Война «северных» и «южных»: полемика вокруг Руси

Литература, посвященная происхождению названия Русь, чрезвычайно обширна, и вряд ли можно внести в изучение этого вопроса что-то принципиально новое. Тем не менее постоянно появляются работы на эту тему, накапливающие дополнительные исторические и филологические данные.

Прошло то время, когда кипели страсти вокруг концепций норманистов и антинорманистов: бурная полемика главным образом вызывалась тем обстоятельством, что вопрос о происхождении названия Русь самым тесным образом увязывался с концепцией возникновения самой древнерусской государственности. Те ученые, которые считали, что без пришельцев-норманнов Киевская Русь как государство не могла бы образоваться, во что бы то ни стало стремились доказать и германское (скандинавское) происхождение этнонима и хоронима (названия территории). С другой стороны, патриотов-русофилов такая постановка проблемы не устраивала, и они пытались обосновать исконно славянское, или скифское, или какое угодно, только не германское происхождение этнонима русь.

Здесь мы несколько упрощаем этот ученый спор, хотя суть его была именно такова. На самом деле среди обеих сторон было немало достойных ученых, филологов и историков, как русских, так и иностранных, которые имели дело с конкретным материалом, искренне верили в его достоверность и в правильность своей научной гипотезы.

С конца 30-х годов в нашей стране научная полемика приобрела совсем уж политическую окраску. Числиться «норманистом» стало небезопасно, так же как, например, небезопасно было говорить о роли финского этнического компонента в формировании некоторых народов нашего Севера: многие финно-угроведы были репрессированы, им было предъявлено обвинение в «финском буржуазном на-ционализме».

В наше время, к счастью, чисто филологический вопрос о происхождении названия Русь благополучно отде

ле лен от гораздо более важного исторического вопроса о происхождении Древнерусского государства.

Историография вопроса о происхождении этнонима русь в наиболее полном виде содержится в изданном на украинском языке «Этимологическом словаре летописных географических названий Южной Руси» [Етимологічний словник... 1985, с. 117—126]; автор этой словарной статьи — известный киевский топонимист А. С. Стрыжак — систематизировал большой материал и насчитал 15 различных научных гипотез. Сведения об этнониме можно получить и из книг А. И. Попова [1973], В. П. Кобычева [1973], Г. А. Хабургаева [1979], X. Ловмяньского [1985] (комментарии Е. А. Мельниковой и В. Я. Петрухина к этой работе имеют самостоятельную научную ценность) и многих других авторов. Мы перечислили здесь лишь работы на русском языке, дающие относительно подробные сведения. Разумеется, мы не будем подробно рассматривать все научные гипотезы и расскажем лишь о тех, которые, с нашей точки зрения, заслуживают наибольшего внимания.

В самом общем виде существующие объяснения этно-нима русь можно разделить на две категории: гипотезы «внешнего» и гипотезы «автохтонного» происхождения этнонима, если иметь в виду территориальный (а не языковой) принцип.

Заметим прежде всего, что в качестве обозначения восточных славян термин русь появился относительно поздно; свидетельством тому служит тот факт, что у са- мых близких и родственных славянам балтов не было этого общего наименования восточных славян.

Пути возможного проникновения термина русь в Среднее Поднепровье с севера неоднократно описывались историками.

В середине IX в. как восточные славяне, так и европейский Запад знали о скандинавском происхождении пришельцев — русов (варягов) и отличали их от славян. Отличали их от славян и византийцы; арабы еще плохо дифференцировали русов и славян. Именно самые северные окраины обитания славян были, по мнению Д. А. Мачинского, первоначальной базой русов. Исследователь вполне доверяет летописной легенде об изгнании варягов и приглашении другой их группы на договорных началах. «После изгнания варягов начались племенные усобицы и славяно-финно-балтская племенная верхушка скоро осознала, что для нормального функционирования уже проложенного балто-волжского торгового пути, да-вавшего ей определенные доходы, необходима некая организующая суперэтничная сила, которой в данном истори- ческом контексте могли стать варяги, прирожденные корабельщики, воины и торговцы.

Мы привели столь подробную цитату потому, что в ней в сжатом виде отражены характерные особенности концепции северного происхождения этнонима русь с подкрепляющими историческими соображениями. Не будем полемизировать по поводу «варяжских дрожжей»; отметим лишь, что и в этом смягченном варианте, с признанием предпосылок славянской государственности, роль варягов кажется нам преувеличенной. Кроме того, были не просто предпосылки: к моменту появления варягов существовала уже восточнославянская государственность как таковая.

Если этноним русь возводить еще к готскому периоду, как это делает Д. А. Мачинский, то естественно привлечение названия росомоны — южного народа неясной этни-ческой принадлежности, упоминаемого в источниках. Весьма привлекательна попытка связать русов и предпо-лагаемых росов (росомонов) и одновременно объяснить оба названия как варианты одного и того же скандинав-ского этнонима. Но росы или росомоны — достаточно абстрактное понятие. К тому же большинство лингвистов считает, что рус или рос в данном случае — совершенно различные корни, несопоставимые между собой.

Один факт остается непреложным: прибалтийские финны действительно до сих пор называют Швецию Ruotsi, а шведов — ruotsalaiset. В карельском и вепсском языках этот этноним в форме ruots был даже перенесен на финнов евангелического вероисповедания. Финское обозначение норманнов проникло и в пермские языки: коми-зырянское (роч) и удмуртское (зуч) названия русских заимствованы не из русского языка, а, скорее всего, через вепсский — около 900 г. Саамское слово ruos'sa «русский» — тоже старое заимствование из зап.-фин. rotsi, ruotsi значении «Швеция, шведский язык, швед». Тот факт, что у саамов это имя стало обозначать русских, а не шведов, показывает, что термин употреблялся на восточной периферии западнофинской территории. Э. Итконен полагает, что первоначально термин обозначал варягов, или шведских викингов. Саамы знали варягов не как морской народ, а как обитателей района Ладожского озера. Варяги смешались со славянами, и постепенно это имя перешло и на славян [Itkonen, 1955, S. 41].

Тот факт, что прибалтийские финны называют Швецию Ruotsi, не может не учитываться сторонниками се-верного происхождения этнонима русь.

Скандинавская этимология подверглась критике со стороны многих исследователей. Прежде всего справедливо указывалось, что отождествление варягов и русй — не первоначально; по исследованиям А. А. Шахматова, рассказ «Повести временных лет» о призвании варягов в 862 г. (которые привели с собой «всю русь») есть позднейшая вставка летописца. В начальном летописном своде (1093 г.), реконструированном А. А. Шахматовым, варяжские дружины стали называться русьг лишь после своего появления в Киеве. Советский скандинавист Е. А. Рыдзевская [1978, с. 140] отмечала, что термин русь не может быть скандинавским. Эпоха викингов его не знала; в рунических надписях страна восточных славян называлась Гардар, в древнесеверной литературе —Гар-да р или Гардарики , а единичное именование Rusia представляет собой исключительно книжный термин. В памятниках, написанных не на латинском, а на местных языках, этноним русь и производные от него геогра-фические названия появляются не раньше XIII—XIV вв. Таким образом, собственно скандинавское происхож-дение этнонима невозможно; более правдоподобным Е. А. Рыдзевская считает возникновение этнонима русь через посредство финского названия шведов — выходцев из местности Roslagen, хотя сопоставление Ruotsi—Roslagen небезупречно в фонетическом отношении. Другой аргумент — общего порядка — заключается в том, что прибалтийские финны могли заимствовать на-звание Ruotsi из германских языков гораздо раньше эпохи викингов. Судя по форме иJIOраспространению этого этнонима, этимология которого не может считаться выяс- ненной, он относится к старому наследию западногерманских языков и восходит ко времени ранних контактов финнов с германцами, устанавливаемых археологически. Западногерманский языковед Г. Шрамм [Schramm, 1982] подробно анализирует звуковые соответствия в названиях русских, руси в прибалтийско-финских, коми, удмуртском языках и доказывает, что славяне восприняли термин русь не от самих шведов, а от прибалтийских финнов как от населения контактной области. Это заимствование произошло точно так же, как, например, венгры воспри-няли термин nemet «немец» через посредство славянского населения на своей новой дунайской родине; в позднем средневековье то же славянское обозначение немцев вошло и в тюркские языки.

Аналогию образованию раннеславянского этнонима Rusb «шведы» из прибалт.-фин. Rotsi (фин. Ruotsi, эст. Rootsi) языковеды давно заметили и в других парах этно-нимов, ср. др.-рус. Sumb(сумь «финны»): фин. Suomi и эст. Soome Маа, в которых есть четкие соответствия корневых и конечных гласпых в языке-источнике и заимствующем языке.

Было и такое предположение, что слово Русь — на заимствование из финского Ruotsi, а оба названия, хотя и родственные между собой, могли развиться независимо одно от другого из одной основы, причем проникновение в финскиё языки общей исходной формы должно было произойти очень давно [Ловмяньский, 1985, с. 182]. Аналогию этому видят в возникновении финского названия Руси — Venaja «страна венедов», которое первоначально обозначало территорию западных славян, а затем было заимствовано финнами не от славян, а, возможно, через готов с Вислы, поддерживавших с балтийскими финнами оживленные торговые связи. В отношении распространения термина Русь — Ruotsi допускается и посредничество черноморских готов, якобы перенесших его с юга! на север. Оба предположения встретились с критикой; [Там же, с. 281, коммент. В. Я. Петрухина]. Для гипотезы о независимом развитии слов Русь п Ruotsi из одного корня нет никаких данных. Финские1 и славянские языки относятся к разным языковым семьям., Ограниченность лексического гнезда слова Ruotsi в фин-j скФм языке указывает на его вероятное заимствование,! а не на исконно финское происхождение. Точно так же1 употребление термина Русь исключительно в сфере этнонимии и топонймии противоречит его исконно славян- скому происхождению. Что же касается роли причерно-морских готов в возможном переносе термина Русь на север, то ни археологические материалы, ни письменные источники не содержат никаких сведений о контактах этих готов в VI—XI вв. с прибалтийской и северными областями Руси.

Лингвисты, исследовавшие происхождение термина Русь, в отличие от историков, занимающихся этой же проблемой, стремятся оперировать конкретными языковыми фактами, а не общеисторическими аргументами. Чисто лингвистический вопрос нельзя решить, опираясь лишь на данные археологии или на то или иное толкование текста письменных памятников,

Факты языка свидетельствуют, что этноним русь в древнерусском языке стоит, во-первых, в ряду иноязычных этнонимических образований; во-вторых, он тяготеет к северной зоне — к территориям, населенным финскими и балтийскими народами.

В самом деле, собирательные этнонимы древнерусского языка в форме женского рода и единственного числа сосредоточены в лесной зоне, в ареале финно-угров и балтов, они, как правило, являются передачей самоназваний этих народов: весь, ямь (емь), пермь, либь, корсь, жмудь или же мордва, литва, меря и т. д. Другую группу сос-тавляют иноязычные этнонимы южных, степных облас-тей (хазары, болгары, ясы, касоги и др.) — названия в мужском роде и во множественном числе. И уж совсем по иному типу образуются названия собственно славян-ских племен — с суффиксами -ене(-ане) для множественного числа и -енин (-анин) для единственного числа мужского рода:словіне, словЬнинъ, Другая характерная форма славянская этнонимов — на -ичи {вятичи, дреговичи).

От собирательных имен на -ь трудно было образовать форму единственного и множественного чисел этнонимов. Обозначение русской национальности до сих пор существует в форме прилагательного — русский, русские. В древнерусском языке была форма русин, но она отличается но образованию от других собственно славянских обозна-чений: односложных серб, чех, лях, с суффиксами -ак (<словак,, поляк) или -енин (словенин). С другой стороны, русин полностью соответствует производным формам типа чу- дин, литвин, мордвин, угрин от собирательных имен, применяемых к чужеземным народам. Имя русин сохранилось только как специфический термин для славянского населения Галиции. Необэтяая форма русичи в «Слове о полку Игореве», которую некоторые ученые ставили под сомнение (в единственном числе тогда должно быть — руситин), возможно, представляет собой авторскую формулу высокого слога, подобно россам в литературе XVIII в., в отличие от нейтрального русские [Ковалев, 1982, с. 38].

Таким образом, обращение к языковым фактам, в первую очередь анализ словообразования этнонима русь, привело многих лингвистов к выводу о западнофинском источнике заимствования термина русь. Подкрепляет этот вывод и различный характер употребления терминов русь и словене. Г. А. Хабургаев [1979, с. 215—222] развивает стройную концепцию возникновения и расширения значения понятия русь. По мнению исследователя, следует доверять сообщениям летописей об иноязычном северном происхождении этнонима, что хорошо ощущали авторы ранних летописных известий, связывая его с норманнскими колонистами. На этом основании была создана или под-держана уже существовавшая в то время легенда об участии скандинавов («варягов») в создании Древнерусского государства: для того времени слово и обозначаемое им явление воспринимались как нечто единое. Подобное смешение понятий, вполне естественное для древнерусских летописцев, вряд ли оправдывает современных историков и филологов, допускающих то же самое. Тем не менее летопись, определенно указывая на связь первоначальной руси с варягами, в то же время отличает ее от варягов: «Игорь же совкупивъ вой многи. Вар(я)ги [и] Русь и Поляны [и] Словйни...» (944 г.) и т. п. Г, А. Хабургаев помещает очаг первоначального употребления термина русь у восточных славян в северо-западные — повгородские земли: процесс формирования новгородской диалектно-этнографической группы мог включать и ассимиляцию славянскими поселенцами закрепившихся здесь выходцев из Скандинавии. Процесс смешения восточных славян с норманнскими поселенцами к югу от Ладоги в IX—X вв. трудно представим во всех деталях. Тем не менее ясно, что в районе Новгорода, во-первых, возоб-ладала славянская речь, на которую постепенно перешли и потомки местных скандинавов. Во-вторых, эти, уже ставшие славяноязычными, скандинавы, видимо, долгое время сохраняли культурные традиции своих предков: отсюда и предания о происхождении новгородцев «отъ рода варяжьска», и сохранение скандинавских имен среди старейших знатных людей в дружинах первых русских князей. Но не существует никаких доказательств отличия втих вельмож, как и князей с норманнскими именами, от остального древнерусского населения в языковом отношении.

Потомков норманнских переселенцев Южного При- ладожья местные финны продолжали называть, как и прежде, Ruotsi, так как смена этим населением шведской речи на славянскую не имела для финнов существенного значения. Название русь затем постепенно распростра-нилось и на восточных славян, причем новгородские славяне в условиях складывания полиэтничного политического объединения в бассейне Волхова, естественно, должны были утерять свое древнее племенное имя венеды, доставшееся им в наследство от первых славянских поселенцев Северо-Запада, но сохраненное финноязычными соседями.

Западнофинская гипотеза происхождения этнонима Русь кажется нам наиболее убедительной и лингвистически обоснованной. Тем не менее есть еще одна исключительно интересная «северная» гипотеза, о которой необходимо рассказать. Она касается вопроса о так называемой прибалтийской русй, о руссах и ругах, об острове Рюгене, о прародине славян и об их миграциях.

Здесь речь идет о «полабско-поморской» гипотезе, в которой принимается, что этнический термин русь первоначально бытовал на западнославянских землях (бассейны нижнего течения Лабы, Одры, Вислы и бассейны Немана и Западной Двины) [Етимологічний словник..., 1985, с. 122]. Поморскую русь помещали в разных местах указанной территории, например в области славянского племени вагров, близ границы государства Каролингов. Но большинство исследователей связывали эту русь с островом Рюген в Балтийском море; по-немецки остров именуется Riigen, в латинском языке он обозначался как Rugia, в польском Rana из древнего славянского имени Rujana и т. д. Среди западнославянских племен раны (ружане, рушане, руяне, рус(с)ы, руги) были известны своей храбростью. В то же время историкам средне-вековья было знакомо пл$мя ругии, которое они отно-сили к германцам (готам), выходцам из Скандинавии.

Попытку доказать существование прибалтийской русй и определить ее местоположение па основании сообщений современников в Западноевропейских и арабских источниках X—ХІІІ вв. предпринял Н. С. Трухачев [1981]. Прежде всего он стремился объяснить разнообразие имо- нований указанного западнославянского племени, Ру- шане и руги(Rugiani, Rugi) — формы названий, унаследованные от германских ругов, которые в процессе миграции германских племен на юг в первых веках нашей эры покинули свою родину, но ее название — Ругия — закрепилось в памяти соседних народов. Имя раны(Rani) происходит от собственно славянского наименования страны Рана. Употреблявшийся в источниках по отношению к ранам термин Rutheni объясняется тем, что немецкие авторы пытались фонетически воспроизвести самоназвание племени русины.

Но в немецких источниках X в. киевские русы тоже иногда назывались ругами, хотя немцы знали подлинное самоназвание русских еще в первой половине IX в.: Rhos в «Вертинских анналах» под 839 г. и Ruzzi, которых «Баварский Географ» в середине IX в. помещает между хазарами и уличами (историки пришли к выводу, что время составления «Баварского Географа» еще более раннее — первая четверть IX в. до 821 г.). Прилагая к киевским русам то же обозначение, которое они при-выкли применять к прибалтийским ранам (русинам),немецкие источники тем самым отождествляли их между собой. «Вариант названия Rugi нисколько не схож фонетически с другими вариантами, которые объединяли киевских и прибалтийских русов (например, Rutheni). Возможность случайного фонетического сходства между названиями Киевской Руси и Руси прибалтийской, таким образом, устраняется, и мы получаем право объединить восточных и прибалтийских русов в одну этническую группу. Одноплеменность киевских и балтийских русин удостоверяется также и русской летописью: она отож-дествляет их, применяя к тем и другим одно и то же на-звание „Русь41» [Трухачев, 1981, с. 166]. По поводу данных русской летописи следует сделать отступление. Речь идет о текстологическом комментарии, который обычно делается сторонниками «полабско-помор- ской» гипотезы. «Повесть временных лет» при описании племен севера Европы помещает русь среди скандинавских народов: между шведами, норвежцами и готами, с одной стороны, и англами (аглянами) — с другой. X. Лов- мяньский [1971] считает, что это явно не та русь, которую летописец отождествляет с восточными славянами и особенно с Киевом. Удивляет и полное молчание летописи о датчанах, хотя их вряд ли стоит отождествлять с русью (имена руси и датчан современники не смешивали). Ве- роятно, «Повесть временных лет» смешивала датчан с англами, называя тех и других аглянами (англы — выходцы С полуострова Ютландия; кроме того, уже после завоевания в V—VII вв. Британии англосаксонское ее население Подвергалось сильному датскому и норвежскому влиянию). Еще более вероятно, считает X. Ловмяньскнй, что летописная русь в указанном контексте должна привязываться Не к Дании, а к какому-либо другому объекту на Балтийском море, а именно — к острову Ругии. Этот остров с VII в. был заселен славянами (Rugini в англосаксонской хронике Беды Достопочтенного под 731 г.).

Исследователи отмечают, что отождествление этнонимов руги и русы в трудах средневековых немецких авторов вовсе не было случайным заблуждением. Иногда у одного и того же автора термины Ругия и Русь (руги и русы) были однозначны и взаимозаменяемы. Н. С. Трухачев полагает, что сознательный акт этнического отож-дествления, хотя и вовсе не означавший, что немецкие источники считали киевских русов выходцами с острова Гшген. Подобное отождествление наблюдается с X в. И в течение нескольких столетий, причем прибалтийская русь четко локализуется на южном побережье Балтий-ского моря, иногда прямо на острове Рюген. Даже после того как прибалтийские русы в конце XIV в. вымерли, источники продолжали называть их страну Русью. Далее Н. С. Трухачев [1981, с. 168 и сл.] делает по-пытку с данными западноевропейских источников сопо-ставить известия арабских авторов об «острове русов», описание которого, по его мнению, никак не подходит К географическим объектам в Восточной Европе и, наобо-рот, очень подходит к острову Рюген, При этом, толкуя Некоторые арабские свидетельства, исследователь допус-кает ряд явных натяжек и неточностей. Так, одним из аргументов «за» Н. С. Трухачев [1981, с. 169] считает указание ибн-Русте (начало X в.) на титул хакан: «Русь Імеетцаря, который зовется Хакан-Рус»; «Тот факт, Что и у киевских, и у прибалтийских русов на острове Князья носили титул кагана,— еще одно свидетельство В пользу одноплеменности тех и других». Но, как извест-но, титулом хакан (каган) в данном случае могли имено-ваться исключительно князья Киевской Руси: он был макмствован от соседей-хазар. Употребление титула хакан и Южной Прибалтике совершенно невероятно. Все другие аргументы Н. С. Трухачева сводятся к доказательству того, что Рюген мог быть «островом русов», иэ чего вовсе не еле- дует, что он был таковым в действительности. Зато Н. С. Трухачев подрывает собственную систему доказательств, когда пишет [Там же, с. 175], что многие арабские ученые имели обыкновение использовать материалы из работ своих предшественников, часто не указывая источ-ников. Поэтому случалось, что один и тот же автор иногда приводил о русах противоположные сведения, относив-шиеся к разным эпохам и к разным русам.

Существование поморской руси, принимаемо^ Н. С. Трухачевым, А. Г. Кузьминым, В. Б. Вилинбахо* вым и др., ставит под сомнение X. Ловмяньский [1971 ]; Польский историк, стремясь тем не менее объяснить упо-* требление этнонима Rutheni «руссы» по отношению к бал-тийским славянам, замечает, что уподобление названий руяны (раны) или руги руссам началось довольно поздно и внезапно. Из немецких источников он прежде всего называет жития Оттона Бамбергского, составленные не-многим позже «Повести временных лет». В польской уче-ной среде переделка известных полякам имен Русь, руссы, на книжный термин Rutheni произошла в XII в. X. Лов^ мяньский предполагает, что стремление отождествить рус-і сов и ругов было свойственно Киеву, русской историо-і графии, которая повлияла на ученые труды западных авторов. Немецкие источники именуют княгиню Ольгу королевой ругов. Адальберт узнал о ругах во время своего пребывания в Киеве. У Адама Бременского исполь-зованы английские источники; руссы-руги были известны и во Франции. Иными словами, представление о тождестве руссов и ругов должно было распространиться в Европе и благодаря династическим связям киевских правителеві

Отождествление руссов и ругов произошло в Киеве, но не в славянской среде, поскольку термины Ругия\ руги неизвестны русскому летописанию. Уто случилось в норманнской среде после прибытия Олега в Киев, т. е. не рапыпе конца IX в. Норманны знали о славянах, живших на острове Ругии, и сблизили по созвучию слова руссы и рузи (мн. ч. от ругъ). (X. Ловмяньский — сторон-ник местного, киевского происхождения этнонима руссы.) Кроме того, норманны помнили о том, что некогда остров Ругия был населен германским племенем. Сведения, ко-торыми располагали норманны, повлияли на местных киевских славян, признававших ругийское происхожде-ние варяжской руси. Выражение летописи «они взяли с собою всю русь» следует понимать, как «взяли всех, варяжских жителей Ругии», Автор «Повести временных*

лет» хорошо знал, что в его время в Ругии жили одни славяне; он сделал вывод, что вся варяжская русь уда-лилась за море во главе с Рюриком. Таким образом X. Ловмяньский считает возможным разрешить проблему «двух концепций начала Руси», о которой писал А. Г. Кузь-мин [1969].

Стоит ли говорить о том, что изложенные представления — не более чем излишне усложненная историческая конъектура.

Этнонимом руги в связи с русъю занимались и другие исследователи. Например, В. П. Кобычев [1973] привле-кает его для доказательства паннонской прародины славян (Паннония — римское обозначение части совре-менных стран: Венгрии, Югославии, Австрии), в част-ности объясняя присутствие этнонимического термина русь в районе Закарпатья. Но предполагаемое им тож-дество ругов или руссов, на наш взгляд, еще нуждается в серьезной дополнительной аргументации; в особенности вызывает сомнение привлечение (но без этимологий) для доказательства ругской гипотезы топонимов Швейцарских Альп типа Rusnacht, Ruti или паннонских Rusidava, Riusiava и т. п. Здесь может быть чисто случайное фоне-тическое сходство.

129

5 Р. А. Агеева

По-иному подходит к этнониму русь и возможной связи его с пекоторыми обозначениями прибалтийских славян А. В. Назаренко [1980], который отмечает, что всем ученым, занимавшимся русью, присущ один общий методический момент: проблема происхождения данного этнонима ставится и решается в прямой зависимости от той или иной концепции происхождения русй как этноса. Но происхождение племени русь далеко не ясно совре-менной науке. Подобный образ действий привел к тому, что лингвисты, увлекшись поисками потенциальных про-тотипов имени русь, до сих пор не дали его анализа в том виде, в котором он донесен до нас языковыми памятниками, порой весьма древними. Другими словами, бытова-ние лексемы русь в той или иной языковой традиции ос-тается совершенно неизученным как лингвистический факт. Автор исследует все аллографы (различные напи-сания) топонима и этнонима русь в немецких латиноязыч- ных источниках IX—XI вв., не связывая себя заранее никакой этноисторической теорией. Сравнительный ана-лиз вариантов привел А. В. Назаренко к реконструкции гипотетической праформы этнонима с основой *Rut-, осложненной формантами ~jan, -агі и др., и к допущению,

что этноним *Rut- был известен южнонемецким диалектам еще в додревневерхненемецкую эпоху,, по крайней мере уже окол:о 600 г., т. е. задолго до появления в начале IX в. первых достоверных сообщений о народе русь. Совпадение древневерхненемецкого Ruz(z)- и средне- верхненемецкого Ruzen с др.-рус. роусъ не означает, что древневерхненемецкий термин должен был быть не-пременно заимствован из древнерусского языка. Автор предполагает возможность общего прототипа для двух этнонимов.

Наверное, достижение каких-то реальных результатов при анализе этнонима русь возможно именно прй таком подходе, который продемонстрировал А. В. Наза-ренко. И тогда было бы ясно, какой гипотезе отдать пред-почтение: полабско-поморской, готской, ругской,. западно- финской, русской или какой-либо еще.

А теперь — о гипотезе местного, южного, или авто-хтонного, происхождения этнонима русь. Гипотеза эта занимает (в разных вариантах) очень большое место в кон-цепциях антинорманистов. Даже некоторые норманисты признавали, что упоминаемые в византийских и арабских источниках обозначения этнонима могут свидетельство-вать о его южном происхождении.

«Южная» гипотеза происхождения названия русь по сравнению с «северной» гипотезой обнаруживает не мень-шую, а, может быть, еще бблыную зависимость от соот-ветствующей этпоисторичеекой концепции. Идущее еще от М. В. Ломоносова, развитое в XIX и в начале XX в., в особенности С. А. Гедеоновым, Д. И. Иловайским, М. С. Грушевским, В. А. Пархоменко и др.г это пред-ставление было поддержано в 30—50-х годах крупными советскими историками. Советская историческая наука серьезно обосновала тезис о внутреннем развитии древне-русского государства в Среднем Поднепровье. «Терри-тория древнерусского государства,— писал А. Н. Насо-нов,— складывается в результате внутреннего процесса (с развитием нового способа производства и с распадом родоплеменных связей) на развалинах родоплеменных объединений. Оно складывается там, где появляется знать в процессе развития феодальных отношений и как результат классовых противоречий — органиааааия при-нуждения» [1951, с. 24]: Еще до Киевского государства, в VI—IX вв. существовала цепь общественных образо-ваний, приведшая к возникновению в IX в. славянского государства в южнорусских степях, чему также способст-

Рис. 4. Границы древнейшей Русской земли (по: [Третьяков, 1970])

1 — по А. II. Насонову; 2 — по Б. А. Рыбакову

вовало ослабление хазарского господства на указанной территории. Принимается допущение, что образовавшееся государство уже в самом начале получило название Рус-ская земля, которое было не племенным, а территориаль-ным, географическим; Русская земля послужила ядром будущего Киевского государства. Пределы древнейшей Русской земли IX в. реконструируются ША основании источников (рис. 4); она включала территорию по обеим сторонам Днепра: Киевская область (кроме земель дерев-лян и дреговичей), Переяславская и Черниговская ((кроме северной и северо-восточной частей). Эти три феодальных полугосударства-княжества вошли затем в состав Киев-ской Руси. Таким образом, Русская земли те была старой племенной территорией; ее пределы не определялись этническим признаком. Позже название Русь распростра-нилось на всю русскую народность и на ее территорию. Варяги, пришедшие на Русь, должны были принять ее имя, в результате чего византийцы стали смешивать русь-славян и русь-норманнов. «Смешение,— продолжает А. Н. Насонов,— происходило не только потому или, вернее, не столько потому, что русь называла себя варя-гами, сколько потому, что варяги, приезжавшие на юг

5* 131 России в Киев и там остававшиеся, принимали имя руси, называли себя русыо» [Там же, с. 37].

Возникает естественный вопрос: откуда же появилось в Среднем Поднепровье имя Русская земля? Историки попытались ответить и на него. Так, А. Н. Насонов счи-тает, что «Русская земля получила свое название от имени местного южного населения, что имя местного, исконного происхождения, что оно в изучаемую эпоху было уже народным и, может быть, когда-либо в очень далеком прошлом было племенным» [Там же, с. 41].

В изложенном сжатом виде, без конкретной аргумен-тации, эта концепция могла бы показаться слишком ги-потетичной. В самом деле, допускается существование восточнославянского государства до Киевской Руси, ре-конструируется его территория. На основании этого до-пущения предполагается, что государство должно было называться Русская земля, следовательно, имя местного происхождения. А затем уже естественно искать ему объяснение либо в местных географических названиях, либо в этнонимах, причем не обязательно славянских, а, скорее всего, неславянских, в этнонимах ближайших народов древности. Именно так, следуя логике вещей, и поступали сторонники южного происхождения Руси, разработавшие отдельные сложные вопросы упомянутой концепции.

Аргументация историческая представляется во многом убедительной. Лишь существование особого славянского племени русов на Днепре между полянами и уличами [Рыбаков, 1953] вызывает наибольшие возражения как не подкрепленное ни данными археологии, ни летописными сведениями. Эта гипотеза встретила справедливую критику прежде всего среди археологов (см., напр.: [Третьяков, 1970, с. 75—80]).

Но аргументация лингвистическая — а ведь именно она играет решающую роль при определении генезиса этни-ческого имени — остается чрезвычайно слабым местом «южной» гипотезы.

Прежде всего исходным пунктом соображений о языковой принадлежности этнонима русь являются опять-таки общеисторические рассуждения. Так, П. Н. Третьяков [1968] предположил, что русами называлось население пеньковской культуры в днепровской части ее ареала; в составе этого населения были не только славяне, но и, видимо, сармато-аланы. В. В. Седов [1982, с. 111] пишет: «Происхождение этнонима рось-русь остается невыяснен- ным, однако несомненно, что он не славянский. Все на-* звания восточнославянских племен имеют славянские форманты: -ичи (кривичи, дреговичи, радимичи, вятичи, уличи) или -ане, -яне (поляне, древляне, волыняне). Тюркским языкам не свойственно начальное „р", поэтому тюркское происхождение этнонима рось-русь невероятно (этноним русский в тюркских языках приобрел форму орос-урус). Остается предположить иранское начало рассматриваемого племенного имени. Очевидно, в процессе славянизации местного ираноязычного населения этническое название его было воспринято славянами», Автор, один из немногих археологов, хорошо знающих лингвис-тическую литературу, приводит вполне весомые аргу-менты против того, чтобы считать русь славянским этнонимом, но допущение о его иранской принадлежности сделано методом «от противного»: если не славяне и не тюрки, то, конечно же, иранцы, ибо, по археологическим данным, в Среднем Поднепровье могли проживать древние иранские племена. Всякая гипотеза имеет право на существование, но методом «от противного» можно было бы доказывать принадлежность этнонима русь и любому другому народу (готам, например?), который когда-либо имел отношение к рассматриваемой территории. В том числе и любому мифическому народу, упоминаемому древними авторами.

Название русь сближали и с библейским рош (упоминаемый в «Книге Иезекииля» некий народ в Причерноморье VI в. до н.э.), и с народом hros, hrus в сочипеш и сирийского автора Псевдо-Захарии (или Захарии Ритора) середины VI в. н. э., и с народом росомоны, который, по данным Иордана, в IV в. был в числе подвластных Германариху племен (видимо, росомоны жили между Днепром и Доном), и с сарматским племенем роксоланы (II в. н. э.). При этом, сопоставляя формы названий, исходили из этимологического тождества корней рус- и росчто необходимо еще доказывать (см. ниже о возникновении названий россы и Россия). Исследователи, критиковавшие «южную» гипотезу, показали лингвистическую и историческую несостоятельность многих из приведенных и других отождествлений. Прежде всего форма типа рос возникла книжным путем в византийской традиции. Она же повлияла, вероятно, и на hros сирийского автора, и на ранние западноевропейские сведения. На Руси эта огласовка не была известна до XV в. Отождествление этнонима русь с библейским рош маловероятно из-за легендар- ного контекста упоминания о последнем в Библии: «обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Ме- шеха и Фувала...» (Иез., гл. 38). В пророчестве говорится, видимо, обо всех народах к северу от Израиля. Кроме того, слово рот может толковаться и как нарицательное — «глава».

Легендарный характер носит и упоминание о народе hros у Псевдо-Захарии: следуя античной литературной традиции, средневековые географы населяли границы известной им земли мифическими племенами, такими, как амазонки, циклопы и др. Люди рос в «Церковной истории» Псевдо-Захарии отличались могучим сложением. Они были настолько рослыми и кости их были так велики, что никакие лошади их не выдерживали, и люди вынуждены были совершать пешие военные походы. Фантастичность этих представлений очевидна, в результате чего отождествление названийhrosи русь в настоящее время отвергнуто, хотя некоторые исследователи и усматривают здесь намек на земледельческий, а не скотоводческий облик народа рос, жившего, как полагают, на границе с Хазарией (а славяне были именно земледельцами).

X. Ловмяньский [1985, с. 188] готов признать название hros/hrus у Захарии «первым подлинным упоминанием о руси, не вызывающим оговорок», но тут же упоминает об армянском источнике, откуда название попало в сочинение Псевдо-Захарии, в котором hros фигурирует в конце списка кавказских народов. В целом X. Ловмянь-ский все-таки констатирует, что «в византийских, араб-ских и вообще южных источниках название русь распро-страняется только с IX в.», что не мешает ему предположить, что оно было известно здесь и ранее, и опять-таки — методом исключения — благодаря иранским народам [Там же, с. 189—190], хотя автор и сомневается в связи названий роксоланы (Птолемей, II в. н. э.) с византийским Т&с «русь». Связь эта «представляется весьма проблематичной с точки зрения и языка, и исторических условий, поскольку сомнительно, чтобы кочевой народ, который быстро прошел от Меотиды (Азовского моря) к нижнему Днестру, мог оставить после себя такой длительный топонимический след, как название Русь» [Там же, с. 187].

Этимологию этнонима русь из индоиранских, точнее, индоарийских языков разрабатывает О. Н. Трубачев [1977; 1981], который предполагает связь корней рос- и рус-, не ставя между ними безоговорочно знак равенства. На основании данных древнерусской литературы и топонимии (Лукоморье летописей XII в.; Синее море= =Азовское море, Синяя вода=Дон, Русское море=Черное море) автор допускает, что в V—VI вв. славяне вышли на берега Черного и Азовского морей. Первоначальный этноним рос тяготел к Тавриде, Приазовью и Северному Причерноморью; в Крыму в VIII—IX вв. должен был существовать особый народ росы, известный грекам. Этот древний инородный этноним с появлением славян постепенно насыщался новым этническим содержанием. Ин- доарийскую этимологию этнонима русь О. Н, Трубачев подкрепляет сопоставлением с этимологическим значением этнонима куман (рус. половцы) «беловатый, беловато-желтый». Возможно, что существовала региональная традиция (дославянская и дотюркская) называния Северного Причерноморья «Белой, Светлой стороной». Уже ранее имя русь производили от иранских слов со значением «светлый, блестящий» (ср. осет. ruxs/roxs «свет, светлый», перс, ruxs «сияние» и т. д.). О. Н. Трубачев [1981, с. 11] полагает, что иранская праформа *raux§na с ее придыхательным согласным и суффиксом -па- не так подходит в качестве источника слова русь, как возможная местная бессуффиксная древнеиндийская форма ruksa- с близким значением (она должна была измениться в *russ- в результате упрощения группы согласных).

Необходимо заметить, что некоторые исследователи связывали русь с русским словом русый (цвет волос). Русь при этом мыслится как собирательное имя со значением «скопище рыжих, русоволосых людей», а словообразование здесь такое же, как в слове чернь. Значение этнонима русь в этом случае также приближалось бы к значению этнонима куманы (половцы), хотя цветовые обозначения в этнонимии тюркских народов имеют, как мы прежде видели, более сложную природу.

Г. Шрамм [Schramm, 1982, S. 30—31] критикует это объяснение (нет других славянских этнонимов, которые бы возникали по таким внешним признакам людей), а также критикует этимологию О. Н. Трубачева. Форма ruks- должна была дать -§-, а не -s-: народно-диалектное упрощение ks в s(s) Г. Шрамм считает труднодопустимым. Кроме того, как показывает имяОъ1еЬъ (Глеб), восточные славяне в IX в. передавали иноязычное и через ъ; следовало бы ожидать славянского *IHs- с последующим переходом в *Ros-, но никак не в Rusb.И у в русь — долгое, как показывает греческая форма. Индоарийский этноним в Среднем Поднепровье Г. Шрамм квалифицирует как тер- риториально невозможный. Другое дело — иранский этноним, но иранская форма raoxsna «светлый» звучит совершенно иначе.

Кроме лингвистических контраргументов, Г. Шрамм выдвигает и соображения исторического порядка. По гипотезе антинорманистов, Русь в «узком смысле слова», т. е. первоначальное ядро Киевского государства,— это небольшая область вокруг Киева, Чернигова, Переяс- лавля, а Крым находится в 700 км от этой территории. В Крыму русские впервые оказались только в X в. Кроме того, исследователь вообще считает произвольными всякие построения относительно росов как южных соседей полян и северян. Племя росов не упоминается никакими русскими письменными источниками в качестве славянского или неславянского племени. Если же искать предков руси за пределами Среднего Поднепровья, то сразу же отпадает главный аргумент антинорманистской теории, что Русь в «узком смысле слова» находилась именно в Среднем Поднепровье.

Но существует еще одна гипотеза автохтонного происхождения этнонима русь — и на этот раз этноним прочно связывается со Средним Поднепровьем — с бассейном реки Рось*. Название этой реки сопоставлялось с этнонимом росс (греч. СРпричем считалось, что корни рос- и рус- одного происхождения и взаимно заменяемы. Лингвистический анализ показывает, что это не так. Первоначальной формой названия Рось было — Ръсь, в косвенных падежах — на Реи, по Рьси и т. п. Сравнивали же Рось и росс, забывая, что последнее имя — из греческого Фш;: в этом названии а> отражает не краткий, а долгий славянский о, который соответствует русскому у в Русь.

Жители берегов реки Рось называются в летописи не русь, а поршане. Таким образом, ясно, что в X в. в названии Ръсь еще был краткий глухой гласный ъ, прояснившийся под ударением только в XII в. С этим можно сравнить название города и реки Ръша (современные город Орша и река Оршица) в «Ипатьевской летописи» [Соловьев, 1957, с. 135].

Исследуя название реки Рось, украинская топонимист- ка И. М. Железняк [1987, с. 144] отказалась от того, чтобы объединить его с этнонимом русь, и тем самым избежала традиционного изначального смешения обеих проблем. Гидроним Рось происходит от индоевропейского *ros- в значении «вода, влага», причем различные варианты это- го названия позволяют отнести его к пласту гидронимов позднеславянского периода.

Однако гидронимов с корнем рос- (как, впрочем, и рус-) очень много не только в Среднем Поднепровье, но и на других территориях Европы. Но нет такой единственной реки Русь, с которой можно было связать племя русь, да притом еще таким образом, чтобы оно происходило именно с берегов этой реки. А ведь только так можно было бы убедительно доказать автохтонность этнонима, И немаловажная деталь: исконные славянские этнонимы образуются по совершенно другой модели. Летописец Нестор, повсюду аккуратно отмечая, какие этнонимы славян обязаны своим возникновением рекам, ни слова не говорит о том, что народ русь получил свое наименование по какой-либо реке.

Есть и другие объяснения этнонима русь: например, сторонники яфетической теории Н. Я. Марра связывали русских и этрусков, что совершенно невозможно ни исторически ни лингвистически. Мы не будем останавливаться на всех остальных объяснениях, они столь же мало убе-дительны. На наш взгляд, только гипотеза «северного» (в западнофинском варианте) и гипотеза «южного» (кроме варианта, исходящего из связи с гидронимом Рось) происхождения этнонима русь в основном в настоящее время конкурируют между собой. У каждой из этих гипотез есть свои сильные и слабые стороны, причем западнофин- ский вариант пока лучше всего обоснован лингвистически. Не исключено, что с накоплением новых лингвистических и исторических фактов можно будет обратить серьезное внимание и на так называемую полабско-поморскую гипотезу.

Процесс первоначального возникновения и последую-щего распространения названий Русь, Русская земля на все древнерусское государство интересовал многих историков. Сторонники «северной» гипотезы связывали название Русь со Старой Ладогой, городом Старой Руссой и рекой Руссой, откуда варяги, пришедшие в Киев, принесли с собой это название. «Южная» гипотеза»*, напротив, предполагает постепенное распространение названия Русь на север из Киевской земли — ядра древнерусского государства по мере расширения этого государства и включения в него других земель. При этом, по мнению А. Н. Насонова, «на Руси народное сознание долго противопоставляло „русь" как обитателей юга „словенам", обитателям севера» [1951, с. 39]. Трудности определения первона- чальной принадлежности этнонима русь какому-то особому племени в Среднем Поднепровье (позже это имя первыми приняли поляне) заставили многих антинормани- стов говорить о территориальном характере названия Русь. Оно должно было быть не этническим (племенным), а географическим именем определенной территории. Поскольку в формировании древнерусского государства, кроме полян, принимали участие и другие племена (северяне и часть других), то центральная территория этого государства получила название не от полян, а от географического имени Русь. Только тогда исконное географическое значение названия Русь сменилось на политическое и постепенно стало применяться к другим землям, входившим в подчинение этому центру, а процесс формирования древнерусского государства шел довольно быстро [Ловмяньский, 1985, с. 191]. С IX в. термин русь приобрел и новый смысл: он временно обозначал социальный слой, наиболее активный в образовании государства (княжескую дружину). Впоследствии первоначальное, более узкое географическое значение названия Русь, а также его классовое значение были забыты и словом Русь стали обозначать всех восточных славян.

Указанная точка зрения об изначальности Русской земли в узком смысле слова — не единственная среди историков. Есть много свидетельств тому, что название Русь в широком значении употребляется и в русских и в иностранных источниках, в том числе, как показал Д. С. Лихачев, среди наиболее ранних упоминаний о Руси в «Повести временных лет». Кроме того, в процессе становления Древнерусского государства в него вошли балтийские, финно-угорские и другие этнические элементы, что привело к довольно раннему употреблению термина Русь как надэтнического обозначения населения всего Древнерусского государства и как обозначения самого государства в целом [Там же, с. 278, 284, коммент, В. Я. Петр у хина].

О весьма раннем употреблении термина Русь в широком значении, возможно, свидетельствует и народное сознание. Во всех русских говорах нарицательное слово русь означает «мир, белый свет». Совсем на руси — в тверских говорах значит «на виду, на открытом месте, на юру» [Даль, 1956, т. 4, с. 114]. Решение вопроса об «узком» или о «широком» первоначальном термине Русь, несомненно, помогло бы прояснить и пути его распространения с юга на север, или, наобо- рот, с севера на юг| а может быть,, выявило бы одновременное его появление в северных и южных районах складывавшегося Древнерусского» государства (существует и такая точка зрения).

Тупиковая ситуация, в которую, по сути дела, зашел вопрос О возникновении терминов РуСЪг Русская земля, а также ряд сложных проблем собственно исторических концепций происхождения Древнерусского государства вызывают к жизни попытки исследователей применять новые методы анализа известных письменных источников. Одну из таких интересных попыток осуществил ленинградский историк Г. С. Лебедев [1983], применивший метод моделирования к этнонимам «Повести временных лет». Рассмотрена была наиболее древняя, недатированная часть «Повести», причем Г. С. Лебедеву удалось показать, что характеристики, данные племенам в ее вводной части, представляют собой связную и строгую систему оценок, состоящую из четырех уровней:. А — генеалогический (происхождение и способ расселения); Б — этнический (языковой); В — политический (организация управления); Г — морально-этический (характеристика и оценка нравов и обычаев). Эти оценки выражены особыми устойчивыми формулами. В результате оказалось возможным построить четырехмерную матрицу, в которой каждое племя занимает одну и единственную позицию. Это свидетельствует о том, что в «Повести» представлена строгая классификация восточноевропейских племен, подчиненная системе ценностей, с позиций которой излагалась не только начальная, но и дальнейшая, датированная история вос-точного славянства. При картографировании групп этно-нимов, объединенных общими характеристиками, воссоздается этногеография Восточной Европы, описанная с позиций указанной системы ценностей.

Формализация летописной классификации позволила Г. С. Лебедеву интерпретировать этногеографическую карту «Повесги временных лет», основу которой составляют четыре славянских племени: поляне, дреговичи, словене- полочане и словене-новгородцы (обе последние группы автор отождествляет с ильменскими словенами). «Четыре славянских „княженья", протянувшиеся с юга на север вдоль „Пути из варяг в греки",— как бы каркас древнейшей Руси, ее становой хребет. В этом направлении шло не только расселение славян, но и создание на его волне первичных предпосылок государственности... Этнографическая карта ПВЛ позволяет реконструировать важные элементы пространственной организации и политической структуры Киевского государства, наметить ранние этапы его формирования..* Первичное восточнославянское объединение по конфигурации, частично по составу населения, совпадает с „Русской Землей" в узком смысле слова (по А. Н. Насонову), с ядром Киевской державы конца IX—X вв.» [Там же, с. 109-112].

Вот к каким выводам привел Г. С. Лебедева строгий формальный анализ текста «Повести временных лет». Но сделанные выводы относятся лишь к исторической базе формирования Русской земли. Что касается лингвистов, занимавшихся сложной и противоречивой проблемой происхождения этнонима русь, то подобное моделирование текстов источников до сих пор никем не производилось. Не исключено, что мы еще увидим работы такого рода, которые по крайней мере позволили бы установить первичный очаг употребления этнонима русь у восточных славян и увидеть направление, и пути его дальнейшего распространения. Тогда догадки и версии, подчас весьма остроумные, уступили бы место неопровержимым доказательствам.

Название Русь в древнерусских источниках входит во многие составные хоронимы: Белая Русь, Великая и Малая Русь, Угорская Русь, Черная Русь, Червонная Русь, Галицкая Русь, Киевская Русь и др. К некоторым из них восходят более поздние этнические наименования: вели- коруссы (или собственно русские), белорусы, малороссы (устаревшее наименование украинцев).

Откуда же происходят эти региональные названия Руси — Великая и Малая, цветовые обозначения? Выяснение этих вопросов имеет не только научное, по и важное политическое значение. Исследования историков и филологов неоспоримо доказали единство всех восточнославянских народов в древности и в средневековье, что отражено и в их наименовании Русь — для всей территории Киевского государства. Лишь значительно позднее, в XIV— XV вв., на основе единой древнерусской народности фор-мируются восточнославянские народности, образовавшие в XIX в. нации: русские, украинцы, белорусы. Уже с начала XI в. в результате развития феодальных производственных отношений начинается процесс распада Киевского государства, обособления отдельных земель- княжеств. В первой половине XIV в. князь Иван Данилович Калита создает Московское великое княжество, его преемники в XV в. продолжают расширение этого кня- жества, объединившего земли бывших древнерусских пле-мен — кривичей, вятичей и новгородских словен. Фактически Московское великое княжество играло роль Великой Руси, и его население стало основным ядром великорусского народа [Державин, 1944, с. 98].

Но само название Великая Русь, как и Малая Русь, имеет более раннюю историю. Русская земля уже в X— XII вв. охватывала огромное пространство — от Невы до Западного Буга, Карпат и Черного моря, поэтому к ней уже иногда в русских, византийских и западных источниках применялся эпитет Великая [Соловьев, 1947]. Исходное значение этого названия — «большая» (по размерам), переносное — указание на величие, мощь государства. Понятия Великая и Малая(Маіог и Minor) были употребительны в сочинениях средневековых географов и по отношению к некоторым странам обозначали их внутренние политические подразделения (ср. Великая Польша п Малая Польша). «Малая» часть страны — ее метрополия, исторический центр; «Великая» — колония, расширенная территория. В начале XIV в. византийские авторы пони-мают под Великой Русью всю огромную территорию Руси. В дальнейшем церковно-территориальное и политическое дробление государства вызвало появление понятия Малая Русь: ею с 1305 г. стала Галицкая митрополия, а од-новременно и Галицкая Русь. Соответственно за оставшей-» ся после выделения юго-западной Руси частью территории сохранилось название Великой Руси. Таким образом, противопоставление Великой и Малой Руси носило первоначально политический, а не этнографический характер. В XVI в. под влиянием греческого языка термин Великая Россия был введен вместо прежних терминов Русь, Русия в царский титул, а после воссоединения Украины с Россией в 1654 г. царь Алексей Михайлович стал официально именовать себя самодержцем «всея Великия и Малыя России», а затем и «Белыя России».

Термин Малая Россия в XIV в. был прежде всего упо-требителен именно в юго-западных русских землях. Га- лицко-волынский князь Юрий II (польско-мазовецкий князь Болеслав Тройденович, принявший православие) объединил два южных княжества под своей властью и именовал себя титулом «Dux totius Russiae Minoris» или «Князь всей Малой Русии». Этот титул впервые появляется в грамоте 1335 г.— наиболее раннем историческом документе, в котором Галицко-Волынское княжество именуется Малой Россией. Академик Н. С. Державин [1944, с. 109] предполагает, что на решение князя Юрия назвать так свое княжество могло повлиять, с одной сто-роны, наличие на северо-востоке Руси более мощного Московского княжества, т. е. Великой России; с другой — существование соседней с Галицко-Волынским княжеством Малой Польши с древнейшей польской столицей Краковом — важнейшим культурным и политическим центром всего польского государства. В Москве понятие Малая Русь практически не употреблялось до .конца XVI в. Южная Русь называлась Русь, Русская земля, иногда Червонная Русь или Дольняя Русь в отличие от «верхних» земель [Соловьев, 1947, с. 33]. В XVII в. впервые появляется понятие великороссы и названия Великая Россия и Мало-россия, особенно популярные в Киеве, постепенно переносятся в Москву. В конце XVII в. московские правящие круги употребляли название Малая Россия уже в этнографическом смысле, имея в виду всю землю, населенную украинцами. В это же время этнографическое содержание стало вкладываться и в понятие Белая Россия.

История цветовых обозначений древнерусских территорий еще более сложна, чем история названий Великая и Малая Россия. Мы уже упомянули Червонную Русь. Это имя относилось к территории, на которой в конце XI в. сложилось мощное Галицкое княжество. Оно возникло на западнорусских землях хорватов (центр — Пере- мышль) и дулебов, впоследствии бужан или волынян (центры — Владимир Волынский и Червень). Земли эти лежали на северо-западных склонах Карпат, в верховьях рек Днестр, Прут, Серет. Название бывшего галицкого городаЧервень (Червенъ), точное местоположение которого неизвестно, появляется в древнерусских летописях под 981 г. Форма этого названия связана с древнерусскими и церковнославянскими словами червень «красный цвет, краснота», прилагательными в краткой форме червенъ «красный» [Нерознак, 1983, с. 185]. Можно думать, что обозначение Червонная Русь (т. е. «красная») связано с названием городаЧервень, хотя включение первого в «цветовой» ряд Белая—Черная—Красная (Червонная) Русь свидетельствует о каких-то иных глубинных мотивах всех этих наименований. Поэтому этимологическая связь двух названий —Червеньи Червонная Русь — могла не иметь решающего значения для названия юго-западной территории.

Черная Русь — термин, издавна применявшийся к юго- западной части Полоцкого княжества: бассейн верховьев рек Нарева, Немана и его притока реки Шары. Эти земли, населенные западной группой восточнославянских племен (впоследствии вошедших в соетав белорусской народно^ сти), рано подпали под власть Литовского государства* Уже князь Миндовг (ум. в 1263 г.), объединивший литовские племена, подчинил себе Черную Русь с главными го-родами Новгородком, Городвю (совр. Гродно), Слонимом и Волковыйском и сделал своей столицей Новгородок (Но- вогрудок), позже подчинив себе и Полоцк. Черная Русь, так же как и Берестейская земля (Подляшье), как пред-полагает М. К. Любавский [1909, с* 108], образовалась на бывшей территории ятвягов, ранее оттесненных сюда восточнославянской колонизацией с юго-востока. На Подляшье и в Черной Руси до сих пор много селений с названиями Ятвезко, Ятвяск и т. п.

Как Черная Русь, так и в особенности Белая Русь — названия, вызывавшие наибольшее недоумение исследователей. Попытки объяснить их цветом одежды населения, его антропологическим типом не увенчались успехом. Выдающийся украинский и русский филолог А. А. По-тебня (1835—1891) первым предположил, что Белая Русь первоначально означала «вольная, свободная, неподчи- ненная» [1891, с. 118 и сл.]. В самом деле, в русских говорах прилагательное белый широко употребляется в этом смысле. Белый или обельный — «свободный от подати» (ср. белая земля, белое место, «церковная земля»); белые крестьяне «свободные от всех податей и повинностей». Белыми называл народ свою веру, царя и отечество [Даль, 1956, т. 1, с. 153] (ср. также пословицу На Белой Руси не без добрых людей). Белый свет или белсвет — это «вольный свет, открытый мир, свобода на все четыре стороны; весь свет, мир, вся земля наша и все люди».

Наименование Белая Русь впервые исторически засви-детельствовано в XIV в., хотя предполагают, что оно было известно значительно раньте. В XV в. этим термином все чаще называют северо-восточную Русь. Возможно, что он обозначал «вольную, великую или светлую» державу, в то время как противоположный ему термин Черная Русь (т. е. Лищовская Русь) означал «подчиненная, меньшая страна» [Соловьев, 1947, с. 33]. Но в разные эпохи термин Белая Русь менял свое содержание. Так, в начале XVII в. в Москве понимали под Белой Русью не только Белоруссию, но и украинские Киев и Волынь. Поляки в XVI в. называли всю Белоруссию Черной Русьюу а Ве- ликороссию — Белой.

Особенности употребления названия Белая Русь, а также русского нарицательного слова белый заставили исследователей предположить, что «слово „белый", возможно, совмещало некогда множество значений. То зна-чение, с которым слово дожило до нас, именно значение цвета, есть продукт позднейшей смысловой дифференциации» [Державин, 1944, с. 121]. Помимо значения «вольный, свободный», Г. А. Ильинский [1928] предположил и другое основное значение слова белый: «находящийся севернее» (ср. противопоставление севера и юга в паре Белая Русь/Червонная Русь). По объяснениям других ав-торов, север, наоборот, должен был обозначаться черным цветом, юг — красным, запад —¦ белым. Эта система цветовой символики была заимствована славянами у восточных народов. Но и это объяснение уязвимо для кри-тики, так как существует много случаев употребления указанных названий цветов в других значениях.

Топонимический материал дает много примеров при-менения цветовых обозначений в географических названиях. Поскольку Белая, Черная, Червонная Русь — хо-ронимы, т. е. разновидности топонимов, стоит остано-виться на этом вопросе подробнее, чтобы дать читателю представление об употреблении цветовых названий в других категориях топонимов. Вот например, гидронимы — названия водных объектов. Изучая гидронимию Новго-родских и Псковских земель, т. е. Русского Северо-Запа- да, мы обнаружили, что, за исключением белого и черного, остальные цвета в гидронимах встречаются в единичных случаях. В «Списках Генерального Межевания» XVIII в. находим озеро Бурое Валдайского уезда, Зелень-озеро Островского, река Сивец Белозерского, река Синея Псковского (ныне Синяя, латыш. Зилупе, причем в латышском названии та же мотивация гидронима). Названия типа речка Золотая Псковского уезда, Серебрянка Опочецкого могут представлять собой цветовые обозначения, но больше отражают другие характеристики воды и реки: чистоту воды, красоту места и т. д., иногда же указывают на месторождения золота и серебра. Устаревшее и диалектное обозначение красного цвета — чермный — попадается чаще (ср. озеро Череменец Лужского, река Черменица Опочецкого уездов). Но слова белый и черный встречаются в огромных количествах в географических названиях, причем черный занимает одно из самых первых мест по частоте употребления в гидронимах. Правда, следует учесть, что некоторые названия могут быть образованы не от цветовых обозначений, а от местных географических терминов. Например, бель «заболоченный береговой лес» в Полесье; «болото с березняком, сенокос на болоте, небольшое болото, заболоченное низкое место» в Белоруссии; «болото» в северных областях [Мурзаев, 1984, с. 80] или черень, черное болото «торфяное болото, торф, добываемый в нем» в Псковской области [Там же, с. 611].

Значение слов белый и черный в гидронимах иногда уточняется благодаря связи между собой на местности самих географических объектов и их названий. Так, река Белая Устюженского уезда вытекает из озера Чистого, в связи с чем стоит привести объяснение местными жителями названия озера Белое Порховского района в «Псковском областном словаре» [1967, вып. 1, с. 167]: «Белое — вода белая, чистое озеро». Имеются также сложные и составные названия с лексемой белый: речки Белоручьевка Боровичского и Беломойка Порховского уездов, озера Белые Луки Череповецкого и Белая Вода Новоржевского уездов.

Словосочетание белая вода встречается в псковских говорах. Оно означает: вода во время ее цветения; вода мутноватая, когда ветер и волны перемешают верхние слои и разобьют «цвет»; мутная весенняя вода главным образом из реки Великой; вода, вспенившаяся после продолжительной бури и оставшаяся белой, как молоко, до замерзания [Там же].

Лексема черный также широко употребительна в названиях рек и озер европейской части СССР. Черная речка, пишет Э. М. Мурзаев, — это «речка по болоту, собирающая болотные воды, черные по цвету из-за наличия большого количества органических веществ; глухая стоячая река; старица, сообщающаяся с рекой во время высокого уровня; открытая незамерзающая речка в Сибири; родниковая вода, ручей; речка, начинающаяся из источников» [1984, с. 612]. Значение лексемы черный в гидронимах подчеркивается благодаря взаимосвязи на местности близких по значению гидронимов, ср. речка Черная, приток Мшаги (от мох «болото»). Названия «черных» и «бе-лых» рек и озер часто противопоставлены в одном и том же регионе; так, есть озеро Белое, в которое ваходят две заводи из озера Черного. Речка Чернавка протекает через озеро Белое, впадая в озеро Врево; речка Черная впадает в речку Белую.

По поводу семантики цветовых обозначений в гидронимах стоит напомнить наблюдения А. В, Суперанской, проанализировавшей большое количество примеров из разных языков, в том числе ряд славянских гидронимов. В частности, автор приходит к следующему выводу: «Цве-товые названия встречаются слишком часто, для того что-бы быть случайными. В то же время набор их слишком бе-ден для того, чтобы они могли отражать какие-либо реальные признаки объектов. Все это заставляет думать, что они служат или служили своеобразными местными географическими терминами» [Суперанская, 1970, с. 126}. С этим можно согласиться, заметив лишь, что в ряде слу- чаев, как показывают приведенные нами примеры, реальные признаки объектов все же отражаются цветовыми обозначениями в гидронимах. А. В. Суперанская приводит также сведения об употреблении слов «черный», «белый» по отношению к правым и левым притокам, к на-правлению (меридиональному или широтному) течения рек и т. и. Например, там, где названия Черная и Белая парны, они могут относиться: к двум притокам, с разных сторон впадающим в одну реку; к двум притокам, с одной стороны впадающим в одну реку; к двум истокам одной и той же реки. На Украине такие Черные реки бывают обычно западнее и севернее своих Белых «напарниц». В других славянских областях и для других языковых семей это соотношение может быть иным.

Цветовые обозначения встречаются и в названиях морей (Черное море, Белое море), и в этнонимах (черные и белые угры), и в таких нарицательных словах, как названия ветров. Исследователи считают, что китайская символика цветов была перенесена в Европу кочевыми народами — гуннами, аварами, тюрками, монголами. Но эта система цветовых обозначений с переходом от одного народа к другому могла видоизменяться. «Так, в Азербайджане черлый ветер — западный, белый ветер — восточный. Возможно, это связано с названиями морей: Черное море расположено к западу от Азербайджана, а одним из прежних названий Каспийского моря было Ак-Дениз (белое), так как для китайцев, монголов и рода тюркских народов, обитавших на востоке, оно находилось на крайнем западе. С перемещением тюрко^монгольских народов к западу оно перестало быть для них западным и утратило уго название» [Суперанская, 1970, с. 120—1211. Правда, следует принять во внимание, что Черное море называлось так древними персами задолго до пришествия тюр- ко-монгольских народов в Европу и Юго-Западную Азию (др.-перс. Axsaina «темноокрашенный»). Поэтому древние системы цветообозиачений в ориентации по странам света нуждаются в дополнительном изучении.

Возвращаясь к соотношению Белая/Черная/Червонная Русь, заметим, что было много гипотез (и столько же ИХ критических разборов) относительно возникновения этих названий. Некоторые из гипотез прямо связывают названия с влиянием системы ориентации, принятой у тюркских и монгольских народов. Польский лингвист В. Маньчак считает, что три разных обозначения Руси первоначально возникли в татарской среде и были приняты славянами: северная часть Руси стала называться Черной Русью, западная —¦ Белой, южная —Червонной. Позже значение этих названий подверглось изменениям. Во-первых названия всегда носили книжный характер и не могли стойко укорениться в народном сознании. Во-вторых, произошли изменения в политической ситуации: в 1480 г. Мос-ковская Русь освободилась из-под власти татарского ха-на и термин белый стал употребляться в значении «вольный» и т. д. [Manczak, 1975, s. 38].

Совершенно с другой точки зрения подходит к названию Белоруссии и вообще к цветовой символике в географических названиях В. В. Иванов [1981]. Географическая схема «цветовых» названий, связанная с ориентацией, может быть недостаточна для их объяснений. Цветовой эпитет возникает и благодаря другим факторам — религиозному, политическому. Так, для эпохи татаро-монгольского ига правдоподобно было бы объяснять эпитет красный (т. е. Червонная Русь) связью восточных славян, ос-тававшихся в западных землях, с константинопольским патриархом, в то время как «белые» русские зависели от Золотой Орды. Согласно данной гипотезе (западногерманского языковеда И. Кноблоха), здесь можно провести ана-логию с употреблением тюркского кызыл «красный» в сочетаниях типа кызыл алма «красное (= золотое) яблоко» — обозначение христианского собора и соответственно христианского города (Будапешта, Вены). В то же время церковное использование эпитета белый по отношению к не-крещеным частям славянского населения засвидетельствовано уже у византийского императора Константина Багрянородного в X в.: «некрещеные хорваты, которые также называются белыми».

Использование цветовых различий, соотнесенных с частями света, было известно и европейским народам, хотя большинство ученых соглашается в том, что та символика, которая была характерна для азиатских куль- турных традиций, проникла в Центральную Европу вместе со степными кочевниками Евразии во время великого переселения народов. В. В. Иванов обращает вниманне на многозначность эпитета белый в названиях городов. Так, столица Хазарии, по сообщению Ибн-Фадлана, делилась на две части, называвшиеся Белыми и Черными Хазарами. Из текста Ибн-Фадлана неясно, почему они так назывались. Если «Белым» город назывался из-за своего географического положения (на западном берегу Волги), то это согласуется с общеевразийской символикой сторон света: «белый»==«западный». Но эпитет белый, упо^ требляемый в связи с городом, может символизировать особую роль последнего (религиозную, архитектурную). В Европе имеется много примеров подобного рода: название Вены (кельтск. Vindobona, нем. Wien, из др.-ирл. find «белый»), вост.-ром. Alba Julia (совр. венгр. Gyulafe- Mrvar) и др., в которых «белый» город — это особо значимый город. У славян это Белград (Београд) в Югославии, восточнославянские Белгород, Бела(я) Церковь.

К примерам, указанным В. В. Ивановым, можно было бы добавить еще Белый город — исторический центр Москвы, сформировавшийся вокруг Кремля и примыкающего к нему полукольца Китайгородской стены. Важность Белого города для древней Москвы несомненна, но это значение эпитета белый представляется нам в данном случае вторичным. Поскольку слово город, как известно, имело первоначальное значение «ограда, забор», затем «огражденное место» (а в родственных индоевропейских языках этот корень выступал и в значениях «дом», «хлев», «огороженный участок земли»), что сближается с понятием двор, то вспомним русское диалектное выражение белый двор в значении «огороженное место вокруг дома». В одной из олонецких былин (запись А. Ф. Гильфердинга) читаем: «Поднята у этих дочерей подворотня чугунная, въехать бы туда русскому могучу богатырю на широк туды ему на белой двор» [Словарь русских народных говоров. Вып. 2. 1966, с. 233]. Первоначальный смысл славянских названий типа Белгород мог быть различным. Филолог В. П. Нерознак [1983, с. 35] приводит три возможные версии объяснения этих имен. Согласно одной из них (выдвинул югославский языковед П. Скок), название связано с водой, поскольку все населенные пункты с этим именем локализуются у воды (версия, на наш взгляд, крайне неубедительна, так как известно, что все древние города и укрепления славяне ставили у воды). Другая версия объясняет эпитет белый в фольклорном значении «белый, прекрасный». И наконец, слово белый наделяется цветовым или пространственным значением. В. П. Не- рознак считает более вероятными последние два объяснения и достоверным толкование имеци Белгород как «белый, прекрасный город».

Таким образом, мы видим, что эпитеты белый, черный, красный в географических названиях (рек и озер, городов) обязаны своим происхождением различным мотивам номинации, и это следует учитывать при анализе обозначений крупных территориальных регионов Белая / Черная / Червонная Русь.

Но вернемся к гипотезе В. В. Иванова, также заслу-живающей серьезного внимания, поскольку она учитывает символику цветов с культурно-исторической точки зрения. Значимость «белого» города в европейской традиции определяется и наличием в нем функционально важного христианского собора (ср. Белая Церковь). Но истоки такого символического употребления эпитета белый восходят к дохристианским временам, «как это легко установить при анализе римской легенды об озере, связываемом со священным горным лесом Alba (Titus Livius, V, 15). Недавнее исследование Ж. Дюмезиля убедительно показало, что легенда восходит к общеиндоевропейскому преданию об озере, в котором скрывается сияющее сокро-вище; из этого озера проистекают все реки мира. Отзвуки этой легенды обнаруживаются, с одной стороны, в кельтской и италийской традициях, с другой — в индоиранской, что удостоверяет общеиндоевропейское их происхождение. При этом необходимо подчеркнуть, что в римском варианте легенды с нею связывается и происхождение самого города Рима. При допущении, пока еще чрезвычайно гипотетическом, дохристианских (языческих) индоевропейских истоков первого (цветового) компонента названия Белоруссии следовало бы обратить внимание па чрезвычайно широкое распространение именно в белорусском (и прилегающих к нему) ареалах легенд о чудесном происхождении озер, в некоторых своих частях (в частности, связываемых с во лотами), оказывающихся исключительно архаическими» Шванов, 1981, с. 165].

Цвета белый, черный и красный входят в основной треугольник цветов, установленный новейшими нейро- семиотическими исследованиями. Система называния цветов может считаться общечеловеческой..Она совпадает с системой цветовых символов в ритуалах и мифологии различных народов и совпадает с той символической системой цветов, которая отражена в названиях Белой, Черной и Красной Руси [Там же, с. 167]. Соотнесение трех, основных цветов с тремя сторонами света тоже может иметь глубокие нейропсихологические истоки, но конкрет-1 ное распределение цветов по сторонам света зависит от; определенной культурной традиции. Например, обще-і евразийская система (север — черный цвет, запад — бе-j лый, юг — красный; для востока возможно испольло-' ванне желтого или синего цвета) сильно расходится с другими системами в Центральной и Южной Азии и Америке, j В. В. Иванов считает, что схема соотношения Белой,| Черной и Красной Руси, по надежным данным XVI —I XVII вв., в общих чертах совпадает с общеевразийскойj схемой, причем позднейшее алтайское (тюркское) влияние? могло несколько видоизменить пергоначальную древне-;] славянскую символику.

Таким образом, небольшой экскурс в историю названий региональных областей древней и средневековой Руси вскрывает глубокие корни этих наименований, уводящие нас в психологию и культурные традиции древних народов Европы и Азии.

Нам остается в этой главе рассказать о причинах воз-> никновения и о соотношении двух названий: Русь и Россия. Этот вопрос вызывал всегда и большой интерес, н? немалые споры исследователей. Ранее мы говорили о том, что существование особого восточнославянского племени росов (русов), отличного от других восточнославянских! племен, исторически недоказуемо. Во всех древнерусских письменных источниках употребляется только форма Русьу и этим именем называлось все население Древнерусского государства.

Откуда же возник такой разнобой в наименовании нашей страны — Русь и Россия? Этому есть свое исто-рическое объяснение. Наиболее подробно вопрос о двух наименованиях России исследован А. В.Соловьевым [19571, который обратил внимание на то, что подобное расхождение двух форм, кроме русского языка, есть только в новогреческом. В других иностранных языках большей частью? употребляется только одна форма с корнем рус-у а в вен-герском и польском — с рос-. По всей очевидности, ис-токи формы с огласовкой о следует искать в Византии-^ ских средневековых документах, потому что на Руси вплоть до XV в. она была совершенно неизвестна. Прослеживая параллельное существование византийской п славянской форм на всем протяжении истории, А. В. Соловьев предполагает, что первое употребление формы рос- (под византийским влиянием) наряду с рус-(hros, hriis) фиксируется в конце VI в. в сирийской хронике Псевдо-Захарии. Но первым наиболее достоверным сви-детельством следует считать сообщение немецких «Вертинских анналов» под 838 г. о прибытии из Византии людей народа Rhos ко двору императора Людовика в Инге льс гейм. Таким образом, византийский и германский дворы слышали о в названии русов. Все же арабские источники с IX по XI в. и позже называют страну Rusiya, ее народ — Rus, всегда с долгим у.

Имя Россия(cPci)oiВ народном византийском произношении наряду с фор-мой рос- слышалось и рус-, и греки отождествляли это имя с прилагательным 'poooioc «красный, рыжий». В средневековых западных источниках с XI в. повсюду употребляются названия Russia, Ruscia, Ruzzia, реже Ruthenia, но иногда их авторы под византийским влиянием употребляют и имя Rossia.

Все русские памятники XI—XIV вв. за редчайшими исключениями употребляют названия Русь, русин, Русская земля. Византийская огласовка Рос/Россия остается чуждой русскому языку. «Это тем более удивительно, что греческая огласовка была известна в церковных и придворных кругах, поскольку они пользовались греческим языком...» [Соловьев, 1957, с. 140].

С середины XV в. увлечение классицизмом привело к тому, что стали объяснять истоки русского народа связью с роксоланами, росанами древних авторов (Страбон). В русской письменности XV—XVI вв. появились новые формы Росия, Росея. В «Грамматике», опубликованной во Львове в 1591 г., говорится, что она издана в наставле- ниє «многоименитому российскому роду». Митрополит киевский и галицкий Михаил Рогова стал именоваться «архиепископ всея России», в то время как его предшественники писали «всея Руси» или «всея Русии» [Державин, 1944, с. 94].

В первой половине XVII в. в Московской Руси ут-вердились византийские термины Росийское царство Великая Росия, Малая Росияг а также еще более книжные- греческие формы росский и росс. Порождением греко-латин-ской учености явились и термины роксоланы, Роксолания в применении к русским, к России. В ВЫСОКОМ «штиле»!

в. слова Россия, росс господствовали, ц лишь на^ чиная с произведений Н. М. Карамзина возрождается народная форма прилагательного руской. В самом начале;

в. русские поэты еще отдают дань классицизму, особенно в патриотических произведениях высокого стиля. В 1814 г. в стихотворении «Воспоминания в Царском Селе» А. С. Пушкин употребляет термины Россия, росс, россияне, росский:

«Не се ль Минервы росской храм?» «Воззрев вокруг себя, со вздохом росс вещает».., «Бессмертны вы вовек, о росски исполины...» «О, громкий век военных споров, Свидетель славы россиян!»

И тут же, в этом же стихотворении переход к употребительным народным формам:

«И быстрым понеслись потоком Враги на русские поля...» «За Русь, за святость алтаря...» «Сразились.— Русский победитель!»

В начале XIX в., однако, выражения росс, росский уже явственно ощущались как архаические. В сатирических стихах, эпиграммах русские поэты высмеивали при-страстие славянофилов к архаике. Сравним у К. Н. Ба-тюшкова («Певец в Беседе любителей русского слова», 1813 г.):

«Хвала, беседы сей дьячок, Бездушный Политковский! Жует, гнусит и вдруг стишок Родит славяноросский». А. С. Пушкин («Из письма к кн. П. А. Вяземскому», 1816 г.) писал:

«И над славянскими глупцами Смеется русскими стихами».

В наше время двойственность форм Русь / русский и Россия / российский, вызванная долгим византийским влиянием, сохраняется, хотя не употребляются слово росс и прилагательное росский. Двойственность эта не исчезла и из нозогреческого, польского языков. В польском языке начиная с XVIII в. стали различать русских, или великороссов (Rosya, rosyanin, rosyjski), и подвластных Речи Посполитой украинцев и белорусов, впоследствии только украинцев (Rus, rusin, ruski) [Соловьев, 1957, с. 155].

Так, сложными путями благодаря собственному развитию и изменениям содержания термина, благодаря иноземному влиянию и ученой традиции дошли до наших времен простая и близкая Русь и гордое имя — Россия,