Типы этнонимов

Если поставить себе целью выяснение общих принципов наименования разных племен и народов мира, то эта задача выполнима. Иными словами, возможна общая типология этнонимических значений, разумеется, в том случае, если привлекается надежный и этимологически достоверный материал.

Попробуем обнаружить аналогии уже известным нам этнонимам славян, балтов и уральцев в других языковых семьях.

Вот, например, ландшафтные обозначения типа славянских дреговичи, ляхи, балтийского помезане, ливского raandalist, наименований горные и луговые марийцы. Аналогичным образом возникли и названия: бирары — эвенкийская этнографическая группа Приамурья от слова бирар «приречный житель» (бира «река»); ламуты — параллельное название эвенов, означает «приморские жители»; оранг-букит «жители гор» — самоназвание одного из малайских народов сенои; оранг-лаут «люди моря» — самоназвание джакунов, живущих на юге Ма-лайи; даяки «жители внутренней, высокогорной страны» (правда, это не самоназвание, а имя, данное даякам малайцами Суматры). В Центральном Вьетнаме и Лаосе живут народы ван-киеу и кхуа. Их самоназвание брао, бру, блао происходит от слова бру «лес» [Чеснов, 1967, с. 101]; этнографическая группа мнонг гар называет себя пхи бре «люди леса». Этноним брао и его варианты в значении «лес, лесные жители» широко распространены среди всех мон-кхмерских народов и некоторых соседних с ними.

Есть среди этнонимов мира и такие примеры, когда народ именуется по конкретному географическому названию реки, территории и т.

Весьма многочисленны этнонимы со значениями «мужчина, человек, люди», «настоящий человек» с противопоставлением «свой» — «чужой». Ряд этнонимов мон- кхмерских народов происходит от слова мон «люди». Это же значение содержится в этнонимах Сибири и Дальнего Востока: айны, нанайцы, нивхи, омоки, луораветланы, кеты. Самоназвание американских эскимосов — ину- ит «люди»; это же значение присутствует и в общем самоназвании всех народов Америки, говорящих на атапаскских языках,— дене. Самоназвание немцев — deutsch — восходит к древнегерманскому слову *teuta«люди, на- род»: отсюда и латинское обозначение немцев teutones «тевтоны».

Итак, аналогии мы нашли, ну и что же дальше? Какие семантические типы более древние и какие более ранние? Или они возникли все одновременно в разных языках мира? Чем различаются совокупности этнонимов в разных языковых группах; есть ли в каждой из них ведущий, преобладающий этнонимический тип?

Вопросы эти, невольно возникающие при знакомстве с этнонимами, приводят к еще более твердому убеждению: как все-таки, несмотря на скудость полученных к настоящему времени результатов, нужна сравнительная типология этнонимов! А ведь этнонимы нередко изучаются на основании шатких, недостоверных этимологий, да и четкого определения самого понятия «этнонимический тип» в литературе не найдешь.

Тем не менее делались достойные упоминания попытки изучать этнонимы по отдельным языковым семьям, а также устанавливать историческую стратиграфию этнонимических значений. Так, ясное представление об этнонимах тюркских языков дает работа филолога Н.

К этой же семантической группе «по родству, свойству» относятся этнонимы печенег, башкир. Характерны для тюрков и этнонимы, образованные по собственному имени вождя рода или орды, ср. ногайцы или ногаи — по имени золотоордынского темника (предводителя войска) Ногая, правнука старшего сына Чингисхана — Джучи. Есть тюркские этнонимы по названию родового знака — тавра, тамги (каракалпак, taraqly«обладающий тамгой в виде гребня»); по названию занятия (qazaq «вольнонаемный батрак», «вольный человек», «бродяга» — отсюда и рус. казаки, и этноним казахи); религии (qaraj «караимы»); тотема (алтайские роды quw «лебедь», borkut ~ тог- kiit «сокол», «беркут», «ястреб», «орел») и др. Кроме того, тюркским этнонимам свойственно употребление в названиях числительных: вспомним оногуров — «десять огу- ров». Интересно, что в тюркской этнонимии часты цветовые обозначения; цвета указывают не на внешний вид или внешний признак, а на расселение данного народа по странам света, причем «отношение одного и того же признака — цвета — иногда различно применительно к той или иной стране света и зависит от того, какой из народов присвоил народу или племени данное название. Так, отношение цвета к той или иной стране света различно у монголов, уйгуров, китайцев, тюрков и пр.» [Баскаков, 1980, с. 205]. Для тюрков характерны следующие соответствия: кара «черный» = север; ак «белый» = юг; кёк «зеленый», «синий» = восток исарн«желтый» или Кызыл «красный» = запад.

В некоторых случаях неясно, имели ли цветовые обозначения чисто символическое значение или они все-таки относились к каким-то внешним характерным признакам народа.

Для древней китайской этнонимии была характерна традиция называть китайцев по имени правящей династии [Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия, 1959, с. 32—33], причем этноним входил в употребление, как правило, спустя два-три века после падения династии. Так, в разное время китайцы назывались циньжэнь «люди цинь» (до периоду Цинь), ся, тан и т. п. После правления династии Хань (III в. до н. э.—III в» н. э.) возникло обо-значение ханьжэнь «люди хань» (само название династии Хань от гидронима: река Хань, левый приток Янцзы)* Самоназвание китайской народности хань или ханьжэнь сохранилось до настоящего времени.

Для германских племен исследователи отмечают наличие этнонимов, в которых отразилось существование племенных и культовых союзов: франки «свободные»,але- манны «все мужи», саксы (от *sachsndtas) «товарищи по оружию» [Маковский, 1970, с. 226}, В древнесаксонском языке слово sahs означало «меч с односторонним лезвием». Отмечается, что в основе многих навваний германских племен лежат собственные имена, в том числе имена богов (об этом свидетельствовал еще Тацит).

Наблюдения ученых дают материал для последующего типологического сравнения. Классификации этнонимических значений приведены, в частности, в работах Л. И. Попова [1973], П. Хайду (Hajdu, 1948-1950], IK А. Никонова [1970], М. В. Крюкова [1984] и др. В особенности выделяются в этом отношении труды Я. В. Чеснова [1967; 1971; 1978], к которым мы и отсылаем читателя для ознакомления с исторической страти- графией этнонимических значений. Заметим лишь, что ввиду оложности темы в работах разных ученых и даже в работах одного и того же ученого могут встречаться противоречия. Так, например, Я. В. Чеснов в своей ранней работе [1967], анализируя этнонимы мон-кхмерских народов, пришел к выводу, что из двух широко распространенных типов этнонимов со значениями: 1) «человек», «люди»; 2) по месту обитания или особенностям хозяйственного быта — первый тип древнее второго.

Четырьмя годами позже в работе, посвященной ранним формам этнонимов [1971], Я. В. Чеснов писал о названиях австралийских групп охотников и собирателей (автор считает эти названия «предэтнонимами», так как племени у самых архаических народов, по-видимому, не было, эдесь были этнографические группы). По его мнению, до прихода европейцев не существовало условий для того, чтобы родовое пойятие «человек» и термин, его обозначающий, стали выполнять функцию этнонима. Этнографические группы австралийцев вместе с тем территориально локализованы, и особенности их хозяйства, обычаев, языка, материальной культуры и т. д. различаются. «Предэтнонимы» включают поэтому названия тер-риториально-производственных групп по местности, точнее, по местным ресурсам и по другим признакам: названия рельефа, местной растительности, минералов или бытовых и языковых особенностей отдельных групп.

Пример этот приведен нами вовсе не в укор исследователю, потому что и взгляды его со временем могли измениться, и изложить он мог свою концепцию не очень четко, так что остались неясности. И вообще, у кхмерских народов могло быть так, а у австралийцев — иначе. Но если уже для наиболее архаических народов, еще не создавших племенной организации, характерны предэтно- нимы по местности, рельефу, растительности, то почему этнонйм брао «лесные» должен быть обязательно связан с системой подсечно-огневого земледелия, а не просто указывать место жительства племени?

Что же касается большей древности значения «люди» в этнонимах или называния их по местности, то, может быть, оба способа достаточно древние и существовали па-раллельно. Но нельзя не согласиться с главной идеей Я. В. Чеснова: семантические типы этнонимов и их историческая последовательность обусловлены развитием хозяйственно-культурной деятельности народа (например, важно различие «земледельцы» — «скотоводы») и его коллективного самосознания. Такой исторический подход к этнонимам на большом количестве примеров удачно продемонстрировал Я. В. Чеснов [1978].

Отметим некоторые особенности истории и функционирования этнонимов. Во-первых, возможно повторение одного и того же этнонима в пределах одного этноса и в разных этнических общностях: поляне (поляки) в Польше и восточнославянские поляне; славяне, словене (новгородские), словаки, еловенцы; волжские булгары и болгары, балкарцы. Рус. диалект, и укр. волох, серб, и болг. влах означают сейчас «валах, румын»; польск. Wiochy, чеш. Vlachy и Влахи в памятниках русского языка означали Италию, одновременно польское Woioszczyzna того же корня — «Молдавия». В древнецерковнославянском языке влахъ означало вообще человека романского проис-хождения. И это славянское имя *УО1ХЪ ВОСХОДИТ К гер-манскому *walha-«pимлянин», которое в немецком и англосаксонском языках стало означать «чужак», «раб, бритт», «валлиец» (англ. Welsh «уэльский, валлийский»). В свою очередь, германский этноним восходит к названию кельтского племени volcos, volcae, обитавшего в Галлии (в основном территория современной Франции) во II в. до н. э.

Эти примеры показывают направление миграций древ-них народов, их генетические св^зи и историю их завоеваний. Еще один пример: этноним тархан, повторяясь в разных частях Евразии, устанавливает следующую цепочку генетических связей: дунайские болгары—венгры— волжские булгары—чуваши—башкиры. Контакты между звеньями этой цепочки могли происходить на Северном Кавказе и в Приазовье, где образовались этнонимические параллели, перенесенные эатем на Дунай й Волгу [Ку- зеев, Гарипов, 1976].

Якутское самоназвание саха находит себе аналогии в ряде племенных названий древнеяпонских, древнеки-тайских и маньчжурских источников; анализ этих параллелей подтверждает вывод некоторых этнографов, что саха, возможно, были частью древних уранхайцев. Уранхай- ские племена и роды известны среди тунгусо-маньчжур- ских, монгольских и тюркских народов [Сидоров, 1984],

Во-вторых, этноним может переноситься с народа- аавоевателя на побежденный или ассимилированный народ и наоборот. Кроме примера с валахами, укажем на названия баварцы — от кельтского этнонима бойи, французы — от германского этнонима франки, ойроты — название алтайцев, находившихся под властью Ойратского государства — Джунгарского ханства, «Когда какой-то народ,— писал И. Мелих,— обозначается таким именем, которым он в собственном языке никогда не пользовался, <го об этом названии в большинстве случаев можно заключить, что им раньше назывался другой народ и только позже в силу исторических причин это имя было перенесено на данный народ» [Melich, 1922, S. 245].

В-третьих, для некоторых этнонимов характерен пе-ренос названия части народа на весь народ в целом. Так, латыши называли всех русских krievi — по хорошо знакомым им кривичам. Латышское название эстонцев igau- ni перенесено на всех эстонцев, в древности же оно обозначало только угаласцев — жителей мааконда (уезда) Уган- ди или Унгаунии, Угаласцы были самыми близкими со-седями латышей. Ливы прежде называли всех эстонцев sorlist (по названию жителей острова Сааремаа). Самоназвание албанцев — shqiptar, но все окружающие народы называют их албанцами (albanais, Albanian и т. д.) по имени одного из древнеалбанских племен.

В-четвертых, по наблюдениям исследователей многие древние племена и их племенные территории (также реки) могли обозначаться одним и тем же словом, ср. река Ижо- ра и племя ижора. Л. С. Толстова [1978] указывает на топоним и одно из древнейших родоплеменных названий каракалпаков и узбеков — митан. Этот термин обозначал в древности «жилище, дом, обитель», «селение», позже — «родина». Одновременно он обозначал какую-то родовую единицу, группу людей, в прошлом связанных кровным родством. Согласно гипотезе автора, митан — очень древний термин. Он возник в те далекие времена, когда в сознании человека были нерасчлененными понятия «место поселения (стойбище)» и «люди, жители этого стойбища». Позже произошла дифференциация этих по- нятид, О синкретизме первобытного мышления пишет и А. Ф. Анисимов [1966, с. 28]» При сравнительном нау-чении морфологии тунгусо-маньчжурских родовых названий (данные Е. П. Лебедевой) удалось установить, что в маньчжурском и эвенкийском языках совпадают суффиксы, образующие родовые названия, термины родства и названия животных. Этот факт свидетельствует о том, что в древности человек не выделял себя из природы.

Примеры, приводившиеся до сих пор в этой главе, имели целью показать читателю особенности автоэтнонимов — самоназваний народов. Однако при всем желании избежать упоминания некоторых аллоэтнонимов — названий, полученных данным народом от других народов, удается не всегда. В ряде случаев перенос этнонима произошел настолько давно, что и сам народ принял чуждое наименование (например, сербы).Но все же известны подлинные аллоэтнонимы, и о них нужно тоже сказать несколько слов. Они, кстати говоря, тоже требуют своей, отдельной, типологической классификации, которая пока по языкам мира не создана.

По каким же признакам происходит наименование дру-гих народов? По очень разным. Приведем лишь некоторые данные. Если ненцы употребляют для себя самоназвания нендць' «человек, ненец», или ненэй ненэць' «настоящий человек», или хасава «человек», «мужчина», то для соседних народов у них имеются совсем другие наименования [Хомич, 1966, с. 23—24]. Русских они называют луца (искажение слова русский); саамов — цано хан («лодка- сани», видимо, по форме саамских саней-нарт; коми- ижемцев — цысыма (по ненецкому названию реки Иж- мы). А вот в ненецких названиях ханты, манси, селькупов и кетов присутствует термин хаби: ханты и манси — просто хаби, селькупы — тасу' хаби «тазовские хаби», кеты — енся1 хаби «енисейские хаби». Интересно, что термин хаби, кроме обозначения соседних народностей и не-скольких вауральских родов хантыйского происхождения, в ненецком языке употреблялся в значении «зависимый», «невольник», «раб» (у ненцев имело место патриархальное рабство). Часто соседи какого-то народа, не понимающие его языка, не умеющие на нем говорить, получают прозва-ние — «немые». Так возникло и общеславянское обозначение немцев: в др.-рус. нЪмьць «человек, говорящий неясно, непонятно», «иностранец»; нЬмъчинъ «немец, любой иностранец», И хотя лингвисты указывали на западно- германское племянеметы или первоначальное значение «кочевник» В СВЯЗИ С Греч. СЛОВОМ V?(X(0«пасусь», М. Фасмер [1987, т. 3, с. 62] решительно выступает за славянское объяснение этого слова. В русских говорах говорить немо — значит «невнятно говорить», а немчик — «малыш, ребенок, который еще не говорит»; немтырь, немтура, «косноязычный, заика». В летописи под 1096 г. находим запись о югре: аЮгра же людие есть языкъ нЪмъ», т. е. это «чужой, иноязычный (немой) народ». Так что этноним немцы, скорее всего, объяснен правильно — «немые». Другие же соседи немцев в отличие от славян называют их иначе: французы — allemand(s) — от одного иэ германских племен — алеманнов; англичане — German^) — от латинского названия Germania, Germani.

А что было важно знать древним китайцам о соседних народах? Их географическое расположение по границам Китайской империи. Ориентация по странам света была характерна для китайской этнонимии. Древнекитайские источники III—I вв. до н. э. упоминают племя дунху (дун — «восток») на северо-восточных границах Китая, в основном в пределах современного Дунбэя (истори-ческое название — Маньчжурия). Возможно, это были монголы. Еще ранее, чем дунху, начиная с 2-го тысяче-летия до н. э., упоминаются «северные иноземцы» — ди или бэйди (бэй — «север»). Племена эти, сложившиеся на основе неолитического населения Центральной Азии, вели кочевой образ жизни и населяли огромную территорию современной Монголии, частично Синьцзяна; на севере они доходили до Алтае-Саянского нагорья [Очерки общей этнографии. Зарубежная Азия, 1959, с. 21]. Народы могут получать названия и по каким-то своим внешним отличительным признакам, поразившим воображение соседей. Так, этноним эскимосы возник в алгонкинских языках Северной Америки: от слова эскимантьик «едящие сырое мясо». Совсем похоже на то, как русские отзывались о лопи и чуди: «страшные сыроядцы». Кстати, вспомним о лопи и води, об этимологии Э. Итконена. Треугольник, лоскут, знак на одежде — эти отличительные признаки вполне могли быть использованы для создания этнонима в языке соседей. Типологическое сходство можно наблюдать в названии племени индейцев Бразилии ботокуды (другое их название — буруны). Ботокудами назвали индейцев португальцы: по-португальски бота- ка — «втулка». Такое украшение в виде маленьких деревянных дисков индейцы вставляли себе в прорезы губ [Очерки общей этнографии. Общие сведения, 1957, с. 237]. Это же украшение, носившееся женщинами-тлинкитками (тлинкиты — индейцы северо-западного побережья Се-верной Америки), называлось русскими колюжка, отсюда и тлинкиты получили у русских наименование — колюж или колош. (Слово колюжка, если оно русское, видимо, связано с производными от глагола колоть, которых много в русских говорах, в том числе слов, обозначающих «кол», «колышек», вытесанные деревянные предметы.)

Кочевой народ цыгане распространился по всему земному шару и знаком со множеством народов. Цыгане переняли обычай славян иначе говорящих соседей обозначать как «немых». Немецкие цыгане называют литовцев lalero (цыг. lalero «немой»), норвежские цыгане называют финнов и саами lall, а немецких цыган — laleres. Есть у цыган и такие пренебрежительные названия других народов, как «бездельник, недостойный, болтун» и менее приличные [Wolf, 1958]. В свою очередь, окружающие народы называют цыган по признакам хозяйственных занятий: крымских цыган татары именовали аюджи «медве-жатники»: это название — калька с молдавского слова урсаря «то же», теперь самоназвание большой этнической группы цыган. Мужчины группы кэлдэрари (самоназвание, тоже из молдавского языка, значение «котельщики», букв, «ведерники») были медниками-лудильщиками. Русские цыгане называют этих цыган котляры или болгары (на территорию России они пришли из Южной Европы, в том числе из Болгарии) [Деметер, 1984]. Само же название цыгане у различных народов ввели в употребление греки: Acingani — имя одной самаритянской секты, представители которой в IX в. переселились во Фригию и Ли- каонию (обе области в Малой Азии).

Наличие большого числа аллоэтнонимов в этнонимии многих групп народов часто затрудняет ее системное исследование. Нужно внимательно разбираться, чтобы выяснить, действительно ли данный этноним — самоназвание. Например, при рассмотрении этнонимов народов Африки нужно сразу же отделить от самоназваний такие имена, как негры, бушмены, суахили и т. п. Из них слово негры происходит из испанского и португальского язы-ков (negro «черный») — общее наименование африканских пародов, живущих к югу от Сахары. Бушмены, или «люди кустарников»,— слово из языка, колонистов-буров. Общее самоназвание у бушменов отсутствовало; готтентоты называли их саан «туземцы». Название же суа- хилипроисходит из арабского языка, в котором слово суахили означает «береговые». Им называли смешанное население Восточной Африки, основу которого составляли местные племена, потомки персов и арабов.

Русские в XIX в. ввели термин кирвиз-кайсаки для обозначения казахов. Требовалось отличить казахов от казаков; оба последних термина одинакового происхождения и заимствованы русскими от тюрков. Что же касается термина киргиз, то он представляет собой самоназвание именно киргизского народа. Казахи же называли киргизов ак-калпакты «белошапочные» или кара «черные» [Krader, 1962].

Изучение самоназваний индейских племен Америки весьма затруднено: многие этнонимы подверглись значи-тельным искажениям в языках европейских переселенцев. Так, ирокезы известны по их алгонкинскому имени, к тому же измененному во французской передаче. Имя это означает «настоящие гадюки», т. е. «враги». Аналогичным образом название сиу представляет собой франко-канадское сокращение от nadoweisiw «гадюка» — на этот раз из языка индейцев чиппева [Smith, 1929]. Самоназвание же народа сиу было дакота «союзники, союзные племена». Саук — стяжение формы этнонима osakiwug «люди желтой земли», фокс (букв. англ. fox «лиса») — на самом деле название племени muskwakiwuk «люди красной земли». А английское название blackfoot «черноногие» относится к племени сиксика: мокассины индейцев загрязнялись золой от пожаров в прериях. Подобные аллоэтнонимы с уничижительными оттенками смысла свидетельствуют разве только об истории взаимоотношений европейских завоевателей с краснокожими аборигенами Америки. Набор же призна-ков, положенных в основу названий народов, совершенно случаен.

Но бывают ситуации, в которых имена, данные соседями, существенно помогают исторической этнографии. Примером тому служат названия народов Кавказа. Этнограф Н. Г. Волкова убеждена, что «глубокие и длительные связи этносов, их исторические судьбы оставляют своеобраз-ные следы в этнонимии» [1984,с. 23]. Тюркоязычные кумыки получили разные именования от соседей, но среди этих имен выделяется большая группа этнонимов — вариантов одного имени кумук, кумык, гумук, гумки. Здесь есть, с одной стороны, дагестанские и вайнахские (чеченские и ингушские) названия, которые действительно подразумевают кумыков. С другой стороны, в эту группу входят некоторые ееверокавкааские этнонимы, представляющие собой собирательное название всех народов Дагестана (реально северные кавказцы могли подразумевать под кумыками только один народ — лакцев). Таким образом, во многих кавказских языках этнические наименования лакцев и кумыков совпадают. Этот факт становится понятным при анализе письменных источников позднего средневековья, в которых термин кумык выступал как имя двух народов — тюркоязычных кумыков и кавкавоязычных лакцев. Лишь в XIX в. в литературе стали соотносить это имя только с тюркоязычным этносом Дагестана. Н. Г. Волкова предполагает, что название царства Гумик и его жителей- христиан гумиков, упоминаемое в раннесредневековых источниках, связано о лакцами. С XIV в. Кумукское (Гу- микское) феодальное владение в Дагестане включало не только горные районы, но и прикаспийские области с тюр- коязычным населением, на которое перешло наименование гумик (кумык, кумук). Со второй половины XVIII в. этот термин стал применяться как самоназвание именно кумыков в отличие от самоназвания лакцев — лак. Материал названий северокавказских народов показывает, в частности, что «этногенетические связи древних и современных этнонимов не всегда служат подтверждением подобных связей этносов,соотносимых с этими этнонимами» [Волкова, 1973, с. 176].

Формирование современной этнонимической номенклатуры Северного Кавказа было длительным процессом, протекавшим в различные исторические эпохи. Некоторые адыгские, абазинокие и осетинские этнонимы восходят к античному времени. В раннее средневековье появляются новые имена, связываемые с вайнахами, осетинами, ады-гами, а в позднее средневековье в источниках упоминается множество вайнахских, адыгских, карачаево-балкарских и ногайских племенных названий. В XVIII—XX вв. в северокавкааской этнонимии происходят большие изменения. Термин осетины возник не раньше конца XVII — начала XVIII в. и связан с историческими аланскими этнонимами асы (асут) монгольского «Сокровенного сказания» XIII в., ясы русских летописей и др. Он стал общим названием иронцев и дигорцев. Имя балкарцы лишь в советское время стало национальным именем всего тюркоязычного населения Кабардино-Балкарии. Этнонимы очень устой-чивы и, нередко сохраняясь в течение многих веков, тем не менее тесно связаны с конкретной исторической эпохой, в которой живет и развивается данный народ.

Приведенные примеры показывают, что при изучении этнонимов наиболее важно не столько установить соб-ственно этимологию названий, сколько рассмотреть их в качестве живых имен, функционирующих как обозна-чения этносов в конкретные исторические эпохи. В этом смысле каждое свидетельство этнонимии представляет собой ценный исследовательский материал.

Завершая рассказ о древних племенах и их названиях — автоэтнонимах и аллоэтнонимах, можно сделать вы-вод, что в возникновении и жизни этнонимов все же на-блюдаются некоторые закономерности. Закономерности присущи и форме этнонимов (они встраиваются в цстори- чески обусловленные словообразовательные ряды), и их содержанию — значению, которое подчрняется рпределенным принципам наименования этносов. И сколь бы прихотливыми ни казались нам пути возникновения и изменения этнонимов, набор способов наименования этносов все-таки конечен и может быть описан.

Наиболее удачны и перспективны для этнонимики — методы тех исследователей, которые стремятся рассматривать этнонимы не изолированно, а во всей их совокупности для конкретной языковой территории. Именно такую задачу поставили, например, перед собой В. В. Иванов и В. Н. Топоров [1980] при изучении этнонимов восточнославянских и прилегающих территорий. Все этнонимиче- ские факты анализировались учеными как единое целое, где одни элементы связаны или определяются другими. В результате стал возможен вывод о глубоком структур-ном сходстве славянской этнонимии с этнонимами ряда соседних индоевропейских территорий, хотя точно про-вести границу между типологическим и генетическим сходством, естественно, затруднительно.

Системным подходом отличаются и работы ряда других исследователей. Характерно, что в большинстве самых интересных работ по этнонимике в значительной мере учитывается словообразовательный аспект: он же помогает создавать правдоподобные и лингвистически обоснованные этимологии. Это мы видели на многочисленных примерах. Но подход к этнонимам может быть разнообразен, и немалую роль при этом может и должен играть этнолингвистический анализ. В частности, работы В. В. Иванова и В. Н. Топорова демонстрируют подход к этнонимам с позиций семиотики культуры, что позволяет вскрывать глубинные связи этнонимов с мировоззрением и мышле-нием народа, с его духовной историей, Так, подчеркивает- ся важность понятий «свой»/«чужой», «предел», цветовых обозначений тёрриторий и соответствующего населения (Белая гусь противопоставляется Черной и Червонной и т. п.). О&вйруживаются устойчивые семантические модели, которые могут воплощаться средствами разных языков. И кроме того, древние этнонимы оказываются тесно связанными с проявлениями мифологического мышле-ния. Так, В. В. Иванов и В. Н. Топоров считают, что этноним валахи / волохибыл общеславянским словом. Оно оказалось созвучным имени славянского бога Велеса (*vel- из и.-в* *це1-), которое было семантически связано с понятиями «скот», «пастбище» (Ёелер у восточных славян часто имеет эпитет «Скотий бог»). Подобное сближение привело к тому, что заимствованный славянами этноним волохибыл отнесен к кочевому этносу, занимавшемуся пастушеством и скотоводотвом в карпато-балканском ареале.

Этот и другие примеры позволяют считать этнонимический пласт лексики любого явыка особенно ценным для исследований в области истории культуры,

«РУСЬ, чюдь и вси языци...»