§ 2. Проблемы толкования международных договоров, регулирующих внешнеэкономические сделки

Применение международного договора связано с его толкованием. Как отмечается в литературе, "даже успешные усилия по унификации текста применимого закона договаривающихся стран не гарантируют единообразия в толковании этого текста" <1>.

<1> Schlesinger R., Baade H., Damaska M., Herzog P. Comparative Law. Cases. Text. Materials. 5th ed. New York. The Foundation Press Inc. 1988. P. 33.

Поэтому при рассмотрении вопросов толкования договоров, регулирующих сделки, необходимо выделять два аспекта:

толкование, которое исходит от государств-участников и может быть охарактеризовано как официальное, обязательное для всех применяющих договор субъектов, включая российские суды;

толкование, которое предстоит сделать контрагенту по договору или суду (арбитражному, третейскому), рассматривающему спор. При этом они должны использовать те средства толкования, которые предусмотрены международным правом, прежде всего Венской конвенцией 1969 г. (ст. ст. 31 - 33).

Основными средствами толкования являются сам текст договора (включая преамбулу, приложения и любые соглашения и документы, относящиеся к договору, т.е. все то, что охватывается термином "контекст" - п. п. "a", "b" п. 2 ст. 31 Конвенции), примыкающее к нему "любое последующее соглашение между участниками относительно толкования договора или применения его положений", "любые соответствующие нормы международного права" (п. п. "a", "c" п. 3 ст. 31 Конвенции), а также практика применения договора, причем только та, которая "устанавливает соглашение" государств - участников договора относительно его толкования (п.

Однако как таковая (в смысле указанной статьи) практика государств-участников по реализации рассматриваемых договоров отсутствует (или об их реализации государствами можно говорить скорее условно). Речь может идти скорее о совпадающей практике национальных судов и других органов по разрешению соответствующих вопросов. Статья 32 Конвенции для выяснения намерений сторон допускает обращение к дополнительным средствам толкования, в том числе к подготовительным материалам и обстоятельствам заключения договора <1>.

<1> Лорд Диплок (Diplock) в деле "Fotbergill v. Monarch Airlines Ltd." (1981) также поднял вопрос о том, до какой степени к толкованию конвенций могут быть привлечены работы ученых, а также решения иностранных судов по толкованию конвенции. По его мнению, работы ученых могут быть использованы при толковании конвенций, если они являются убедительными. Решения иностранных судов также могут служить убедительным аргументом при толковании международного соглашения, но степень их убедительности будет зависеть от того места, которое соответствующий суд занимает в судебной системе данной страны. См.: AC 251; (1980) 2 All ER 696; (1980) 3 WLR 209; (1980) 2 Lloyd's Rep 295, (33 ICLQ 797).

Необходимо отметить определенное противоречие: являясь составной частью правовой системы РФ, международные конвенции, регулирующие внешнеэкономические сделки, должны толковаться по правилам международного права, как и всякий другой международный договор. Сложности состоят также в том, что нормы ст. ст. 31 - 33 Венской конвенции 1969 г. являются универсальными и не предназначены к тому, чтобы учитывать специфику рассматриваемых международных соглашений и облегчать работу национальных органов юстиции и субъектов гражданского права по толкованию соответствующих положений <1>. Реально на практике участники гражданских правоотношений и российские суды не имеют возможности использования всех вышеупомянутых средств толкования, а ограничиваются анализом только текста договора.

<1> Дж. Хонольд применительно к толкованию Венской конвенции 1980 г. также отмечает, что правила о толковании международных договоров, содержащиеся в Конвенции 1969 г., больше предназначены для регулирования отношений государств-участников, чем частных лиц, на которых распространяется Венская конвенция 1980 г. См.: Honnold J. Unoform Law of International Sales. 2nd ed. 1991. P. 158.

<2> Лукашук И.И. Международное право. Общая часть: Учебник. М., 1996. С. 208.

Хотя по смыслу Конвенции 1969 г. задачей толкования является установление согласованной воли государств прежде всего как она выражена в договорном тексте, анализ одного лишь текста договора может привести к неполному или даже неверному толкованию. Значение, которое придается Венской конвенцией 1969 г. подготовительным материалам, компенсирует недостаточно подробную регламентацию вопросов в договоре, что должно учитываться российскими судами.

Анализ правил Венской конвенции 1969 г. и ГК РФ позволяет говорить об определенной близости толкования международных договоров и толкования гражданско-правовых договоров, а также внутренних (гражданских) нормативных актов. Так, ст. 431 ГК РФ ("Толкование договора") устанавливает правила толкования договора судом, среди которых:

установление буквального значения содержащихся в договоре слов и выражений;

сопоставление значения соответствующего условия с другими условиями и смыслом договора в целом в случае неясности буквального значения условия;

выяснение действительной общей воли сторон с учетом цели договора, когда применение первых двух правил не позволяет определить содержание договора.

При этом должны приниматься во внимание все соответствующие обстоятельства (предшествующие переговоры, последующее поведение сторон). В комментариях к указанной статье отмечается, что при буквальном толковании слова и выражения должны пониматься в их обычно употребляемом смысле, если из текста договора не вытекает иного намерения сторон <1>.

<1> См.: Комментарий к части первой ГК РФ / Отв. ред. О.Н. Садиков. С. 697 (Розенберг М.Г.); Гражданское право: Учебник для вузов. Часть первая / Под общ. ред. Т.И. Илларионовой, Б.М. Гонгало, В.А. Плетнева. С. 348. См., например: дело N 102/1998, решение от 30 октября 1998 г., в котором МКАС толковал положения кредитного договора (Арбитражная практика МКАС за 1998 г. С. 200 - 209).

<2> См.: Farnsworth E.A., Mozolin V.P. Contract Law in the USSR and the United States. History and General Concept. Vol. 1. Int'l Law Institute. Washington D.C., Boston, 1987. P. 272 - 274.

Хотя "толкует международный договор тот, кто его применяет" <1>, неверно толковать международный договор по правилам толкования внутренних нормативных актов. Так, по мнению И.И. Лукашука, поскольку договор "аналогичен закону", а "суд применяет договор как часть правовой системы", он должен толковаться "прежде всего так же как и закон", ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ "ЕГО СВЯЗЬ С МЕЖДУНАРОДНЫМ ПРАВОМ" (выделено мной. - В.К.) <2>. Это последнее замечание автора имеет принципиальное значение.

<1> Талалаев А.Н. Право международных договоров. Действие и применение международных договоров. М., 1985. С. 88.

<2> См.: Лукашук И.И. Международное право. Общая часть: Учебник. С. 208.

В частности, зарубежные суды справедливо исходят из особой природы международных договоров и указывают на недопустимость их толкования в соответствии с концепциями национального права.

Так, в деле "Daewoo Heavy Industries and Another v.

<1> См.: DMC's CaseNotes // http://www.onlinedmc.co.uk/shipping_and_transport.htm.

Во всех случаях при толковании международного договора должен быть учет его международно-правовой природы, а именно требования о допустимых средствах толкования, а также того важного правила, что "договор должен толковаться добросовестно в соответствии с ОБЫЧНЫМ ЗНАЧЕНИЕМ (выделено мной. - В.К.), которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора" (п. 1 ст. 31 Венской конвенции 1969 г.). Характеристики такого "обычного значения" в Конвенции не содержится, но анализ ее п. п. 1 и 4 ст. 31 дает основание полагать, что если договор не дает специальной характеристики какому-либо термину или не установлено, что государства-участники намеревались придать термину специальное значение, то он имеет обычное значение. Так, многие международные соглашения (например, транспортные конвенции) включают специальную статью - "Употребление терминов", которая и содержит, по существу, легальные дефиниции. Можно сказать, что каждый такой термин имеет специальное значение.

Понятия, которые используются в международных конвенциях, могут не совпадать по своему содержанию с одноименными категориями в национальном праве. Например, понятие "убытки" по Венской конвенции 1980 г. (ст. 74) очевидно отлично от понятия "убытки" по российскому законодательству (ст. 15 ГК РФ). Так, размер убытков согласно Конвенции не должен быть более того ущерба, который могла и должна была предвидеть нарушившая договор сторона.

Аналогично обстоит дело с другими правовыми категориями, например, с понятием "обычай" (usage), используемым в ст. 9 Венской конвенции 1980 г.: его значение в п. 1 указанной статьи (обычай как обыкновение) не совпадает со значением в п. 2 этой же статьи (обычай как правовая норма, классический торговый обычай) <1>. Иными словами, термин "обычай" в п. 1 ст. 9 Венской конвенции 1980 г. имеет другое смысловое значение, чем понятие "обычай делового оборота" в ст. 5 ГК РФ, поскольку обычай по ст. 5 - это правовая норма, которая действует независимо от договоренности сторон. В этом смысле определению обычая по ст. 5 ГК РФ соответствует п. 2 ст. 9 Конвенции.

<1> См.: Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Отв. ред. Е.А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. Т. 1. М., 1998. С. 70.

Иногда в национальном праве могут отсутствовать понятия, содержащиеся в международном соглашении. Так, трудности у российского суда могут возникнуть с определением "обычного значения" таких терминов, как "спокойное владение", "преимущественный титул", содержащиеся в п. 2 ст. 8 Конвенции УНИДРУА 1988 г.

В любом случае при толковании международного соглашения суд, арбитраж или сторона спора не должны придавать какое-то специальное значение терминам договора в соответствии со своим национальным правом, доктриной или судебной практикой, применять ограничительное или расширительное толкование, подобно тому, как это допускается в отношении национально- правовых актов. Сложности с толкованием правовых категорий в международных конвенциях ставят на повестку дня вопрос о необходимости подготовки соответствующими международными организациями (в рамках которых разработаны международные соглашения) официальных комментариев, разъясняющих те или иные категории указанных соглашений, в том числе с необходимыми пояснениями из гражданского и торгового права зарубежных стран.

В учебнике по гражданскому и торговому праву зарубежных стран Е.А. Васильев и А.С. Комаров справедливо указывают: "Применение международных конвенций... как показывает практика, также требует знания иностранного права, поскольку создаваемые унифицированные материально-правовые нормы часто далеко не исчерпывают все проблемы, относящиеся к регулированию отношений, являющихся их предметом. Более того, по отдельным вопросам международные конвенции нередко прямо предусматривают при разрешении спорного правоотношения применение соответствующего национального законодательства" <1>.

<1> Гражданское и торговое право зарубежных государств: Учебник / Отв. ред. Е.А. Васильев, А.С. Комаров. 4-е изд., перераб. и доп. Т. I. М., 2004. С. 16.

В другом месте А.С. Комаров делает еще одно важное замечание: "Как бы далеко ни заходила унификация... все же подлинно одинаковое правовое регулирование оказывается недостижимым, поскольку многое в конечном счете зависит от практики толкования и применения унифицированных норм судами каждой страны. Как показывает опыт, единообразие на этой стадии на сегодняшний момент еще не достигнуто" <1>. По мнению автора, "одним из средств достижения цели обеспечить единообразное толкование и применение судами отдельных государств положений международных документов, принятых под эгидой ЮНСИТРАЛ, является создание системы информации "Прецедентное право по текстам ЮНСИТРАЛ", которая уже содержит сотни судебных и арбитражных решений, принятых в разных государствах в процессе применения соответствующих международных документов и доступных с помощью Интернета любому заинтересованному лицу" <2>.

<1> Там же. С. 110.

<2> Там же.

Трудности в установлении "обычного" значения терминов и категорий, содержащихся в конвенциях, вызывают серьезные вопросы на практике.

Так, при применении норм Варшавской конвенции 1929 г. в практике арбитражных судов РФ возник вопрос о применении (толковании) положения ст. 22 этой Конвенции относительно стоимости "франка" для расчета суммы ответственности воздушного перевозчика (ответчика по делу). Конвенция предусматривает, что суммы, указанные во франках, будут рассматриваться как относящиеся к валютной единице, состоящей из 65,5 мг золота пробы 0,900, и могут переводиться в национальную валюту в округленных цифрах, а если она не имеет золотого содержания, то в соответствии с золотой стоимостью таких валют на дату судебного решения (п. 5 ст. 22). Истец произвел расчет, исходя из рыночной стоимости самого золота (за 1 тройскую унцию, установленную на Лондонской бирже). Президиум ВАС РФ справедливо отметил, что Конвенция говорит о золотых франках, имея в виду не рыночную стоимость золота (как ошибочно полагал истец), а его содержание в национальных валютах. Однако и сам арбитражный суд не стал придерживаться одной лишь буквы конвенции, а исходил из сложившейся международной практики перевода 250 золотых франков в национальные валюты, зафиксированной в протоколах

N 3 <1> и 4 <2> Всемирной организации гражданской авиации (Монреаль 1975) <3>. "Несмотря на то, что истец основывает свой иск на нормах международного договора... в части перевода франков в национальную валюту... одного из государств, следует разрешить вопрос о применимом праве, поскольку данное обстоятельство не урегулировано Конвенцией", - заявил арбитражный суд <4>.

<1> См.: Additional Protocol No. 3 to Amend the Convention for the Unification of Certain Rules Relating to International Carriage by Air, signed at Warsaw on 12 October 1929, as amended by the Protocol done at the Hague on 28 September 1955 and at Guatemala City on 8 March 1971, Signed at Montreal, on 25 September 1975 // http://www.dot.gov/ost/ogc/ProtocolNo3.pdf.

<2> См.: Montreal Protocol No. 4 to Amend Convention for the Unification of Certain Rules Relating to International Carriage by Air, signed at Warsaw on 12 October 1929, as amended by the Protocol done at the Hague On 28 September 1955, signed at Montreal on 25 September 1975 // http://www.dot.gov/ost/ogc/ProtocolNo4.pdf.

<3> Согласно Монреальскому протоколу N 4 1975 г. предел ответственности перевозчика составляет 17 СПЗ, что соответствует 250 французским франкам. См.: Recent Entry into Force of International Air Law Instruments // www.icao.int.

<4> См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 25 февраля 1997 г. N 4707/96 // Вестник ВАС РФ. 1997. N 6. С. 101 - 103.

Неясно, однако, какую роль играет ссылка на Монреальские протоколы 1975 г. (не имеющие обязательного характера для России), поскольку в конечном счете проблема была разрешена на основании применимого национального права в соответствии с Конвенцией. Как уже позже указал Президиум ВАС РФ, "арбитражный суд при разрешении спора о международных воздушных перевозках применяет нормы международного договора Российской Федерации в том смысле и порядке, который установлен международными договорами Российской Федерации, в том числе и Варшавской конвенцией... и протоколами о поправках к этой Конвенции, принятыми Российской Федерацией" <1>. Трудно установить, что имел в виду под "протоколами о поправках к Конвенции" Президиум ВАС РФ (Российская Федерация является участницей лишь Гаагского протокола 1955 г. <2> и Гвадалахарской конвенции 1961 г. <3>), но решение суда о применении национального законодательства верно <4>.

<1> См.: информационное письмо Президиума ВАС РФ "Обзор судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц".

<2> Протокол относительно изменения Конвенции для унификации некоторых правил, касающихся международных воздушных перевозок, подписанный в Варшаве 12 октября 1955 г. См.: Ведомости ВС СССР. 1957. N 8. Ст. 217.

<3> Конвенция, дополнительная к Варшавской конвенции, для унификации некоторых правил, касающихся международных воздушных перевозок, осуществляемых лицом, не являющимся перевозчиком по договору от 18 сентября 1961 г. // Ведомости ВС СССР. 1984. N 7. Ст. 113.

<4> Примечательно, что в своем Постановлении от 30 сентября 2003 г. N 7127/03 Президиум ВАС РФ при применении ст. 23 Конвенции о договоре международной перевозки грузов 1956 г. также исчислил размер ответственности перевозчика в СПЗ согласно Протоколу 1978 г., хотя Россия в Протоколе не участвует и ответственность перевозчика должна исчисляться во франках. Суд при этом не пояснил, чем вызвано применение Протокола - судебной практикой, соображениями удобства или другими аргументами. См.: Вестник ВАС РФ. 2004. N 2.

По мнению Т.Н. Нешатаевой, "подобный подход суда к толкованию международного соглашения позволил... применить термины договора в их обычном, а не в формальном понимании (золото в Конвенции выступает в виде эквивалента национальных валют, но не в виде товара...)" <1>. Вряд ли в данном случае уместно говорить об "обычном" понимании, тем более что противопоставляться оно должно специальному, но не формальному (п. п. 1, 4 ст. 31 Венской конвенции 1969 г.). Однако следует согласиться с конечным выводом автора о том, что данный подход суда позволил не нарушить цели конвенции в отношении ответственности перевозчика, а также учесть последующую практику ее применения.

<1> Нешатаева Т.Н. Иностранные предприниматели в России. Судебно-арбитражная практика. С. 31.

На вопросы толкования международных договоров обращается внимание в уже упоминавшемся Постановлении Пленума ВАС РФ "О действии международных договоров Российской Федерации применительно к вопросам арбитражного процесса": "Суд, применяя нормы международных договоров, руководствуется тем, что толкование международных правил производится в порядке, определенном разделом 3 части 3 Венской конвенции о праве международных договоров от 23.05.1969. Суд толкует международно-правовую норму добросовестно, в контексте и в соответствии с объемом и целями международного договора Российской Федерации" (п. 4).

Вопрос о толковании международных транспортных конвенций ставился за рубежом также в связи с применением положений транспортных конвенций о пределах ограничения ответственности перевозчика, выраженных в золотых франках.

В деле "Brown Boveri (Australia) Pty Ltd v. Baltic Shipping Co. (The Nadezhda Krupskaya)" <1> перед Верховным апелляционным судом Нового Южного Уэльса (South Wales Supreme Court of Appeal) возник вопрос о толковании ст. 9 Гаагских правил 1924 г., которая предусматривает: "Денежные единицы, упомянутые в настоящей Конвенции, имеют золотое содержание". По мнению перевозчика, предел ответственности не должен определяться судом путем отсылки к "золотому содержанию", поскольку обстоятельства мировой торговли (в частности, отмена золотого стандарта) существенно изменились с 1924 г.

<1> (1989) I Lloyd's Rep. 518. Цит. по: Roberts J. Carriage of Goods by Sea. In International Transactions. Trade and Investment, Law and Finance. Ed. by Wilde M. The Law Book Company Limited. Melborne, 1993. P. 7 - 8.

Суд не согласился с позицией перевозчика. По мнению суда, необходимо применять золотой стандарт на основании ст. 9 Конвенции. Суд отметил, что Гаагские правила являются международными по своему происхождению и необходимо "избегать порочного или националистического подхода" при их толковании. Особенно это требуется для поддержания совместимости со странами, в которых уже имеются решения по аналогичным делам. Это, однако, не означает, что национальный суд должен отказываться от рассмотрения этого вопроса и принятия по нему решения. По мнению суда, в любом случае правильным является подход, принятый большинством судов в государствах-участниках (Конвенции).

Примечательно, что английские суды в целях толкования конвенций зачастую обращаются к иностранной судебной практике.

Так, английский Апелляционный суд (English Court of Appeal) в деле "Quantum Corporation Ltd v. Plane Trucking Ltd and Air France", рассмотренном в 1998 г., при применении ЦМР 1956 г. и Варшавской конвенции 1929 г. сослался на решения бельгийских, нидерландских и немецких судов для того, чтобы сделать вывод о применении ЦМР при смешанной перевозке.

В другом деле - "Daewoo Heavy Industries and Another v. Klipriver Shipping Ltd & Navigation Matitime Bulgares", рассмотренном в 2003 г., английский Апелляционный суд при толковании п. 5 ст. IV Гаагских правил проанализировал в том числе и европейские прецеденты, хотя они и не являются обязательными для английского суда <1>.

<1> См. указанные дела: DMC's CaseNotes //

http://www.onlinedmc.co.uk/shipping_and_transport.htm.

Аналогичного подхода придерживалась английская Палата Лордов и в деле "King v. Bristow Helicopter Limited: Morris v. KLM." <1>. В этом деле суд столкнулся с проблемой толкования ст. 17 Варшавской конвенции 1929 г., согласно которой "перевозчик отвечает за вред, происшедший в случае смерти, ранения или всякого другого телесного повреждения, понесенного пассажиром, если несчастный случай, причинивший вред, произошел на борту воздушного судна или во время всяких операций при посадке и высадке". Суду требовалось установить в данном деле, включает ли фраза "всякое другое телесное повреждение, понесенное пассажиром" также и психологические страдания потерпевшего пассажира, или речь идет лишь о физическом причинении вреда.

<1> Там же.

По мнению лордов, "обычное значение слов, использованных в английском тексте, является точкой отсчета при толковании данной фразы; однако это необходимо делать лишь в сравнении с французским текстом Конвенции, который в случае противоречий должен иметь преимущество. При этом необходимо, чтобы значение использованных в Конвенции слов было совместимым с общим намерением государств, представленных на конференции (на которой принималась Варшавская конвенция - В.К.). Правомерно также обращение к подготовительным материалам разработки Конвенции <1> (travaux preparatoires) для преодоления неясностей и двусмысленности, однако это следует делать с определенной предосторожностью, поскольку делегаты конференции могли не разделять общего мнения относительно того или иного вопроса. Также обоснованно анализировать соответствующую практику применения Конвенции".

<1> Показательно, что обращение английских судов к материалам разработки документов характерно также и при толковании судами "внутренних" английских законов, поскольку, как отмечает Е.А. Васильев, для английского суда "важно установить намерение парламента", и в 1993 г. Палата Лордов даже решила, что "допускается использование парламентских материалов для целей толкования закона, если толкуемое законодательство двусмысленно, или неясно, или ведет к абсурдному результату". См.: Гражданское и торговое право зарубежных государств. Т. I. С. 69.

Проанализировав материалы разработки, а также ряд прецедентов применения ст. 17 Конвенции, в том числе американскими судами, лорды пришли к выводу, что Конвенция проводит различия между телесным повреждением и причинением вреда психике. Таким образом, было бы неверным распространять действие ст. 17 на иные случаи причинения вреда, чем телесные повреждения.

Примечательно, что при толковании той же статьи американский Апелляционный суд Второго округа (U.S. Court of Appeals for the Second Circuit) в деле "Ehrlich v. American Eagle Airlines, Inc." (2004 г.) также предпринял исчерпывающий анализ истории разработки ст. 17 Варшавской конвенции 1929 г., а также особенностей ее формулировки, в том числе путем детального исследования американского и иностранного прецедентного права по толкованию данной статьи <1>.

<1> 360 F.3d 366, 400 (2d Cir. 2004). См. об указанном деле: Arntsen D.H., Vetro P.F. The Montreal Convention and Recovery for Mental Injuries // Aviation and Space Law Committee Newsletter. February, 2005. N 4. P. 2 - 4.

Очевидно, что аналогичных подходов при толковании международных конвенций следовало бы придерживаться и российским судам.

Учитывая необходимость единообразного толкования, "суды, - по мнению И.И. Лукашука, - должны воздерживаться от одностороннего толкования", и им "не следует ориентироваться лишь на национальную правовую систему", но "принимать во внимание соответствующую судебную практику других стран" <1>. В связи с этим нельзя согласиться с А.Н. Талалаевым, который считает, что "если... договор содержит юридические термины... имеющие разный смысл" по законодательству государств-участников, то термин должен пониматься в смысле, который придается ему "законодательством, регулирующим данное правоотношение" <2>. Так, многие из понятий Венской конвенции 1980 г. имеют "различный смысл" в праве государств - участников Конвенции: скажем, понятие "убытки" по российскому праву отлично от аналогичного понятия по праву США или Франции.

<1> Лукашук И.И. Международное право. Общая часть. С. 208. Аналогичный подход встречаем у О.Н. Садикова. См.: Комментарий к ГК РФ, части первой / Отв. ред. О.Н. Садиков. С. 23. На общий принцип толкования международных конвенций - "избегать национальной интерпретации и способствовать их международному пониманию" - указывается и в зарубежной литературе. См.: Roberts J. International Sale of Goods. In International Transactions. Trade and Investment, Law and Practice. Ed. by Wilde M. The Law Book Company Limited, Melborne. 1993. P. 44 - 47.

<2> Талалаев А.Н. Указ. соч. С. 100.

Толкование правовых конструкций в конвенциях тесно связано и с проблемой их квалификации в качестве договорных или деликтных. Так, многие транспортные конвенции содержат правила о том, что их условия об ответственности перевозчика "применяются к любому иску к перевозчику по поводу утраты или повреждения грузов, на которые распространяется договор перевозки, независимо от того, основан иск на договоре или на причинении вреда" (ст. 4 "бис" Правил Гаага-Висби). В связи с этим Г.Г. Иванов и А.Л. Маковский отмечают, что "квалификация в Конвенции ответственности как договорной сама по себе еще не означает, что эта ответственность должна быть автоматически так же квалифицирована в каждом государстве, в котором эта конвенция будет применяться". И далее: "Так как иная квалификация ответственности могла бы привести к неприменению соответствующей конвенции, все "перевозочные" конвенции... содержат специальные положения, направленные на то, чтобы не дать возможности таким путем устранить действие унифицированных норм" <1>.

<1> Иванов Г.Г., Маковский А.Л. Международное частное морское право. Л., 1984. С. 66 - 67.

По существу, ту же цель преследует и ст. 28 ЦМР, устанавливающая, что "в тех случаях, когда согласно применяемому закону в связи с потерей, повреждением или просрочкой в доставке, происшедшими при выполнении подпадающей под настоящую Конвенцию перевозки, может быть предъявлено ВНЕДОГОВОРНОЕ ТРЕБОВАНИЕ (выделено мной. - В.К.), перевозчик может сослаться на положения настоящей Конвенции, исключающие его ответственность или определяющие или ограничивающие подлежащие уплате возмещения" (п. 1). Данная ситуация связана с тем, что в ряде стран грузовладельцы пытались избежать применения установленных ЦМР пределов ответственности перевозчика (ст. 23 ЦМР), основывая свой иск не на договоре перевозки (на который распространяется ЦМР), а на деликте, что допускается правом этих стран.

Терминология, используемая в международных соглашениях, не всегда совпадает по содержанию с категориями российского гражданского законодательства, даже тогда, когда соглашение заключено между странами с близкими правовыми системами. Так, ст. 19 СМГС "Залоговое право железной дороги" устанавливает: "В обеспечение всех платежей, вытекающих из договора перевозки, железная дорога имеет ЗАЛОГОВОЕ ПРАВО НА ГРУЗ (выделено мной. - В.К.). Это право остается в силе до тех пор, пока груз находится в ведении железной дороги" (§ 1). "Действие залогового права определяется внутренними законами и правилами той страны, где должна происходить выдача груза" (§ 2).

В связи с этим возникает вопрос о том, как применять в России положение § 2 ст. 19 СМГС? Ведь с точки зрения российского законодательства речь в данном случае идет не о залоговом праве на груз, а об удержании. Так, ст. 35 УЖТ РФ <1> в аналогичной ситуации устанавливает: "В случае уклонения грузополучателя от внесения платы за перевозку грузов и иных причитающихся перевозчику платежей перевозчик... вправе УДЕРЖИВАТЬ (выделено мной. - В.К.) грузы...". Несмотря на различие в терминологии, единственным выходом для российского суда при субсидиарном применении российского законодательства к ситуации, указанной в ст. 19 СМГС, является применение ст. 35 УЖТ РФ. Правила же о залоге применяться не должны, поскольку УЖТ РФ норм о залоговом праве перевозчика на груз не содержит, как не содержат его и нормы ГК РФ о перевозке (напротив, п. 4 ст. 790 ГК РФ говорит о праве перевозчика на удержание грузов в обеспечение причитающихся ему платежей). Правила общегражданского законодательства о залоге (в частности, § 3 гл. 23 ГК РФ) в данном случае неприменимы, поскольку регулируют иные ситуации (нормы § 3 гл. 23 ГК РФ будут применяться лишь к порядку удовлетворения требований кредитора, удерживающего вещь, поскольку к ним отсылает ст. 360 ГК РФ, регулирующая удержание).

<1> Федеральный закон от 10 января 2003 г. N 18-ФЗ // СЗ РФ. 2003. N 2. Ст. 170 (с послед.

изм.).

Таким образом, при оценке тех или иных конвенционных положений необходимо руководствоваться не столько буквальным текстом, сколько смыслом соответствующих норм. В противном случае толкование конвенционных положений приводит к неверным выводам. Так, согласно ст. 13 ЦМР по прибытии груза в место назначения получатель имеет право требовать передачи ему второго экземпляра накладной и сдачи ему груза. Если установлена потеря груза или просрочка в его доставке, получатель может требовать от своего имени от перевозчика удовлетворения, ссылаясь на права, обеспеченные ему договором перевозки. Получатель, осуществляющий эти права, "обязан погасить возникшие на основании накладной долговые обязательства. В случае возникновения спора по этому поводу перевозчик обязан осуществить поставку груза лишь в случае внесения получателем залога". Комментируя ст. 13 ЦМР, К.В. Холопов утверждает, что "перевозчик имеет право осуществлять свое залоговое право на груз и не выдавать его получателю до тех пор, пока последний полностью не рассчитается с перевозчиком за все работы по исполненному договору перевозки" <1>. С нашей точки зрения, такое буквальное прочтение текста статьи является принципиально неверным, не соответствующим смыслу Конвенции: из положений ст. 13 ЦМР следует, что требование внесения получателем залога может рассматриваться как удержание, но не залоговое право на груз.

<1> Холопов К.В. Комментарий к Конвенции о договоре международной дорожной перевозки груза. М., 2000. С. 39.

Вместе с тем при толковании конвенций нельзя полностью игнорировать и национальное законодательство.

Как справедливо отметил в одном из своих дел английский суд, "при установлении значения правил, установленных международной конвенцией, национальный суд обращается к словам и выражениям, широко используемым в коммерческой документации, на основании которой осуществляется международная торговля, когда конвенция регулирует права и обязанности сторон международных коммерческих сделок, используя эти слова и выражения". По мнению суда, существует "высокая вероятность" того, что такие слова и выражения были использованы в конвенции с учетом их значения в национальном праве. В противном случае мы должны признать, что конвенция пребывает в правовом вакууме. По мнению суда, существует "высокая вероятность" того, что слова, инкорпорированные в конвенцию, которые уже твердо устоялись в национальном праве, были инкорпорированы в конвенцию с учетом их значения в национальном праве <1>.

<1> Shipping Corp. of India Ltd v. Gamlen Chemical Co. (A/asia) Pty Ltd // (1980) 147 C.L.R. 142, at 159.

Противоположной позиции придерживается М. Бонель, который применительно к Венской конвенции 1980 г. отмечает, что она принята на шести равно аутентичных официальных языках, и поэтому даже известные термины теряют свое значение, которое они могли бы иметь в национальных юридических системах <1>.

<1> См.: Bonell M. Commentary on the International Sales Law. Milano, 1987. P. 74.

На основе предложенного анализа Дж. Робертс предлагает свое решение проблемы: если конвенция вводит какое-либо "новое правило", то в этом случае верна точка зрения М. Бонель, поскольку различие между новой нормой и национальным правом подтверждает международный характер нового правила. Если же термины конвенции и национального права совпадают, должен быть принят другой подход, а именно использование подготовительных материалов разработки конвенции для установления истинного значения того или иного понятия <1>. Данная точка зрения представляется нам справедливой. Так, в некоторых случаях законодательство вообще может не содержать правовых категорий, закрепленных той или иной конвенцией.

<1> См.: Roberts J. International Sale of Goods. P. 44.

Например, предусмотренная Венской конвенцией 1980 г. конструкция "средства правовой защиты" против нарушения договора продавцом или покупателем совершенно очевидно происходит из англо-американского права и не является характерной для континентального права, предпочитающего говорить об "ответственности" за нарушение договора. Причем разница эта носит не столько терминологический, сколько системный характер, поскольку Венская конвенция 1980 г. (вслед за англо-американским правом) предпочитает говорить о субъективном праве потерпевшей стороны из нарушения договора против другой стороны-нарушителя, но не об обязанности нарушителя, поскольку в традициях англо-американского права нарушение договора считается таким же субъективным правом стороны, как и его выполнение. Как отмечает Е.А. Фарнсворт, "система средств правовой защиты по общему праву существенно отличается от систем гражданского права. В общем праве средства правовой защиты за нарушение контракта имеют своей целью не понуждение (compulsion) должника к предотвращению нарушения, а предоставление кредитору возмещения, компенсации (relief) за нарушение", а "вместе со свободой заключать контракты идет также свобода нарушать контракты" <1>.

<1> Farnsworth E.A., Mozolin V.P. Op. cit. P. 296, 297.

Наряду с проблемой толкования терминов особую сложность вызывает различное понимание закрепленных в конвенциях правовых конструкций. Особенно это актуально в свете субсидиарного применения (по отношению к конвенционным положениям) национального законодательства. Так, например, правовая природа лизинга по законодательству различных стран понимается неоднозначно: лизинг рассматривается либо как разновидность аренды, либо в качестве продажи под условием, или даже в качестве самостоятельного договора. Е.В. Кабатова, посвятившая лизингу монографическое исследование, отмечает два подхода к лизингу в законодательстве и практике зарубежных стран: в первом случае лизинг анализируется с точки зрения традиционных институтов гражданского права - договоров аренды, купли-продажи, поручения; в других случаях лизинг рассматривается как самостоятельный тип договорных отношений <1>. В связи с этим возникают сложности при применении Конвенции УНИДРУА 1988 г. Например, только в отечественной литературе существует множество точек зрения по поводу правовой природы лизинга в Конвенции (см. § 3 гл. III).

<1> См.: Кабатова Е.В. Лизинг: Правовое регулирование, практика. М., 1997. С. 32.

При разрешении гражданско-правовых споров определенные сложности возникают в применении и толковании многоязычных договоров. Статья 33 Венской конвенции 1969 г.

("Толкование договоров, аутентичность текста которых была установлена на двух или нескольких языках") устанавливает:

если аутентичность текста договора была установлена на двух или нескольких языках, его текст на каждом языке имеет одинаковую силу, если договором не предусматривается или участники не условились, что в случае расхождения между этими текстами преимущественную силу будет иметь какой-либо один определенный текст;

вариант договора на языке ином, чем те, на которых была установлена аутентичность текста, считается аутентичным только в том случае, если это предусмотрено договором или если об этом условились участники договора;

предполагается, что термины договора имеют одинаковое значение в каждом аутентичном тексте;

за исключением того случая, когда в соответствии с п. 1 преимущественную силу имеет какой-либо один определенный текст, если сравнение аутентичных текстов обнаруживает расхождение значений, которое не устраняется применением ст. ст. 31 и 32 Конвенции, принимается то значение, которое с учетом объекта и целей договора лучше всего согласовывает эти тексты.

Эти положения Венской конвенции 1969 г. получили дальнейшее развитие в нашей литературе. Так, В.И. Евинтов в своем обстоятельном исследовании на данную тему предложил такие принципы толкования многоязычных договоров, как принцип максимального использования разноязычных текстов договоров, принцип установления единого смысла, закрепленного в текстах на разных языках <1>. Так, русскоязычный текст Венской конвенции 1980 г. является аутентичным. Однако в отношении некоторых терминов он является двусмысленным. Нелегко, в частности, установить, каково обычное значение термина "коммерческие предприятия сторон" в ст. 1 Венской конвенции 1980 г., если не обратиться к аутентичному английскому варианту Конвенции, использующей термин "place of business". Толкование этого термина приводит к выводу, что речь не идет о предприятии как хозяйствующем субъекте или объекте гражданских прав (как этот термин понимается в ст. ст. 113, 132 ГК РФ), а имеется в виду "постоянное место осуществления деловых операций" или буквально - "место ведения бизнеса".

<1> См.: Евинтов В.И. Многоязычные договоры в современном международном праве. Киев, 1981. С. 78.

Другим примером является Положение о переводном и простом векселе 1937 г., которое неточно воспроизводит некоторые правила Единообразного закона о переводном и простом векселе, в том числе вследствие неточного перевода <1>.

<1> См.: Белов В.А. Вексельное законодательство России. С. 30.

Несмотря на наличие у той или иной конвенции нескольких официальных текстов, которые признаются равно аутентичными, следует признать, что де-факто преимуществом в случае противоречий обладает текст на том официальном языке, который являлся рабочим при составлении и обсуждении конвенции <1>. По крайней мере этот фактор также должен быть принят во внимание при толковании международного договора с целью установления истинных намерений его разработчиков. Можно пояснить это на примере той же Венской конвенции 1980 г. Русскоязычный вариант Конвенции является официальным и равно аутентичным другим официальным текстам <2> документа (ст. 101 Конвенции). Однако ст. 68 русскоязычного текста Конвенции отличается от текстов на других официальных языках. Во-первых, отсутствует первое предложение: "Риск в отношении товара, проданного во время его нахождения в пути, переходит на покупателя с момента заключения договора". Во-вторых, отсутствует начальная фраза второго предложения: "Однако, если обстоятельства об этом свидетельствуют..." <3>. В этой ситуации в силу неадекватности русскоязычного текста договора <4> при применении и толковании Конвенции следует обращаться к официальным текстам Конвенции на других языках. Данный подход является логически верным и соответствует положениям п. 4 ст. 33 Венской конвенции 1969 г.

<1> Принцип, согласно которому при расхождении между текстами документа должен применяться тот текст, на котором этот документ был первоначально написан, применяется и при толковании международных контрактов. Так, согласно ст. 4.7 Принципов УНИДРУА, "ЕСЛИ ДОГОВОР СОСТАВЛЕН НА ДВУХ ИЛИ БОЛЕЕ ЯЗЫКАХ И КАЖДЫЙ ИЗ ЕГО ТЕКСТОВ ИМЕЕТ ОДИНАКОВУЮ СИЛУ, ТО, В СЛУЧАЕ РАСХОЖДЕНИЯ МЕЖДУ ТЕКСТАМИ, ПРЕДПОЧТЕНИЕ ОТДАЕТСЯ ТОЛКОВАНИЮ В СООТВЕТСТВИИ С ВАРИАНТОМ ТЕКСТА ДОГОВОРА, КОТОРЫЙ БЫЛ СОСТАВЛЕН ПЕРВОНАЧАЛЬНО" (выделено мной. - В.К.). В комментарии к указанной статье также отмечается, что при несовпадении между различными языковыми вариантами рекомендуется "сослаться еще и на другой вариант, если этот вариант более ясен, чем уже использовавшиеся". См.: Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА 1994 г. М., 2003. С. 109.

<2> Все документы ООН, включая конвенции и типовые законы, подготовленные в рамках ЮНСИТРАЛ, публикуются на шести официальных языках ООН - английском, арабском, испанском, китайском, русском и французском. Официальные языки необходимо отличать от рабочих, т.е. тех, на которых преимущественно ведется обсуждение документа.

<3> См. об этом: Комментарий к Венской конвенции 1980 г. С. 162.

<4> Речь идет именно о неадекватности официального русскоязычного текста Конвенции, но не об адекватности перевода, поскольку применительно к аутентичному варианту международного договора говорить о неадекватности перевода с юридической точки зрения неверно.

Зарубежная практика свидетельствует, что при расхождениях в понимании текста конвенции суды также обращаются к аутентичному варианту международного соглашения.

Например, в деле "Fujitsu Computer Products Corp v. Bax Global Inc", рассмотренном английским Коммерческим судом (English Commercial Court) в 2005 г. <1>, речь шла о толковании п. "c" ст. 8 Варшавской конвенции 1929 г., который устанавливает: "Воздушно-перевозочный документ должен содержать: ...c) уведомление для отправителей о том, что если место окончательного назначения или одна остановка находятся не в стране отправления, то перевозка может подпадать под действие положений Варшавской конвенции, которая, как правило, ограничивает ответственность перевозчиков в случае утери или повреждения грузов". При этом в английском варианте текста статьи словосочетание "как правило" выглядит как "in most cases", что может быть истолковано как "в большинстве случаев". Учитывая определенную двусмысленность в толковании английского варианта текста статьи, английский суд справедливо обратился к аутентичному французскому тексту Конвенции, который обладает приоритетом в случае расхождений при толковании (на что в свое время было обращено внимание в другом английском прецеденте 1969 г. по делу "Corocraft Ltd v. Pan American Airways Inc."). По мнению суда, словосочетание английского текста конвенции "in most cases" означает, что ограничение ответственности перевозчика "является нормой, общим правилом, которое работает при отсутствии прямо выраженных исключений. Такое толкование прямо следует из фразы "en generalite" (по общему правилу. - В.К.), содержащейся во французском тексте Конвенции...".

<1> См.: DMC's CaseNotes // http://www.onlinedmc.co.uk/shipping_and_transport.htm.

Австралийский ученый П. Най приводит пример с различием в толковании п. 1 ст. 3 Римской конвенции 1980 г. Английский вариант текста статьи требует: "Выбор права должен быть выражен или продемонстрирован с разумной определенностью, исходя из условий контракта или обстоятельств дела" - "The choice must be express or demonstrated with reasonable certainty by the terms of the contract or the circumstances of the case". В немецком варианте словосочетание "с разумной определенностью" звучит как "mit hinreichender Sicherheit", что в переводе означает "с достаточной определенностью". Французская версия гласит "de facon certaine", что показывает значительно большую степень определенности, чем в английском и немецком вариантах. Более высокий стандарт требования со стороны французского варианта, по сравнению с более "мягким" подходом английской и немецкой версий, может, по мнению автора, привести к различным "национальным" результатам в применении Конвенции <1>.

<1> См.: Nygh P. Op. cit. P. 110.

В дополнение к нормам Венской конвенции 1969 г. многие конвенции, регулирующие отдельные виды обязательств, содержат правила об их толковании с целью предотвратить нежелательные попытки их неправильного применения со стороны тех субъектов, которые забывают или игнорируют их принадлежность к иной, чем внутригосударственная, правовой системе, а также с целью обеспечения их единообразного применения. Особое значение в этом ряду занимает ст. 7 Венской конвенции 1980 г., которая устанавливает правила толкования данного документа: "(1) При толковании настоящей Конвенции надлежит учитывать ее международный характер и необходимость содействовать достижению единообразия в ее применении и соблюдению добросовестности в международной торговле. (2) Вопросы, относящиеся к предмету регулирования настоящей Конвенции, которые прямо в ней не разрешены, подлежат разрешению в соответствии с общими принципами, на которых она основана, а при отсутствии таких принципов - в соответствии с правом, применимым в силу норм международного частного права".

Таким образом, ст. 7 Венской конвенции 1980 г. предусматривает необходимость:

1) учета ее международного характера;

соблюдения единообразия при ее применении;

соблюдения добросовестности при ее применении.

Стоит оговориться, что наличие в конвенциях отдельных положений, касающихся их толкования, не исключает применение общих принципов толкования, изложенных в ст. ст. 31 - 33 Венской конвенции 1969 г. В частности, необходимость в содействии единообразию по ст. 7 Венской конвенции 1980 г. преследует ту же цель, что ст. ст. 31 - 32 Венской конвенции 1969 г. Как справедливо указывает Дж. Робертс, перед тем как обратиться к анализу ст. 7 Венской конвенции 1980 г., содержащей правила о толковании ее положений, необходимо обратиться к общим принципам толкования международных соглашений, изложенным прежде всего в Венской конвенции 1969 г. По свидетельству автора, положения Венской конвенции 1969 г. являются не чем иным, как кодификацией международных обычно-правовых норм, и они применялись национальными судами даже тех стран, которые не являются ее участниками <1>.

<1> См.: Roberts J. International Sale of Goods. P. 36. Например, Венская конвенция 1969 г. применялась английским судом в деле "Fotbergill v. Monarch Airlines Ltd." (1981), хотя Великобритания и не является ее участником. См.: Roberts J. Op. cit. P. 39. Такого же подхода придерживаются американские суды: хотя США не участвует в Венской конвенции 1969 г., суды этого государства рассматривают ее положения в качестве обычно-правовых норм.

Требование ст. 7 Венской конвенции 1980 г. о необходимости "учета ее международного характера" означает, что термины и понятия Конвенции должны толковаться в соответствии с теми установками, из которых исходили ее разработчики. Как отмечает М. Бонель, Конвенция "сохраняет свой автономный статус даже после ее инкорпорации в различные национальные правовые системы" <1>. Такой же точки зрения придерживается Р. Гуд: "статья 7 (1)... это обращение, адресованное национальным судам, воздерживаться от прямоты при толковании ее положений, поскольку правила толкования, пригодные для внутренних контрактов, не подходят с необходимостью для сделок международного характера" <2>. Фактически это означает запрет на толкование терминов Конвенции в соответствии с национальным правом <3> и необходимость использования дополнительных средств толкования, как это предусмотрено ст. 32 Венской конвенции 1969 г., в которой говорится о возможности обращения к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения международного договора. В частности, в отношении Венской конвенции 1980 г. такими подготовительными материалами являются Официальный отчет Конференции ЮНСИТРАЛ 1980 г., а также записка Секретариата ЮНСИТРАЛ 1988 г., опубликованные и доступные в том числе российским судам.

<1> Bonell M. Commentary on the International Sales Law. Milano, 1987. P. 73.

<2> Goode R. Commercial Law. London: Penguin Grope, 1996. P. 931.

<3> Об этом свидетельствует зарубежная судебная и арбитражная практика. См.: UNCITRAL Digest of case law on the UN Convention on the International Sales of Goods, 8 June 2004 г. // http://www.uncitral.org/uncitral/ru/case_law/digests/cisg.html. (См. п. п. 1 и 2 комментария к ст. 7.)

"Соблюдение единообразия при применении" Конвенции означает, что суд или арбитраж не должен ограничиваться лишь текстом самой Конвенции, но принимать во внимание и практику зарубежных судов и арбитражей. Как справедливо отмечает Дж. Робертс, "окончательный успех Венской конвенции 1980 г. как единообразного свода правил о купле-продаже зависит от ее толкования национальными судами" <1>. При этом во внимание должны приниматься не отдельные решения тех или иных судов или институтов, а некоторая совокупность таких решений, показывающая совпадающую практику различных национальных судов и арбитражных трибуналов в применении тех или иных положений Конвенции. Значение иностранной судебной практики для толкования Конвенции широко поддерживается многими зарубежными учеными <2>, а также зарубежной судебной и арбитражной практикой <3>.

<1> Roberts J. Op. cit. P. 36.

<2> См., например: Honnold J. Uniform Law of International Sales. 2nd ed. 1991. P. 142; Pryles M. An assessment of the Vienna Sales Convention // AMPI Yearbook. 1989. P. 347.

<3> Так, в одном из дел суд процитировал 14 иностранных судебных и арбитражных решений. См. об этом: UNCITRAL Digest of case law. (См. п. 3 комментария к ст. 7.)

Конечно, и суд (арбитраж), и участники спора как непосредственные субъекты толкования конвенции вправе самостоятельно анализировать, обобщать и делать соответствующие выводы относительно единообразия практики применения конкретной конвенционной нормы, но преимущество в этой работе ввиду ее очевидной сложности (доступ к решениям различных национальных судов и арбитражей, проблема перевода этих решений, сравнительно-правовой анализ решений и т.д.) должно оставаться за ЮНСИТРАЛ - как органа, в рамках которого была разработана конвенция. Для выполнения этой работы ЮНСИТРАЛ обладает необходимыми ресурсами (в ЮНСИТРАЛ имеются представители многих государств-участников) и возможностями (работа с государствами по получению отчетов о применении конвенции) <1>.

<1> В соответствии с Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1966 г. N 2205 (XXI) на ЮНСИТРАЛ возложена обязанность принимать активное участие в "изыскании путей и средств, обеспечивающих единообразное толкование и применение международных конвенций и единообразных законов в области права международной торговли...". См.: www.uncitral.org.

В частности, ЮНСИТРАЛ разработала Систему предоставления докладов относительно прецедентного права (ППТЮ) по применению конвенций и типовых законов ЮНСИТРАЛ для оказания помощи судьям, арбитрам, адвокатам и сторонам коммерческих сделок на основе ознакомления с решениями судов и арбитражей по применению указанных конвенций и типовых законов в целях содействия их единообразному толкованию и применению. Поскольку в системе ППТЮ собирается информация по значительному количеству дел, отдельно была обобщена практика применения национальными судами и международными арбитражами Венской конвенции 1980 г., и в 2004 г. был опубликован Краткий сборник по прецедентному праву по применению Венской конвенции о международной купле-продаже товаров (UNCITRAL Digest of case law on the UN Convention on the International Sales of Goods, 8 June 2004 г.) <1>.

<1> См.: http://www.uncitral.org/uncitral/ru/case_law/digests/cisg.html (на русском языке).

В свете требования о необходимости "содействия единообразию в международной торговле" данный Краткий сборник, по существу, можно рассматривать в качестве официального комментария к Конвенции <1>. В этом смысле практика национальных судов и арбитражей по применению Венской конвенции 1980 г. подпадает под определение п. 3 "b" ст. 31 Венской конвенции 1969 г., согласно которому наряду с контекстом международного договора при его толковании учитывается "последующая практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его толкования". Как отмечается в Кратком сборнике, в свете требования п. 1 ст. 7 Конвенции вопрос о ее единообразном толковании путем ссылок как на национальное, так и на иностранное прецедентное право заслуживает особого внимания <2> (п. 8). И далее: "Наряду с этим положением, способствующим установлению общих стандартов в области толкования, для обеспечения единообразного толкования необходимо на систематической и объективной основе должным образом обеспечить распространение судебных и арбитражных решений. ...Такие материалы... позволяют подчеркнуть международный характер Конвенции..." (п. 9).

<1> В частности, в п. 10 введения к сборнику отмечается, что ЮНСИТРАЛ в соответствии со своим мандатом (Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН N 2205) "обязалась подготовить инструментарий, необходимый для глубокого понимания Конвенции и ее единообразного толкования".

<2> В русском варианте фраза "the issue of uniform interpretation of the Convention by reference to both domestic and foreign case law" звучит как "вопрос о единообразном толковании Конвенции на основе как национального, так и иностранного прецедентного права". С нашей точки зрения, более предпочтителен англоязычный вариант текста: "вопрос о единообразном толковании Конвенции путем отсылки как к национальному, так и иностранному прецедентному праву". Различие состоит в том, что в опубликованном русском варианте использование слов "на основе" может быть истолковано в том смысле, что Конвенция должна толковаться исходя из национальных и иностранных правовых категорий, что не соответствует английскому варианту текста. В предлагаемом же нами варианте акцент делается на том, что толкование Конвенции должно осуществляться на основе ее собственных понятий, но путем ссылки на национальное и иностранное прецедентное право.

Как отмечается в Кратком сборнике, "одна из причин широкого принятия Венской конвенции 1980 г. заключается в ее гибкости. Для придания ей такой гибкости разработчики Конвенции прибегали к различным средствам и, в частности, использовали нейтральную терминологию... " (п. 3). При этом "особое внимание разработчики Конвенции уделили тому, чтобы не допустить использования правовых концепций, которые характерны только для определенной правовой традиции... но которые трудно применимы в других правовых системах" для того, чтобы "обеспечить согласование с помощью Конвенции материального права как можно большего числа государств независимо от их правовой традиции" (п. 4). "Примером такого подхода является статья 79 Конвенции, в тексте которой не упоминаются типичные для различных национальных систем термины, такие как "затруднения" ("hardship"), "форс-мажорные обстоятельства" ("force majeure") или "непреодолимая сила" ("Act of Cod"), а вместо этого перечисляются обстоятельства, которые могут оправдать неисполнение обязательств. ...Аналогичным образом используемое в Конвенции понятие "расторжение договора" вводит правовую концепцию, которая может частично повторять целый ряд общеизвестных национальных концепций и предусматривает самостоятельное и независимое толкование" (п. 5).

На эти же моменты обращается внимание и в литературе. Так, Дж. Хонольд отмечает, что некоторые термины и выражения Конвенции являются настолько универсальными по своему характеру, что, будучи неизвестными правовой системе государства, могут породить сомнения относительно их значения. Например, страны общего права всегда связывают переход риска за товар с переходом права собственности на него. Конвенция же, как известно, разводит эти понятия и регулирует лишь переход риска (п. 1 ст. 67) <1>. Исследование же подготовительных материалов может помочь суду "подтвердить" или "скорректировать" значение того или иного термина. Это актуально в связи с тем, что история создания Конвенции, как и сама Конвенция, является общей, и, следовательно, к ней (хотя бы и потенциально) могут обращаться суды всех государств-участников, что также способствует единообразному применению конвенционных положений. Понятно, что роль подготовительных материалов особенно важна на первом этапе применения Конвенции (т.е. первое время после ее вступления в силу), и значение этого способа толкования ослабевает с течением времени, уступая судебной практике, которая также используется в качестве средства толкования.

<1> См.: Honnold J. Uniform Law of International Sales. 2nd ed. 1991. P. 136.

Требование ст. 7 Венской конвенции 1980 г. о необходимости "соблюдения добросовестности в международной торговле" при толковании ее положений совместимо с правилом п. 1 ст. 31 Венской конвенции 1969 г., которое предусматривает, что международный договор должен толковаться "добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора". По мнению Дж. Робертса, данное правило означает, что "строго буквальное толкование не является приемлемым", и, следовательно, "должен быть принят за основу широкий подход" <1>. При этом, по утверждению Дж. Старке, контекст и цели договора могут вытекать как из конвенции в целом, так и из отдельных ее положений <2>.

<1> Roberts J. Op. cit. P. 37. Автор ссылается при этом на ряд английских прецедентов (дело "Fotbergill v. Monarch Airlines Ltd." (1981) и др.). Так, в деле "Tbiel v. Commissioner of Taxation" (1990) суд отметил, что международный договор должен толковаться в соответствии с правилами толкования, признанными юристами-международниками. См.: Roberts J. Op. cit. P. 37, 39.

<2> См.: Starke J. Introduction to International Law. 10th ed. 1989. P. 73.

Еще одно правило толкования, предусмотренное ст. 7 Венской конвенции 1980 г., - учет общих принципов, на которых она основана. Такие принципы могут быть разделены на две группы <1>. Первую группу образуют принципы, к которым прямо отсылает Конвенция, - автономия сторон (ст. 6), добросовестность и содействие единообразию (п. 1 ст. 7) и др. Вторую группу составляют принципы, которые проистекают из повторения одних и тех же слов или фраз (например, понятия "разумность") либо посредством поиска общих связующих элементов в целой серии положений. К последним, например, относятся:

<1> См.: Roberts J. Op. cit. P. 47.

требование от стороны контракта стремиться к сотрудничеству с другой стороной для того, чтобы сделать возможным для последней исполнить свои обязательства по контракту (п. 3 ст. 32, п. 2 ст. 48, п. "а" ст. 60, ст. 65);

обязанность минимизации ущерба (ст. ст. 77, 85 - 88);

презумпция наличия извещенности другой стороны (п. "а" ст. 2, ст. 8, п. 2 ст. 9).

В последние годы для толкования "общих принципов" Венской конвенции 1980 г., на которых она основана, складывается устойчивая практика - применение Принципов УНИДРУА, которые, по характеристике МКАС, "постепенно приобретают статус международных торговых обычаев" <1>.

<1> См.: решение МКАС от 27 июля 1999 г. по делу N 302/1996 // Венская конвенция ООН о договорах международной купли-продажи товаров. К 10-летию ее применения Россией / Сост. М.Г. Розенберг. С. 88 - 94.

Следует отметить, что аналогичные ст. 7 Венской конвенции 1980 г. положения содержатся в других международных договорах РФ, например в ст. 6 Конвенции УНИДРУА 1988 г., ст. 4 Конвенции о международных переводных векселях и международных простых векселях 1988 г. <1>. Соответственно, для толкования указанных документов должны использоваться те принципиальные положения, что были раскрыты нами выше.

<1> Международное частное право в документах: Сборник нормативных актов. Т. I. М., 1996. С. 66 - 101.

Положение о необходимости учета международного характера документа при его применении (аналогичное тому, которое содержится в ст. 7 Венской конвенции 1980 г.) продекларировано также в ст. 1.6 Принципов УНИДРУА: "При толковании настоящих Принципов надлежит учитывать их международный характер и цели, включая необходимость содействовать достижению единообразия в их применении". Как отмечается в комментарии к указанной статье, необходимость учета "международного характера" означает, что "их условия и понятия должны толковаться автономно, т.е. в контексте самих Принципов, а не с учетом значения, которое они бы могли иметь в соответствии с конкретным национальным правом" с тем, "чтобы обеспечить, чтобы на практике они, насколько это возможно, толковались и применялись одинаково в различных странах" <1>.

<1> См.: Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА 1994 г. С. 16.

Как отмечается в комментарии к преамбуле Принципов, "в настоящее время как обычные (т.е. государственные. - В.К.), так и арбитражные суды имеют тенденцию все более избегать... "конфликтный" метод (т.е. метод обращения к применимому национальному праву. - В.К.) и вместо этого стремятся толковать и восполнять международные документы, ссылаясь на автономные и международно унифицированные принципы. Этот подход, который был прямо подтвержден в большинстве принятых в последнее время конвенций (см., например, ст. 7 Конвенции ООН... 1980 г.), построен на идее, что унифицированное право даже после того, как оно инкорпорировано в различные национальные правовые системы, только формально становится составной частью последних, в то время как по существу оно не теряет своего первоначального характера специального свода правовых норм, разработанного автономно на международном уровне и предназначенного для применения унифицированным образом во всем мире". И далее: "До настоящего времени такие автономные принципы и критерии для толкования и восполнения международных документов должны были находиться в каждом отдельном случае самими судьями и арбитрами на основе сравнительного исследования решений, принятых в различных национальных правовых системах. Их задача в этом отношении значительно облегчается использованием Принципов" <1>.

<1> Там же. С. 6.

Проблемы с переводом и толкованием текстов международных соглашений обнаруживаются при толковании ст. VIII Устава МВФ, согласно которой валютные контракты, затрагивающие валюту любого государства-члена и противоречащие валютному контролю этого государства- члена, "лишены судебной защиты на территории любого из государств - членов МВФ" <1>. В некоторых переводах на русский язык вместо фразы "лишены судебной защиты" (shall be unenforceable) используется "не могут быть принудительно осуществлены", "не должны иметь юридической силы" и др. <2>.

<1> Всестороннее исследование ст. VIII Устава МВФ. См.: Эбке В. Международное валютное право.

<2> Анализ переводов ст. VIII Устава МВФ см.: Шамсиев Х.Р. Международно-правовые аспекты применения норм валютного контроля // МЖМП. 1997. N 4. С. 22 - 25. См. также: Узойкин Д.А. Валютные сделки, лишенные исковой силы // Законодательство. 2001. N 8.

Таким образом, толкование международных договоров, регулирующих гражданско-правовые отношения, имеет свои особенности, обусловленные тем, что оно осуществляется преимущественно национальными судами, коммерческими арбитражами и самими контрагентами соответствующих гражданско-правовых договоров. Вследствие этого в процессе толкования не всегда используются все предусмотренные международным правом способы и средства толкования. Значительную сложность представляет толкование отдельных цивилистических категорий, которые формулируются в международных договорах с меньшей степенью конкретности, чем в национальном праве государств.

При присоединении к той или иной конвенции государство должно учитывать ее направленность, используемые в конвенции правовые конструкции. Так, в 1988 г. была принята Конвенция ООН о международных переводных и международных простых векселях. В отличие от женевских вексельных конвенций, цель которых - унификация национального законодательства, Конвенция 1988 г. нацелена на создание единого международного векселя, который может применяться исключительно как инструмент международных расчетов.

Международный вексель по Конвенции 1988 г. по ряду положений отступает от традиционного женевского векселя, что вызвано влиянием англо-американского права. Прежде всего это касается определения векселя: согласно ст. 3 Конвенции "переводный вексель... содержит безусловный ПРИКАЗ (выделено мной. - В.К.) векселедателя плательщику уплатить определенную денежную сумму получателю или его приказу". Не "стыкуются" с женевской моделью векселя также более конкретные положения:

сторона может выдвигать против держателя, не являющегося защищенным, любое возражение, базирующееся на основной сделке (п. 1 "b" ст. 28);

вексель может быть выставлен двумя или более векселедателями с платежом двум или более получателям (ст. 10);

положения о защищенном держателе (гл. IV);

положения о праве лица, утратившего вексель, на получение платежа (ст. 78) и т.д. С учетом означенных противоречий Конвенции национальному вексельному законодательству различных стран у этого документа мало шансов на вступление в силу <1>.

<1> Для вступления Конвенции в силу необходимо 10 ратификационных грамот или документов о принятии, утверждении или присоединении. Пока Конвенцию ратифицировали только Гвинея и Мексика. Подписали Конвенцию Канада, США и СССР (Россия).

В заключение стоит отметить, что для правильного применения судами России международных соглашений высшие судебные инстанции должны чаще обобщать практику применения судами таких документов. Это позволит избежать нередко встречающихся у судей расхождений в оценке положений транспортных конвенций.

Например, в решении Арбитражного суда Московской области от 12 января 2004 г. (дело N А41-К1-12391/03) говорится, что перевозка груза осуществлялась из Польши в Россию, и к ней применялись положения ЦМР. При перевозке груза по территории Польши в результате пожара на автомобиле часть груза была уничтожена. Судом было установлено, что причиной пожара является поджог неустановленным лицом. По мнению суда, причинение ущерба в данном случае является случайным событием, которое не было вызвано какими-либо действиями или упущениями со стороны перевозчика, что освобождает его от ответственности за потерю или повреждение груза в силу п. 1 ст. 17 ЦМР.

Однако в Постановлении ФАС СЗО от 5 апреля 2006 г. по делу N А56-17907/04 говорится, что при перевозке груза из Финляндии в Россию также произошел пожар в результате "действий неустановленного лица (то есть поджога)". По мнению суда, поджог не относится к форс- мажорным обстоятельствам, а перевозчик, оказывая услуги на профессиональной основе, должен был обеспечить сохранность переданного для перевозки груза. Следовательно, оснований для освобождения его от ответственности нет.

В связи с указанными расхождениями представляется целесообразным принятие ВАС РФ специального постановления о применении судами положений международных соглашений о купле-продаже и перевозке.

§ 3. Регулирование международными договорами отдельных видов внешнеэкономических сделок

В настоящем параграфе мы ограничимся лишь характеристикой основных международных соглашений, регулирующих внешнеэкономические сделки, прежде всего в том, что касается сферы их применения, а также отсылок к национальному законодательству. Указанные вопросы представляются наиболее актуальными в рамках общей темы настоящего исследования о соотношении материального и коллизионного методов регулирования внешнеэкономических сделок.