Басима
Басима значит «улыбчивая».
Улыбчивая значит «довольная и счастливая», думала Басима. Видно, родители и не догадывались, какая судьба ждет их дочь. Если бы знали, лучше бы назвали Ридой - «любимицей бога», а уж лучше Тарой, что значит «богатая».
Хотя, у меня есть изумруд, вот такое мое богатство, моя доченька Якутах, что и значит «изумруд». Так рассуждала про себя Басима, натирая старинный серебряный кальян. Басима трудилась на кухне чайной старого Аббаса. Аббас имел репутацию очень жесткого и предприимчивого человека, но кто бы мог подумать, что именно старый Аббас возьмет Басиму на работу. Женщина в чайной - это не принято, не то чтобы это было совсем уж осуждаемо, некоторые подруги Басимы из прошлой жизни иногда заходили в чайную по дороге с рынка. Но женщина, работающая в чайной, - лучше это было не афишировать. И дядя Аббас не велел ей выходить с кухни ни под каким предлогом, особенно когда в кальянной посетители. Да и Басима рада была спрятаться от всего мира и никогда в жизни больше не вылезать из своего укрытия после всего, что с ней случилось. Они с Якутах выходили из чайной только когда опускалась ночь и торговцы давно закрывали свои лавочки и отправлялись на ночлег. Они с дочкой шли по пустым узким улочкам под каменными сводами старинного города и очень редко кого-то встречали на пути.Басима век бы простояла на маленькой кухне, оттирая и полируя кальяны, чайные чашки, сахарницы и думая горькую думу о своей неловкой судьбе. Другое дело Якутах. Эта девчонка не желала сидеть на месте. Ей в ее три года хотелось впечатлений и движений и приключений. Сидеть на кухне день- деньской и играть с посудой и кухонной утварью было не ее занятие, как и помогать матери вытирать насухо чашки, а вот забраться на ворота торговой улицы и раскачиваться на них, высматривая посетителей, а потом с воплем «Дядя Аббас, к нам гости» нестись в чайную, подобрать где-то жука навозника и подсовывать ему разные шарики, подраться с мальчишками и танцевать на улице увешанной бусами, которые продавал Хасан, - это было то, что надо.
Конечно, все на торговой улице любили Якутах, жалели, но любили. Уж больно она была веселая и озорная девчонка. Будни торговца тянутся однообразно - от покупателя к покупателю, поэтому представления Якутах были очень кстати и развлекали соседей по чайной Аббаса.Особенно Якутах любила красочные представления. Она хватала с медных чанов, разложенные Хасаном украшения для продажи, надевала на шею, руки, ноги, наматыала на голову разноцветные звенящие бусы и принималась танцевать танец живота. Что это был за танец! Просто дух захватывало, как все переливалось и звенело.
Якутах, старательно крутила попой и трясла животиком, завивала ручки и так заразительно при этом смеялась, Хасан аккомпанировал ей двумя медными чашками, ударяя друг об друга. В общем, на несколько минут на торговой улице воцарялся праздник и карнавал.
Даже дядя Аббас, который вообще редко смеялся и улыбался, старательно напрягал лицо, чтобы оно предательски не улыбнулось.
Басима видела, какой человек на самом деле был Аббас, она с первого взгляда могла определить, что за человек перед ней. Такая чувствительность досталась ей при рождении. Аббас был добрым человеком и очень мягким внутри, но внешне старался создать образ мужчины-крепости, мужчины- воина. Это ему удавалось, его боялись и уважали, и только Басима знала, какой он на самом деле. Только он один и помог ей в трудную минуту, да что там минуту, как будто эта минута была одна. У Басимы просто рухнула вся жизнь в одну эту минуту, причем рухнула навсегда в один прекрасный день. Обрушилась как когда-то башня Пророка.
В один прекрасный день ее муж Карим ушел с караваном. И больше его не видели в их городе, потому что Карим не вернулся. Караван-баши сказал, что была песчаная буря и они потеряли несколько погонщиков каравана. Басима, дитя пустыни, знала, что песчаная буря для зазевавшегося путника равнялась смерти. Пустыня не прощала халатности и несобранности. И вот пустыня забрала у нее мужа, а у Якутах отца. Якутах тогда совсем была крошкой, нескольких месяцев от роду.
Басима погоревала-погоревала, но потихоньку жизнь стала налаживаться. К ней стали свататься молодые люди, дом, оставшийся от мужа, был вполне достоин, а сбережений хватало на умеренную жизнь.Пока не случился еще один «прекрасный день». Караван-баши в подпитии, пусть Аллах увидит его грех, проболтался кому-то, что Карим вовсе не погиб, а остался в южном городе и будто бы там он женился. И будто бы даже его там видели с новой женой. Это было подобно землетрясению в жизни Басимы. Из достойной молодой вдовы, которой сочувствовали и уважали, в один миг она превратилась в разведенную. В разведенную женщину, а это могло значить только одно: муж не захотел с ней жить. Это позор для женщины, и лучше сразу умереть, что некоторые разведенные и делали, бросаясь вниз с остова башни Пророка. Какой это позор нельзя было передать словами. Ведь никто не запрещал мужу взять себе вторую жену, не разводясь с первой. А Карим взял новую жену и ушел от Басимы, и это было ужасно вдвойне. В один день отношение соседей к Басиме изменилось кардинально.
Женщины отворачивались от нее, когда она шла на рынок, знакомые продавцы отказывались продавать ей свой товар, размахивая руками и горлопаня заговоры-скороговорки, будто бы она могла принести им несчастья. Матери выскакивали на улицы без платков, если видели, что дети играют с маленькой Якутах, чтобы поспешно увести их прочь. Жизнь стала кошмаром. Соседи врагами. Разведенная женщина - это грех, говорили они, она совершили грех против Аллаха, нет ей прощения и гореть ей в аду. Басима и так горела в аду.
Каждый день она плакала и только один вопрос бился в голове вместе с пульсом. Зачем он так поступил с ней!? Зачем он так поступил с ней? Неужели она была такой плохой женой, это неправда, хоть весь город так и думает, но она была хорошей женой, всю жизнь мать ее учила, как быть хорошей женой, а мама знала в этом толк. Они с отцом прожили вместе всю жизнь, и отец не взял себе больше ни одной жены, хотя его положение и богатство позволили бы иметь их с десяток.
В их семье царила любовь и более мудрой и любящей жены, чем мама Басимы, не было. Когда пришло время Басиме выходить замуж, к ней многие сватались, думали, что такая теща уж смогла научить дочь быть достойной спутницей мужчине. Басима перебирала женихов, как теперь перебирает бусы Якутах. И в итоге попала в такое положение. Одна. Брошена, осмеяна и освистана и вот еще одна проблема. У Басимы кончались деньги, то есть было еще немного, Басимане многотратила, но и не волновалась о них, думала, что скоро выйдет замуж и муж будет думать об этом. Но.теперь и думать было нечего о замужестве ни для себя, ни для Якутах, увы. Никогда.И она даже не могла пойти в услужение в какую-нибудь семью, все двери были перед ней закрыты, про торговую улицу и говорить было нечего, женщины в их городе не могла работать в публичных местах. Хотя куда уж хуже, позором больше позором меньше, подумала Басима и отправилась туда, надев черный платок. К счастью, Аллах не совсем отвернулся от бедной женщины, и дядя Аббас взял ее на работу.
И вот целыми днями она терла серебряные бока кальянов и чашки-ложки, мыла столы и стулья в кальянной после закрытия и не ждала другой судьбы. Якутах подрастала, они были сыты и одеты, жили в своем доме и люди потихоньку стали забывать, кто она такая, уже не смотрели сквозь нее, как будто ее не существует, иногда молча кивали, но друзей у нее не было и никто не любил ее. Ночью Басима смотрела на спящую Якутах, перебирала ее медные локоны, гладила по пухлым беленьким ножкам.
Басима смирилась уже со своей долей, что ей никогда не стать любимой женой, никогда не разделить ложе с любимым мужчиной, больше никогда не носить в себе ребенка и больше не стать мамой. Она обречена на одиночество, борьбу за выживание, холодное к себе отношение и презрение, но с чем никак не хотела смириться ее душа, что никто больше не смотрит вместе с ней на ее малышку, спящую в кроватке, не гладит ее маленькие ножки, не видит и не удивляется, как быстро она растет, какие выдумки у нее на этот раз.
Никогда не увидит Басима, как Якутах забирается на колени к отцу и что кто-то любит Якутах так же, как и Басима. Никогда Басима не ощутит единения мужа и жены, которые любят вдвоем одно милое и дорогое существо - дитя.О том, что Якутах не выдать замуж, и она тоже лишена всего этого из-за подлости Карима, Басима предпочитала не думать. И так было слишком много для маленького истерзанного сердца. Гораздо приятнее было думать о том, какая же красавица получилась у Басимы. Совсем не похожая на черноглазую смуглую Басиму, Якутах была рыжей и зеленоглазой и хоть еще по-младенчески пухленькой уже можно было разглядеть в ней славную гибкую фигурку как у кошки Мау, которые разгуливали по городским улицам как хозяйки. Кстати, и Якутах была не хуже кошки. Независимая и свободная и, кажется, знала старинный запутанный город не хуже всех городских кошек вместе взятых.
Совсем не похожа на меня, думала Басима, и на отца тоже, немного похожа на своего деда, а откуда собрал в Якутах весь этот букет черт Аллах, было непонятно. Тонкие черты лица, огромные, немного испуганные зеленые глаза, большой рот и неуемная энергия, так и плещущая через край. Такой девочке трудно быть женой, думала когда-то Басима, слишком энергичная, ей некуда будет выплескивать такой океан эмоций и придется скандалить с другими женами и соседками, чтобы истратить ее. Но теперь перспективы ругани с другими женами своего мужа не стояло, как и перспективы мужа в принципе. У Якутах законченная репутация дочери брошенной женщины, ее никто не возьмет замуж. Вот так, хоть малышка ни в чем и не виновата, хоть и вины Басимы в этом тоже нет. Такая судьба, подумала Басима и отправилась спать.
Утро всегда начиналось одинаково: Басима поднимала сонную Якутах, одевала ее и они засветло бежали в чайную. Им нужно было успеть до открытия торговой улицы, Басима не хотела подводить дядю Аббаса и никогда еще не опаздывала. Вот и сегодня они сЯкутах бежали в лавку, сворачивая, перепрыгивая ступеньки и рвы акведуков и прибежали, когда Хасан уже стал вытаскивать с полок свои чаны для украшений и бусин.
Хасан погрозил ей пальцем, мол «еще бы чуть-чуть и тебя бы заметили». Басима зажмурилась, доставая ключ от кухни, как бы говоря «сама знаю, что виновата», а Якутах сонным басом пропела на всю улицу «Хасанчик-стаканчик слопал тараканчик!». Ну что за девчонка, видимо, это она сочинила только что и не замедлила поделиться своим творчеством с Хасаном. Стоило им скрыться за дверьми кухни, как по щербатой каменной улице загремели колеса тележек других торговцев, послышались выкрики носильщиков, лавочников и первых торгующихся покупателей. День начинался как обычно.Басима быстро включилась в работу, разложила заготовленное с вечера ореховое тесто, разрезала его на квадраты и начиняла каждый кардамоном, сахаром и фисташками и залепляла уголки.
Якутах тоже принялась за работу. Вчера она стащила у дяди Аббаса железную чурку и забила ей выпрошенные у Хасана металлические крючки в деревянную кочку, которой подпирали ворота торговой улицы. Сегодня было самое интересное - испытания «грузилки», так назвала свое изобретение Якутах. Нужно было незаметно подкрасться к стулу, на котором сидит какой-нибудь важный господин, и зацепить чурку крючками за стул. Стулья были легкими, плетеными, и если господин вставал со стула, грузилка должен был стул уронить. Вот это сегодня и собиралась выяснить Якутах.
Якутах, что ты делаешь? - спросила Басима, глядя на дочку, сопящую в углу над странным приспособлением.
Делаю кое-что, - насупившись, ответила дочь.
Что ты придумала на этот раз? - добродушно поинтересовалась Басима. Быстрый ум Якутах уже придумал безобидное объяснение планируемой шалости:
Мама, я делаю удочку, хочу кое-кого поймать сегодня, - громко произнесла девочка и уже тише промурлыкала под нос, -.какого-нибудь важного господина.
Ну хорошо, занимайся, пожалуйста, своей рыбалкой, только без озорства, хорошо? А то дядя Аббас расстроится.
Хорошо, - сказала Якутах. Она-то знала, что они с дядей Аббасом великие друзья и уж сколько сведений о ее шалостях не пошли дальше дяди Аббаса, и мама о них не узнала.
Дядя Аббас говорил: «Береги свою маму, вы с ней вместе, и нет у вас никого кроме друг друга». Якутах не совсем понимала, как это они одни и никого кроме. «По-моему, жизнь замечательна, особенно если вовремя найти подходящую чурку». Особенно было здорово сегодня. Сегодня должен быть особенный день, что-то сегодня должно было случиться и случиться непременно хорошее. Якутах увлекал ее поток творчества, от новых идей у нее шевелились волоски на затылке и было так радостно, что хотелось петь. Что она и сделала, затянув песню своего сочинения.
На рыбалку мы пойдем,
Рыбу желтую поймаем,
Ах, как будет хорошо нам с рыбой жи-и-и-и-ть.
Тем временем в кальянную зашел странный господин: высокий, одет в европейскую одежду, покрытую пылью, смешную шапку, похожую на тарелку. Он осмотрелся в поисках свободного места. Усевшись за единственный свободный столик у самой двери в кухню, он достал кипу пожелтевших газет и принялся их читать. Никто не обращал на него внимания, но на самом деле все завсегдатаи наблюдали за чужеземцем краем глаз, ведя свои неспешные беседы. Такой высокий человек, да еще читающий газеты в кальянной - зрелище, прямо скажем, необычное.
Человека звали Рональд Фишер. Ему было 36 лет и привела его в этот восточный, затерянный в песках городок весьма тривиальная причина. Рональд был биологом-эволюционистом. И сейчас вместе с экспедицией, которую организовал его коллега Брэндон Уэллс, шел по следу древнего человека. После того как ими были обнаружены стоянки в Хорезме, прошло уже несколько лет, и снова необходимы были данные для работы, которую вел Рональд. Рональд вплотную подошел к генетике, новой науке, за которой многие ученые видели будущее в понимании закона происхождения человека.
Он был разведен, развод с Изабеллой был затяжной, выматывающий и выхолащивающий душу. Из своего опыта семьянина он вынес две, как он думал, мудрости. Первая: женщины и мужчины слишком разные для того чтобы вести существование под одной крышей. Второе: наука и женщина вещи несовместимые. Особенно если ты ученый. Рональд старался в разумной мере совмещать и то и другое, но наука забирала очень много времени. Он просто забывал обо всем, находясь в своей лаборатории, мог сидеть там несколько дней, и только резь в глазах давала ему понять, что он не спит уже вторые сутки.
Он потерпел неудачу, пытаясь построить семью, он это понимал. Понимал, что был очень виноват. Это понимание его снедало первое время после расставания, но сейчас он уже смирился с тем, что, видимо, он не создан для семьи, он просто не мог ее себе позволить. У него было достаточно денег, чтобы создать весьма неплохие условия для своей семьи, но его способ жизни могла бы вынести только очень терпеливая и мудрая женщина.
Например, такая, как жена Брэндона. Рональд завидовал тому, как в перерывах между экспедициями, написаниями научных статей и исследованиями Брэндон погружался в семейную теплую атмосферу и всегда знал, что дома его ждут жена и маленький Сэмми. Но таких женщин одна на миллион, к тому же Брэндон умел обходиться с женщинами, они на него не сердились. В отличие от Роберта, который бывал грубоват со своей прямолинейностью, не всегда знал к месту ли будет сказанное, поэтому часто попадал впросак. В тот вечер, когда Изабелла собрала свои вещи, он как раз «выполз» из лаборатории и был, как всегда, не в курсе ситуации. В общем, его оправдания были глупы, неуместны и стали приговором самому себе. Все эти нерадостные воспоминания привычной цепочкой скользнули в его голове.
«Прочь, - тряхнул головой Рон, - надоело. Мне надоело, что эти мысли отнимают у меня силы». Отложив газету, в которой он ничего так и не успел прочитать, обвел чайную взглядом. «Вот как интересно, - подумал он, - чем дальше на восток, тем все смуглее лица, все тягучее выговор и жарче споры. Руки людей все более подвижны, эмоции более выражены, и появилась какая-то демонстративная нарочитость или, скорее, нарочитая демонстративность».
Хаим! - раздалось в противоположном углу чайной.
Человек, входящий в эту минуту, втянул голову в плечи. Развернулся в дверях, как будто хотел бежать, но потом одумался, махнул рукой и вошел внутрь.
Хаим! Вот уже три дня я жду, что ты вернешь мне долг! Три дня, верблюжья колючка!
Дядя Муса, вы же знаете, я отдам, как только придет караван, я же не виноват, что он задерживается.
Вид этого Хаима красноречиво выражал глубокое неудовлетворение тем, что разговор этот состоялся прилюдно.
«Восток, - подумал Рон, - им не нужны никакие сообщества, гильдии и прочие конфедерации, они все решают вот так.за кальяном».
В кальянной снова воцарился ровный гудящий разговор, цоканье языками и негромкое пение, насколько Рон понимал их язык - что-то о красавице - царице пустыни.
С утра его преследовало странное ощущение. Вернее, оно началось еще раньше, только когда он выехал с экспедицией. А сегодня это ощущение перемен достигло своего пика. Казалось, что воздух особенно свежий и ветер, дует ветер. Свежий вечерний.особый. Нет, не тот, что приходит из пустыни, когда вечером начинает холодать, а ощущение нового витка в жизни. Так бывало уже у Ронни, когда он подходил вплотную к какому-то открытию.
«Странно как то», - подумал он и попытался вернуться к своим газетам.
Стул под ним дернулся, потом дернулся еще раз. Рон развел колени и просунул голову под стол. Под столом никого не было.
«Должно быть, кошки, - подумал он, - они тут на каждом шагу». Что-то покрупнее кошки мелькнуло между соседними столиками на полу.
Да что это такое! - возмутился Роберт и вскочил, чтобы получше разглядеть.
На полу в позе лягушонка сидел большеглазый маленький мальчишка и трясся от смеха, закрывая себе рот маленькими ладошками. Впрочем, это не очень-то заглушало его хохот.
Рональд уж никак не ожидал здесь встретить типично лондонского рыжего кузнечика. Не веря своим глазам, он посмотрел секунду на него и попытался сесть на место. Стула под ним не было. Если бы Рон вовремя не схватился руками за край массивного стола, так бы и сел на пол. Рядом с кузнечиком. Он попытался поднять свой стул, но тот, постояв с секунду, как бы раздумывая, снова упал. Рыжий мальчишка захохотал еще громче.
Эй, парень! Ты что это делаешь?
Стул упорно тянулся к земле и не собирался стоять. Придерживая его рукой, Рон попытался схватить мальчишку за одежду, но тот увернулся, вскочил на ноги, и тут Рон увидел, что это девчонка, потому как на голые коленки упал подол длинного серого платья.
На шум из кухни выскочил бородатый старик в красной шапочке-таблетке.
Якутах! Ай, Якутах! Ты негодная девчонка. Я сколько раз говорил: не мешай посетителям!
Дядя Аббас схватил вырывающуюся Якутах в охапку и затряс ее. Якутах заливисто смеялась, видимо, ей было щекотно.
Господин, простите эту сиротку. Уней характер как у джейрана, никак ее матери не уследить за ней, - тараторил старик.
Наконец Якутах перестала вырываться и старик смог взглянуть на человека, с которым разговаривал.
Аллах! - ахнул старик. Совершенно удивленными глазами он смотрел попеременно то на Рона, то на Якутах.
Аллах отнял у меня разум! Или я сплю?! - Аббас поднял перед собой руки и развел их вверх ладонями, как бы говоря «Вы только посмотрите». Этот немой жест и удивленные глаза ввели Рона в полное замешательство.
Что случилось? - спросил он на арамейском.
Вы одинаковые! Вы же похожи как две капли воды!
Старик с криком «Басима! Ты только посмотри!» рванул в кухню, из нее тотчас выскочила испуганная женщина. Оба совсем забыли, что женщине не стоит выходить в комнату для посетителей.
Вот и сомкнулись две линии жизни в своем путешествии и стремлении навстречу друг другу сквозь годы и расстояния. Сомкнулись, чтобы снова объединиться в одно целое и вновь сделать этих мужчину и женщину равными ангелам.
Давайте оставим наших героев и перенесемся немного вперед.
Над пустыней появилось красная полоса. Утро было на подступах к старинному городу. Но сегодня, вопреки обычаю, Басима не спешила в лавку Аббаса. В этот ранний час, еще почти ночью, они с Якутах готовились отправиться вместе с караваном в далекую холодную страну.
Верблюды позвякивали упряжками и пофыркивали, покачивая шеями. Владельцы товаров давали последние наставления своим погонщикам. И все поджидали команды караван-баши «сэнусафир фи», что значит «мы трогаемся».
Дядя Аббас немного суетливыми движениями поправил упряжь верблюда, на которого уже взобралась Басима, и старательно отворачивая лицо от встающего солнца, поправил багаж, привязанный к бедру верблюда. Багаж Якутах оказался куда тяжелее багажа Басимы. Все торговцы с торговой улицы захотели подарить что-то своей любимице на прощание.
Рональд поминутно посматривает на Басиму и Якутах, как бы проверяя, не растворились ли они как мираж в пустыне. Но нет, они были на месте и они уезжали с ним, чтобы стать одной семьей. Басима заметно нервничала, а Якутах в большом восторге сновала между погонщиками и верблюдами.
Научишь меня читать эти твои казеты? - спросила возникшая из-под его верблюда девочка. Она старательно запихивала черную бродячую кошку в свой мешок. Кошка сопротивлялась немного, для приличия, и в итоге осталась меланхолично свисать из мешка.
Да, моя маленькая Эмеральда.
Я Якутах! Это значит «изумруд»!
А Эмеральда это и есть изумруд, только на моем языке.
Вот такая случилась история много-много лет назад в старинном городе посреди пустыни. Прошло время и люди говорили:
А помните, была бедняжка, которую бросил муж?
Да, что то такое припоминаю... А где она теперь, ее ведь уже давно не видно?
Где же ей быть, наверное, у башни Пророка нашла свой покой.
А у нее была еще, кажется, дочь.
Ну, ребенка, может, приютил у себя какой-то добрый человек.
Да-да. А вы не знаете, когда у Заруба будет свежий иксир? Тот, что у него сейчас, не годится в мясо.
Вы берете иксир у Заруба!? Да что вы, Заруб продает траву с песком, нужно покупать в лавке Мухамеда.
И только старый Аббас, который был уже действительно очень стар и уже не такой жесткий и волевой, любил показывать своим невесткам фотографии, вырезанные им из иностранной газеты.
Трясущимися руками он доставал пожелтевшие газетные кусочки, бережно разглаживал их на колене, смотрел и приговаривал «Слава Аллаху! Мои девочки были рождены для счастливой судьбы, я это всегда знал».
Невестки же сообща решили, что, верно, старый дурак совсем лишился разума, ведь у него не было дочерей, а эти люди на фотографиях не могли иметь ничего общего со стариком. Рядом с фотографиями были надписи на английском языке. Их было две.
«Сэр Рональд Айлмес Фишер с супругой Бэтси Фишер, дочерью мисс Эмеральдой и сыновьями Чарльзом и Артуром на вручении ежегодной премии Королевской академии наук. В сегодняшнем номере интервью лауреата премии, известного биолога и математика Рональд Айлмеса Фишера».
И на другой вырезке значилось:
«Мисс Эмеральда Фишер, математик, дочь и последователь профессора Рональда Фишера, и сэр Сэмюэль Велс, член Британской конфедерации промышленности, объявляют о помолвке».
Но, конечно, этого никто не мог прочесть. А если бы и мог, разве поверил бы?