XI. Послание апостола Павла к Римлянам, 5:12 в понимании св. Иоанна Златоуста и блаж. Августина

Литература: Мейендорф, введение; Соловьев В. Свобода воли — свобода выбора//Собр. соч. 10 г. Брюссель, 1966. С. 277; Quasten; Фло-ровский, Восточные отцы.

1.

Двенадцатый стих пятой главы Послания апостола Павла к Римлянам довольно сложен для перевода.

Наибольшая сложность возникает при переводе ?ф ф (потому что) из-за того, что грамматическая форма этого союза допускает как средний, так и мужской род.

Если предпочесть средний род, то перевод будет звучать так: «...тем самым во всех людей перешла смерть, потому что все согрешили». Однако смысловой анализ обнаруживает неудовлетворительность такого перевода, так как он выпадает из контекста послания и идет вразрез со всем учением апостола Павла о первородном грехе.

Если принять, что ?ф w — мужского рода, то перевод получается такой: «...тем самым на всех людей перешла смерть, через которую все согрешили». Такой перевод находится в полной гармонии с мыслью апостола Павла и представляется более приемлемым, чем первый.

Именно так понимали этот стих восточные отцы Церкви, так понимал его св. Иоанн Златоуст. Смерть представляется ему космической реальностью, введенной в мир грехом. Через грех Адама этот мир попал под власть диаво-ла — узурпатора и тирана, правящего миром посредством смерти. Мы все рождаемся уже под властью «князя мира сего».

«Как скоро пал один, — пишет св. Иоанн, — через него сделались смертными все, даже и не вкусившие запрещенного плода» (здесь и далее «Беседы на послание к Римлянам»).

Св. Иоанн понимает грех как сугубо личное деяние. Мы не виновны в грехопадении Адама, просто, будучи рожденными в мире греха, мы не можем не наследовать его грех в падшей природе. «Все, происшедшие оттого, кто согрешил и стал смертен, сделались также смертными».

Св.

Грех неразрывно связан со смертью — где грех, там и смерть, которую он неизбежно влечет за собой. Однако, даже будучи оружием греха, смерть все же служит божественному провидению и, в конечном счете, направлена к нашему благу:«... мы не только не получили никакого вреда от этой смерти и осуждения (если только станем бодрствовать), но даже имеем пользу оттого, что сделались смертными. Первая наша от этого выгода та, что мы грешим не в бессмертном теле, а вторая та, что это доставляет нам тысячи побуждений к любомудрию. Предстоящая и ожидаемая нами смерть располагает нас быть умеренными, целомудренными, воздержными и удаляться всякого зла».

Сказав это, св. Иоанн возвращается ко взаимоотношению греха и смерти и ко значению благодати, принесенной в мир Христом:«... апостол представляет грех в положении царя, а смерть в положении воина, который находится под его властью и им вооружается. Итак, если грех вооружил смерть, то... праведность, сообщаемая благодатью и уничтожающая грех, не только обезоруживает смерть, но уничтожает ее и ниспровергает все царство греха, поскольку она сильнее греха, произошла не от человека или диавола, но от Бога и благодати, и ведет нашу жизнь к более совершенному и бесконечному благу; этой жизни даже и конца не будет... Грех лишил нас настоящей жизни, а явившаяся благодать даровала нам не только настоящую, но и бессмертную и вечную жизнь».

2.

С совершенно другим подходом к проблеме первородного греха и спасения мы сталкиваемся на Западе. Подход этот во многом опирался на неточность латинского перевода двенадцатого стиха пятой главы послания апостола Павла к Римлянам в Библии блаж. Иеронима — «Вульгате».

?ф ср было переведено, как имеющее мужской род, но было отнесено не к слову «смерть», а к слову «человек» (Адам), который упоминается в самом начале фразы. Отсюда и вышло знаменитое «in quo omnes peccaverunt» («потому что в

нем все согрешили» синодального перевода).

Из этого перевода вытекает толкование блаж.

«Итак, с этого момента, как "одним человеком грех вошел в мир и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, так как в нем все согрешили" (Рим. 5:12), вся масса погибающих (massa damnata) перешла во власть губителя. Так что никто, совсем никто не свободен от этого, и не освободится иначе, как благодатью Искупителя» («О христианской благодати»).

Подобное толкование привело блаж. Августина к крайности детерминизма и к фактическому отрицанию человеческой свободы, которую, будучи христианином, он никак не мог отрицать. В результате он оказался в ножницах искусственной антиномии, созданной им самим. Блаж. Августин попытался разрешить это противоречие путем разделения свободы на «естественную» или «психологическую» свободу, составляющую общую форму воли, т. е. психологическую само-стоятельность самого акта хотения, и свободу по отношению к нравственному содержанию и качеству воли, т. е. свободу от греха. При этом возможны следующие градации: 1) невозможность грешить, присущая одному Богу; 2) возможность не грешить, т. е. сводный выбор между добром и злом, присущий Адаму и потерянный после грехопадения; 3) невозможность не грешить, или свободу только к одному злу, являющуюся нашим нынешним состоянием.

Бл. Августин считает, что добро возможно в человеке только через действие благодати, но тут он попадает в логическую ловушку, ибо для того, чтобы человек захотел действия благодати, нужно было, чтобы сама благодать подействовала в нем. Таким образом отрицалась даже куцая «свобода хотения».

«Желая согласить свой взгляд с общепринятым, Августин... как будто допускает, что хотя человеческая воля по необходимости сопротивляется всякому действию благодати, но что от нее зависит больше или меньше сопротивляться, — но такое различение степеней не имеет логического смысла, потому что меньшая степень внутреннего сопротивления добру есть уже некоторое действительное добро и, как такое, зависит исключительно от самой благодати», — пишет В.

Как считал бл. Августин, со времени грехопадения Адама все его потомство наследует некую «злую волю», и спасение его зависит исключительно от благодати Божией, которая сообщается независимо от заслуг каждого данного человека. Она дается даром — по свободному выбору и предопределению Бога.

Передача наследственной греховности, злой воли связана с процессом воспроизводства потомства. Убеждение, что девство выше брака, являлось для Августина доказательством того, что физическая близость никогда не может быть свободной от похоти и сладострастия. Во всяком случае, говорил он, сама практика крещения младенцев предполагает, что младенцы уже отравлены грехом, а так как они сами еще не успели совершить никакого греха, прощение должно касаться вины, как бы «встроенной» в их природу. Поэтому, если младенец умрет некрещенным, он будет осужден, хотя, возможно, и некоей «более мягкой» формой осуждения.

Именно в таком понимании греха и свободы человека коренится ри-мо-католический догмат непорочного зачатия Девы Марии. Тут он необходим логически: ведь Богородица просто обязана быть исключена из подлежащей осуждению греховной «погибающей массы». Ведь если Она — непорочная Дева, она не может не быть «амнистирована» от «первородной вины».

Таковы, вкратце, богословские импликации двенадцатого стиха пятой главы Послания апостола Павла к Римлянам.