Загадка древнего народа

В 70-х годах XIX в. на Мурмане русские поморы в бурю читали заговор против чуди, считая, что бурю наслала именно она. В 1884 г. два туриста, говорившие по-фински, заблудились в шведской Лапландии и были убиты лопарями, принявшими их 8а чудь.

Впервые этноним чудь в древней литературе отмечается у готского историка Иордана, который писал в VI в. н. э. о событиях IV в. Упоминая о чуди, Иордан дает следующие варианты написания этого этнонима: thiudos, thuidos, thiudi. Под этим именем у Иордана понимается какой-то народ или народы в северной части сложившейся позднее Русской земли. Видимо, он разумеет все финские народы, жившие к югу и востоку от Балтийского моря. Относительно этого народа у Иордана есть и дополнительное название: Thuidos in Aunxis, которое до сих пор неясно, хотя были вполне убедительные попытки расшифровать in Aunxis как Aunuksessa «в Олонце».

Позже, в XI в. (точнее, 1070-е годы) историк Адам Бре- менский, перечисляя народы Руси, называет земли веси (wizzi), мери (mirri), ламы (lami), отсутствующей в русских летописях, и чуди (schuti, scuti). Эти земли он помещает В глубине ПPИБAЛTИKИД<

Адама Бременского означает население прибалтийских берегов.

Как видно, средневековые вападные источники дают лишь упоминания терминов, похожих на русское название чуди.

В более позднее время западные историки и географы черпали свои сведения о народах Руси либо из русских источников, либо от путешественников, побывавших в Русской земле. Так, Юлий Помпоний Сабин, живший и писавший в Италии в конце XV в., получил географические сведения о России от Симиона Бузина, посетившего Москву в 1475 г. Он упоминает заволочан(cum zauolocensibus) вслед за пермью(parmii, deinde zaulozenses), причем включает название земли заволочской чуди в понятие Scythia, известное грекам как обозначение Руси (ср. Скифское море = Белое море).

Англичанин Ричард Джемс, побывавший в Московском государстве в 1618—1620 гг. с английским посольством и зимовавший в Холмогорах, дает следующие сведения о чуди:«Chiudiу® people abought Colmogrod weare anciently so calld, which spoke a divers languadge from y* SamGites and Laps, now they are not found there» («Чюди — народ около Колмогрода (= Холмогор) — издревле так называемый, который говорил на явыке, отличном от самоедов и лопарей; теперь они больше там не находятся») (Цит. по: [Симони, 1929, с. 126]). Дополнительный источниковедческий материал можно найти в работе В. В. Пименова «Вепсы» [1965].

Более конкретные и надежные сведения о чуди содержатся в русских летописях; в них чудь упоминается в числе народов — ближайших соседей северных славян.

Анализ данных древнерусской летописи заставляет отнестись с доверием к сведениям о народах, населявших территории вокруг славянских племен. Летописцы, видимо, хорошо представляли себе и географическую локализацию различных племен, и этнический их состав. В пользу этого мнения говорит, в частности, тот факт, что большинство этнонимов летописи нашло свое отражение в названиях современных балтийских и финно-угорских племен (мордва, коми-пермяки, литовцы, курши и т. д.), а неко-торые находят вполне известное историческое продолжение (югра —> ханты, манси; ямь фин. Нате, тава- стлендеры). Загадочными остаются лишь печера, меря, мурома и чудь (этноним весь, как показали работы Д. В. Бу- бриха и др., есть не что иное, как vepsa «вепсы» с закономерным выпадением звука п в древнерусском языке).

Летописи последовательно упоминают чудь в XII — XIII вв. в связи с походами новгородцев на Чудскую землю (Эстонию). Под 1190 г. летопись упоминает поморскую чудь (эстов) для отличия от других групп чуди. Одновременно упоминается заволочская (заволоцкая) чудь в Новгородском Заволочье (Двинская земля «за волоком» — обширным водоразделом, отделяющим бассейны Онеги и Северной Двины от бассейна Волги). В обоих случаях, видимо не случайно, употреблен один и тот же этноним, подчеркивающий этническую или же языковую близость обеих групп чуди.

Анализ древнейшего русского исторического источника дает конкретные факты, позволяющие локализовать чудь и даже дающие скупые сведения о ней. Под этим углом зрения мы вместе с фольклористом Ю. И. Смирновым изучали тексты «Полного собрания русских летописей». При этом в качестве эталона были взяты сведения, сообщаемые новгородскими и псковскими летописями, и фиксировались малейшие отклонения в других летописях.

Большинство летописей в той или иной мере содержит общую часть о «Начале земли Русской» (по Нестору), где чудь упоминается непосредственно после Руси, как ее ближайший сосед, живущий у моря Варяжского {== Балтийского). Иногда чудь находим в перечислении между славянскими племенами, что свидетельствует об очень близких, изначальных связях с ней. Всего имеется девять сюжетов «Повести временных лет», где говорится о чуди: жители Афетовой части; данники русй; изгнание варягов; призвание варягов; поход Олега из Новгорода на Киев; поход Олега на греков; поход Владимира на Полоцк; переселение Владимиром на юг лучших людей из разных народов для борьбы с половцами (при этом в «Книге степенной царского родословия» про чудь сказано: «иже суть нем-цы»); убийство Глеба за Волоком. Все указанные сюжеты нигде не встречаются одновременно, но тем не менее они в той или иной мере обязательны для первых страниц летописей. Легендарный характер этих событий очевиден, но почти во всех случаях под чудью несомненно подразумеваются эсты. Единственное исключение — сообщение об убийстве за Волоком: «И посади Святославъ сына своего Гліба, и выгнаша из города, и бЪжа за Волокъ, и уби- ша й Чюдь» [Новг. первая летопись. Комис. сп., 1950, с. 161 и 470 — не датировано, с. 18 и 201 — под 1079 г.].

Из этого сообщения непонятно, о каком волоке идет речь, и поэтому неясно, где нужно локализовать упоми-навшуюся здесь чудь. По данным летописей и грамот, существовали по крайней мере два Заволочья: одно в южной части Псковщины, другое за Онежским озером, а также многочисленные волоки и волочки, которые нередко очень трудно различить. Крайне странно и пока необъяснимо, что чудь заволоченая встречается лишь при перечислении племен Афетовой части, ее локализация неизвестна. В поздних, московских, летописях один раз встречается заволожское чюдо (заволжская чудь?) и один раз завоть- чская чюдь (живущая за водью?),— скорее всего, это искаженные названия.

Между 989 г.

Никто из исследователей никогда не сомневался в том, что чудь принадлежала к группе финно-угорских племен. Большинство ученых считают название чудь заимствованным либо из германских, либо из славянских языков (есть и собственно финно-угорское объяснение). Поэтому прежде чем говорить о различных этимологиях этнонима, нужно остановиться иа древних контактах финно-угров Прибалтики с другими народами по археологическим и лингвистическим данным.

Контакты прибалтийских финнов с германцами были достаточно ранними: они начались примерно на рубеже нашей эры или немного раньше [Хакулинен, 1955, с. 43]. Они происходили позже, чем контакты с балтами, но были значительно более длительными, о чем говорит большое количество древнегерманских заимствований в прибалтийско-финских языках (больше всего — в финском и эстонском, меньше в других). Велико количество этих заимствований и во всех диалектах саамского яэыка, в том числе в кольских, причем контакты саамов с древними германцами имели место уже приблизительно с VII в.

Саамы — древние жители Северной Европы, потомки арктического народа, проникшего в этот регион, видимо, еще раньше неолитической эпохи. Первоначально прото- саамы занимали широкие территории; они заселили За- волочье и обосновались у устья Финского залива, затем распространились на территорию современных Финляндии и Карелии, Прибалтийские финны — исконные жители побережья Балтийского моря по крайней мере с 1-го тысячелетия до н. э. (некоторые лингвисты и археологи полагают, что с 3-го тысячелетия до н, э.).

В отличие от связей с балтами и германцами финны сравнительно поэдно стали контактировать со славянами* Всего несколько слов финского языка заимствованы из праславянского в V в. н. э. (и то они оспариваются), большая же часть заимствований датируется древнерусским периодом.

Источником германизмов саамского и прибалтийско- финских языков были восточногерманские яэыки, скорее всего готский (характерно, что обратных заимствований финно-угорской лексики в германских языках не наблю-дается). Готы и их соседи гепиды по преданиям, сообщенным Иорданом, обитали в Скандинавии — в южной Швеции; их колыбелью были либо южные шведские провинции, либо остров Готланд. Оттуда они отдельными группами в разное время мигрировали в южную Прибалтику и осели в устье Вислы. Первые письменные известия о цих в этом регионе находим у Страбона вів. н. э., эатем у Тацита и Птолемея (Gutones, Gotones). Готы оказались близкими соседями славян. Во II в. н. э. часть готских племен двинулась из Повисленья на юго-восток, теснимая другими пришельцами из Скандинавии. В поисках новых удобных земель готы двигались по Виоле, Бугу и Днестру к Черному морю. На всем протяжении своего длительного пути готы должны были тесно соприкасаться со славянами. Об этом свидетельствует, например, их вклад в формирование Черняховской культуры II—IV вв. (Среднеднепровский регион), которая, судя по археологическим данным, была полиэтничной: ираноязычные сарматские племена, славяне, готы [Седов, 1979, с. 76—78]. Восточнопоморско-мазо- вецкие памятники, оставленные готами, найдены в правобережье Вислы, Буга, в бассейнах Днестра и Припяти — в верховьях рек Стыри, Горыни, Тетерева. В Среднем По- днепровье О. Н. Трубачев [1968, карта № 17] находит германские гидронимы, хотя и единичные. В этом же регионе, как мы помним, позже фиксируется праславянское племя VII—VIII вв. дулебы (этноним германского происхождения). В- В. Седов [1979, с. 131—132] отмечает, что источник миграции дулебов определить невозможно, но на основании западногерманской этимологии их этнонима, предложенной О. Н. Трубачевым [1974, с. 52—53], по-мещает коренную дулебскую территорию ближе к запад-ным германцам, между верховьями Одры и Вислы, допу- екая, что племя дулебов сложилось в римское время; от-туда они эатем мигрировали в Чехию, на Балканы и в Полесье. Думается, что если принять восточногерманскую этимологию названия дулебы [Королюк, 1979, с. 56—57], то их гипотетическая исходная территория и пути миграций могли бы очерчиваться несколько иначе, а также можно было бы лучше представить себе роль готского этнического компонента в истории Среднеднепровского региона в целом.

Наша краткая историческая справка показывает, что восточные германцы были хорошо знакомы и с финно- уграми Прибалтики, и со славянами (родство германцев со славянами изначально в рамках индоевропейской языковой общности, как и их территориальная близость друг к другу). Теоретически они могли передать предкам восточных славян этноним чудь, если он уже существовал в первых веках новой эры в качестве самоназвания какой- то финно-угорской этнической общности. Так же, как и вообще германцы могли передавать географические и этнографические сведения о Севере более южным народам: ведь ученые Греции и Рима этими сведениями располагали с античных времен.

Но было ли это автохтонное или германское название финно-угров? Здесь мы, к сожалению, окончательно вступаем в область догадок. «Подарили» ли готы, столь любившие дальние миграции, свое слово piuda «народ» финно- уграм в качестве этнонима (словом «народ» обычно называют себя! от слова fiuda ведь возникли тевтоны — teutones и самоназвание немцев — deutsch) и сообщили ли они позже об этой чуди — Thiudos своим соседям-славянам, или все же восточные славяне пусть позже, но сами по себе, без помощи готов, познакомились с чудским пле-менем в V—VI вв. н. э., когда предки псковских кривичей уже пришли на берега Чудского озера? Почему саамы сохранили этноним чудь, якобы заимствованный от гер-манцев, а финны-суоми не сохранили? Почему балты — ближайшие соседи эстов — не знают этого этнонима, хотя с германцами они, конечно, были близко знакомы? А восточные славяне, длительное время отделенные от финно- угров землями балтов, знают термин чудь, существовавший, видимо, гораздо раньше VI в.?

Может быть, не стоит недооценивать географических сведений древности: жители Прибалтики, безусловно, должны были знать друг о друге, даже если они не контактировали непосредственно. И может быть, о чуди были на- слышаны уже висло-одерские праславяне з^Долго до пришествия готов с севера. Но этноним этот в западнославянг ских языках не известен.

Возможно ли заимствование славянами термина чудь от германцев с лингвистической точки зрения? Ученые, положительно отвечавшие на этот вопрос, связывали возникновение термина чудь у русских со словом чужой в славянских языках. Русское слово чужой, старославян-ское ШТОУЖДЬ, ТОУЖДЬ и ЧОУЖДЬ, польское cudzy и др. объяснялись как старое заимствование из герман-ского: прагерманское Jteupa, готское fiuda «народ», древнесаксонское thjodh, древневерхненемецкое diota и др. Однако это мнение уже давно оспаривалось. Так, С. П. Обнорский [1915, с. 84] отвергал заимствование из готского рвиду существования в старославянском двух форм ШТОУЖДЬ и ТОУЖДЬ; эти формы не могут быть выведены одна из другой. М. Будимир [1958], на наш взгляд, убедительно показал, что корень teuta/touta мог быть известен славянам еще со времен индоевропейской языковой общности (ср. лит. tauti, латыш, tauta, др.- прус. tauto, ирл. tuath «народ», оскское touto). Основы-ваясь на этом, можно сказать, что и заимствование этно-нима чудь славянами от германцев выглядит очень сомнительно (если связывать чудь и чужой).

Одновременно с объяснением происхождения этнонима чудь из прагерманского была сделана попытка совместить первоначальные границы расселения германцев у Балтийского моря с территорией, занимаемой прафиннами, и истолковать некоторые процессы в германских языках влиянием финского субстрата [Бубрих, 1926], при этом было высказано допущение о пребывании древней чуди севернее финнов в юго-западной части Финляндии в первой половине 1-го тысячелетия до н. э. Эта гипотеза не полутала поддержки; впоследствии сам автор отказался от нее как от ошибочной, поскольку она не подтверждается ни археологическими ни лингвистическими данными. На основе германской этимологии объяснялось и название Чудского озера (нем. Tschudische See) из гот. *piudisks saiws «немецкое озеро», но автор этого объяснения М. Фасмер [1987, т. 4, с. 378] поэднее сам пришел к выводу, что оно неверно. Русские летописи обозначают немцев нЪмьци и понимают под чудью западных финнов (в том числе эстов). Поэтому Чудское озеро следует понимать как Эстонское озеро.

Исследователи пытались объяснить этноним чудь на славянской почве или сопоставить его с названием Скифии, но в настоящее время эти гипотезы также отвергнуты и наибольшую популярность приобрело объяснение этнонима иэ финно-угорских языков. Видимо, так оно и есть: назва-ние чудь должно происходить из древних финно-угорских языков, но пока его объяснение наталкивается на большие трудности.

Трудности эти, скажем сразу, не только лингвистического порядка. Они вызываются неопределенностью сведений о давно исчезнувшем народе, расплывчатым характером области его возможного обитания, обилием разнообразных и трудно поддающихся систематизации преданий о чуди, многозначностью употребления этнонима у разных народов. Ведь созвучные русскому слову чудь наиме-нования встречаются у саамов, у коми, у некоторых других народов, и не всегда бывает легко решить, кто у кого заимствовал этот термин, а может быть, он существовал в разных языках независимо.

Поистине «чудская» проблема создала такой конгломерат научных гипотез (насчитывается по крайней мере 17 совершенно различных точек зрения на этническую принадлежность чуди), что нельзя не вспомнить при этом строки из стихотворения А. Блока: «Чудь начудила, да Меря намерила...»; в них поэт сознательно использует слу-чайное созвучие финно-угорских этнонимов с русскими словами.

Трудности изучения этнонима чудь начинаются уже с самого русского языка: в нем оказываются и другие обозначения чуди — чухна, чухарь. Их этимологическую связь с термином чудь еще надо доказывать. М. Фасмер [1987, т. 4, с. 388—389] считает, что чухнй (насмешливое прозвище финнов, петерб., др.-рус. чухно, семь чухновъ в Псковск. 2-й летоп. под 1444 г.; I Соф. ле- топ. под 1496 г.) — форма, произведенная от чудь с экспрессивным суффиксом-хно(ср. Михно, Я хно); образование, характерное для Новгорода и отсутствовавшее в московских землях. В этом объяснении бесспорна только относительно поздняя фиксация этнонима чухна — середина XV в. Непонятно, почему форма чухнй стала насмешливым прозвищем, о чем это было связано. Непонятно, почему суффикс -хн(о) должен считаться экспрессивным (с уничижительным значением?) в антропонимах, если допустить, что в название чухна он попал по аналогии с личными именами. Ведь это вполне распространенный в западно- и восточнославянской антропонимий суффикс, употребляв- шийся для образования разговорных уменьшительных форм личныхИМЄНІВ особенности эти формы были характерны для древнепольских имен (ср. Siechno) — дальнейшее суффиксальное расширение сокращенных имен на -ch типа Siroch, Czarnoch. В восточнославянской области этот тип стал продуктивным в XIV—XVI вв. на Украине, в Белоруссии, в новгородских и псковских землях (имена Трухно, Дахно, Сахно и др.): уменьшительные формы такого рода образовывались как от христианских, так и от древнерусских (Жирохно — от Жирослав, Жиробуд и т. п.) двуосновных имен.

Что же касается формы чу харь, то М. Фасмер пишет, что она, по-видимому, образована от чухна (способ словообразования при этом не раскрывается). Впрочем, тут же М. Фасмер допускает возможность преобразования из финно-угорского названия глухаря: саам, (кольский диалект) чухч, саам, (норвежский диалект) чукча, коми чукчи.

Таким образом, мы видим, что история разных форм наименований чуди в русском языке не так проста. Когда же исследователь сталкивается с названиями чуди в финно-угорских языках, вопросов возникает еще больше. Поэтому мы считаем, что для выяснения происхождения этого этнонима недостаточно разыскивать лишь звуковые соответствия, но следует рассмотреть употребление этого этнонима у различных народов, проанализировав при этом существующие научные гипотезы, и установить основное содержание термина чудь. Вполне вероятно, что в таком случае у нас появится и более обоснованная возможность объяснить значение этнонима, хотя главная цель все- таки в том, чтобы показать, какие пути перспективны для установления реальной истории чуди. Ведь память о чуди осталась только в преданиях, да еще в топонимах Русского Севера и Северо-Запада. С географических названий мы и начнем.

В топонимии Русского Севера, Северо-Запада и При- уралья широкое отражение нашел этнический термин чудь. Многие исследователи XIX и XX вв. на основании распространения этнотопонимов делали далеко идущие выводы о былом расселении соответствующих народов, сплошь и рядом впадая в грубейшие ошибки. Поэтому вспомним об ограниченных возможностях использования этнонимов для исторических выводов и отметим ненадежные названия: происшедшие от личных имен и фамилий типа Чудин, Чудинов, названия с основой чудак (чудь

тоже могла называться чудаками, но, естественно, далеко не во всех случаях название деревни Чудаково имеет отношение к чуди). Несмотря на ненадежность подобных топонимов, исследователи все-таки стараются их учитывать и картографировать в районах возможного расселения чуди [Майданова, 1962; Пантелеева, Янчевская, 1966].

Даже те топонимы, которые могут на самом деле происходить от этнического терминачудь, нужно анализировать с осторожностью. Вначале новгородцы называли этим именем главным образом эстов, так как именно с эстами они впервые познакомились, а затем перенесли его на других финно-угров, причем не только на западных финнов, и часто называли «чудскими» всякие остатки древности (чудские ямы, чудские копи Урала и Сибири), так же как финны приписывают всякие древние находки лопарям, а жители Псковской обл.— Литве.

На рис. 3 показаны те названия населенных пунктов и водных объектов, в которых содержатся основы чудь, чухна, чухарь и некоторые другие сходно звучащие в том случае, если местное население связывало названия с чудью. В качестве источника использованы в основном «Списки населенных мест Российской империи». Не следует думать, что все картографированные названия обязательно отражают расселение чуди. В этом смысле карта носит условный, ориентировочный характер.

Без сомнения, названия с чистой основой чуд- являют-ся подлинными отражениями этнонима. Названия этого типа, распространенные в Новгородской, Псковской, Архангельской губерниях, в некоторых центральных областях, в Карелии и на Кольском полуострове, указывают на дорусское население (эсты, водь, ижора и др.) в этих областях.

її

96

В названиях с основой чудин- суффикс -ин- означает принадлежность, и топонимы типа Чюдин, Чюдино селцо, озеро Чудино, Чудины могут, действительно, отражать \ этноним, в то время как Чудиново, Чудинково и т. п. могут быть вторичными, за исключением тех случаев, когда есть прямые указания из исторических источников на проживапие в данной местности того или иного финно- угорского народа. Так, относительно деревни Чудинова С.-Петербургской губернии Петергофского уезда извест-? но, что это бывшая ижорская деревня, населенная также водью. Обращает на себя внимание тот факт, что в Белоруссии имеются названия с этой основой. Вероятно, они обяза? ны своим происхождением отдельным выходцам из Эстонии*

Названия с основой прилагательного чудск-, как нам кажется, в большинстве случаев отражают этноним, хотя это может не относиться к более восточным районам (При- уралье и дальше), где называют всякие остатки древности «чудскими». Ценны указания в источниках на население того или иного пункта: например, о деревне Чудской Конец Псковской губернии Зачеренского уезда известно, что она была населена эстонцами-сету. Само расположение таких названий Псковской губернии на границе с Эс-тонией указывает на соседнее население — эстов.

07

4 Р. А. Агеева

Топонимы типа Чухны, Чухонки, без сомнения, отра-жают этноним чухны, чухонцы — название эстов и ингер- манландских финнов. В этом убеждает и исключительное распространение этих топонимов на Северо-Западе — в Псковской и С.-Петербургской губерниях (кроме деревни Чухнята с типичным топонимическим суффиксом

-ята в Пермской губернии). Два названия зафиксированы в Белоруссии, причем одно из них — город Чухны Смор- гонского района — фиксируется на крайнем северо-западе Белоруссии, на границе с Литвой. Любопытно, что все названия присутствуют в форме множественного числа* Названия от этой основы с суффиксами -ов и -ск (от прила-гательных) также отмечены исключительно на Северо-За-паде (в С.-Петербургской, Псковской, Новгородской гу-берниях), т. е. в местах бытования форм чухна, чухонец. Этническую чересполосицу отражают пары названий: Чухонская Рассия и Русская Рассия, Антоши Чухонские и Антоши Русские. Форма Ондукси (вариант названия Антоши Новые) указывает на карельское население (от карелизованного христианского имени Антон?).

В отличие от топонимов, содержащих чухна и распро-страненных целиком на Северо-Западе, названия с основой чухар- (ср. чу хари — наименование вепсов) распро-странены преимущественно на Севере и в центральных об-ластях, смежных с Севером. Их немного (шесть названий), О деревне Чухарево Весьегонского уезда Тверской губер-нии известно из «Списков», что ее населяют карелы. Деревня Чукаренская (вариант Чухаревская) Архангельского уезда населена русскими «в смешении с чудью» (вепсами или близкими к ним прибалтийскими финнами?).

Есть и особые случаи типа деревня Чихачи Псковской губернии Опочецкого уезда. По сообщению Е. И. Испола- това [1916, с. 8], в народе ее называли Чухачи — от наз-вания чуди, т. е. чухон, чухачей (которых в Новгородской губернии называли чухарями). Это обстоятельство застав-ляет шире изучить различные формы бытования названия чуди в русских говорах. Иногда следует учитывать и осо-бенности самих говоров. Так, обращают на себя внимание параллельные формы Чухарово (Тухарево) Новгородской губернии Тихвинского уезда (ср. деревня Тухарево Ко-стромского уезда)» Колебание в написании может отражать действительные особенности консонантизма новгородских говоров; например, возможны колебания цът\ причем пъ' иногда может терять мягкость.

Прозвище дорусского населения в ряде областей было чудаки или чужаки (ср, дер. Чудаков Конец на Пидьмозе- ре, которую, согласно «Спискам», населяли: «карелы и, возможно, чудь». Не исключено, что некоторые названия типа Чухла, Чухлома, Чучепальская, Чучела, Чукча (Чуходская) и др. на Русском Севере тоже как-то связаны с чудью. Например, по словам жития св, Авраамия Чу- х л омского, еще в XIV в. в окрестностях Чухломского озера было много язычников. Язычники эти говорили «чуд- ски», само же озеро называлось Чудским. Название де-ревни Чучела, зарегистрированное М. А. Кастреном в Пи- нежском уезде Архангельской губернии, связывается им с чудью (-ла — суффикс местного надежа?). Названия чуча, чукча (пермское, сибирское диалектное) — варианты обозначения чуди. Ввиду того что русские топонимы с ос-новами чукч-, чухч- могут отражать и саамское слово чухч «глухарь», на нашей карте они не показаны. Отметим лишь, что они расположены почти исключительно в бассейне Северной Двины. Среди них, вероятно, есть и названия, связанные с чудью.

В целом отметим, что названия с основой чуд- распро-странены по всему Северу (наибольшая сосредоточенность на русском Северо-Западе и в северном Поволжье), в то время как названия с основой чухн- образуют четко выра-женный ареал только на Северо-Западе, с основой чухч- на Севере. Можно сделать вывод, что топонимы с основа-ми чухн- и чухч- (в тех случаях, когда последняя указывает на «чудское» население) отражают местные, локальные варианты названия дорусского населения Севера — чуди, в то время как топонимы с основой чуд- как будто бы от-ражают общеупотребительный вариант названия чуди среди русского населения Севера.

Термин чудь бытует в той или иной мере среди всех на-родов, населяющих Европейский Север — не только в СССР, но и у саамов Швеции, Норвегии, Финляндии. У русских название чудь относится к широкому кругу финно-угорских народов. В первую очередь это собира-тельный термин для всех прибалтийских финнов, а также для каждого прибалтийско-финского этноса в отдель-ности. Изучение конкретного языкового, фольклорного и этнографического материала определило и концепции Чуди у разных исследователей.

Еще в начале XIX в. академик А. X. Лерберг [1819) включал в понятие чуди прибалтийско-финские племена: кревинги (южная Латвия), ливы, эсты, ингерманландцы (он имел в виду потомков древней води и ижоры), карелы и финны, также заволочская чудь. А. X. Лерберг включает в понятие чуди даже племена, упоминаемые в летописи особо: мерю и весь (тогда не было известно о генетическом родстве веси с вепсами).

Д. В. Бубрих [1947] причисляет к чуди водь, волхов-скую чудь и весь. Весь, игравшая, по его мнению, боль-

4* 99 шую роль в создании русской государственности, до 1251 г. не называлась чудью, а затем была включена в это общее понятие. В другом месте Д. В. Бубрих говорит более определенно: «Восточные славяне называли все прибалтийско-финские племена, вошедшие с IX века в состав Русского государства (в новгородской его части), общим названием Чудь. Сюда они относили из относительно западных прибалтийско-финских племен племена современной Эстонии (по крайней мере в восточной ее части), а из относительно восточных как племена между Наровой и Волховом, так и Весь за Волховом» [1958, с. 5].

Говоря об этнических группах прибалтийско-финских племен в 1-м тысячелетии до н. э., X. А. Моора [1956] употребляет по отношению к части восточной группы (территория Великолукской и Псковской областей) термин «чудские племена». По предположению X. А. Моора, народы, населявшие эту территорию, на юге непосредственно соприкасались с восточнославянскими соседями, ко-торые, возможно, и стали называть по ним все прибалтийско-финские племена чудью. В юго-восточной Эстонии и северной части Латвии также обитали соседние «чудские племена» или находящиеся между чудскими и северозападными эстонскими племенами. Однако северные или северо-восточные племена этой группы X. А. Моора условно называет «карельскими» племенами. Таким образом, он отграничивает довольно определенную территорию (Великолукская и Псковская области, юго-восточная Эстония и северная часть восточной Латвии), население которой может быть названо «чудскими» племенами. Поскольку речь идет о 1-м тысячелетии до н. э., данный термин носит чисто условный характер, хотя он и не лишен, впрочем, некоторого основания.

Из отдельных племен в качестве чуди в первую очередь выступали эсты. Об этом убедительно говорят русские летописи — при описании походов на чудь в местности, занятые издавна эстонским населением (например, на город Оденпяа —«Медвежья голова»). Начиная с XI в. эсты именуются в летописях чудью, а Эстония — Чудской землей. Кроме того, в понятие чудь, несомненно, входили водь и ижора. Академик П. Аристе [Ariste, 1965] отмечает, что деревню Wainkyla (Vainkyla) Ленинградской области — бывшую ижорскую деревню, в которой также проживает водь, русские называют Чудиново или Чуино- во. Русские соседи до сих пор называют водь чудинами, чудью, а водский язык — чудским языком. X. А. и

А. X. Моора [1965] приводят данные о том, что в XII — XIV вв. в Новгороде водью называли не все водские племена, а только соверо-восточные.

Территория северо-западного водского племени (на запад от Котлов и Ополья до реки Нарвы) еще в XV в. носила название Чудь, а ее население (северо-западная водь и ижора) — чудинцы. «В Чуди» находились Тол- дожский и Ополецкий погосты, расположенные к северо- востоку от города Ямы (ныне Кингисепп), а также часть Каргальского погоста. М. В. Битов, К. Ю. Марк, Н. Н. Чебоксаров [1959, с. 228] употребляют термин чудь по отношению к населению XI—XIV вв. на территории се-веро-восточной Эстонии. Находки из курганов свидетельствуют о проникновении смешанного водско-славянского населения на северо-восток Эстонии. «Мезокранный, более широко- и низколицый тип, фиксирующийся в этих курганах, конечно, связан с древней чудью. На юго-востоке Эстонии тот же тип представлен в краниологических материалах XIV—XVIII вв., а также у современного населения»,— пишут исследователи [Там же].

В научной литературе XIX в. нередко под чудью понимаются население Кольского полуострова (польская чудь) и жители Финляндии (летописные емь и сумь). Академик А. И. Шёгрен [Sjogren, 1861] выдвинул теорию о том, что население Заволочья некогда состояло из племени емь (ямь), которое якобы переселилось из Заволочья на рубеже 1—2-го тысячелетий н. э. в Финляндию. Вепсы, по теории ученого, являются остатками этого племени, он называет их «первобытные финны». М. А. Кастрен, слэ- дуя своей гипотезе о переселении финнов с юго-востока на северо-запад, считает, что финны на своем пути осели на Двинской земле: «Древние обитатели Двинской земли (чудь в русских летописях и заволоченая чудь у историков) — не просто финского происхождения, но настоящие финны» [Castren, 1862, S. 98]. Впрочем, во взглядах М. А. Кастрена на этническую принадлежность чуди существует известная путаница (противоречия нередки в пределах одной и той же работы). М. Фасмер, говоря о чуди Псковской губернии, указывает, что чудь — старое название для собственно финского населения Псковской губернии до поселения русских [Vasmer, 1934, S. 368].

Термин чудь, входящий в название заволоцкая чудь, означает не только западные племена, но и относительно восточные. Одним из этих племен были вепсы. Имя чудь, чухари было даже официальным названием этой народно- сти вплоть до 20-х годов нашего века. По данным этнографа 3. П. Малиновской [1930], вепсов Лодейнопольского уезда соседнее русское население называло чухарями. Кроме того, вепсы были известны как кайеаны (ср. финский этноним кайнуу, kainulaiset), но это прозвище считалось ругательным. Жителей села Исаева Вытегорского района Вологодской области до сего времени называют кайбанами, а прежде звали чухарями [Пименов, 1965, с. 188J.

Точка эрения, что современных вепсов следует отождествить с летописной чудью, проникла в литературу давно. Уже в своей первой работе о финно-угорских народах эстонский ученый академик Ф. И. Видеман понимает под «новгородской чудью» вепсов. Он указывает, что вепсский язык очень близок южноэстонскому диалекту, и предполагает, что между южными эстами и вепсами существовал прямой контакт до того, как они были разделены поселениями славян [Wiedemann, 1838]. Некоторые советские исследователи также определяют чудь как вепсов. Д. В. Вубрих [1948, с. 121—122] считал, что термин чудь с самого начала относился не только к племенам у западных рубежей, но и к племенам с относительно восточным географическим положением. Это ясно из того, что на первых страницах летописи упоминается заволоцкая чудь. Впервые название чудь по отношению к вепсам документально засвидетельствовано в 1251 г, (часть населения у озера Кубенского, которое трактовалось уже не как весь, ибо весь Белозерья уже потеряла свое «реноме», а просто как чудь). Позднее это название по отношению к тому же населению начинает упоминаться все чаще и чаще. В наше время русское население называет вепсов чудью или родственными названиями.

Таким образом, по Д. В. Бубриху, термин чудь стал применяться к вепсам лишь с середины XIII в., а до того употреблялся по отношению к целому ряду других финно- угорских племен. Другой советский исследователь В. В. Пименов [1965] с полной определенностью считает, что заволоцкая чудь могла быть только вепсами и никем иным. Эта точка зрения встретила обоснованную критику (см., напр.: [Лашук, 1969, с. 215]), поскольку В. В. Пи- менову не удалось доказать широкого движения древней веси на северо-восток и вообще существования столь широкого ареала обитания веси, который он очерчивает.

Неоднократно под чудью русское население понимает карел. Этнограф И. Калинин [1913] свидетельствует, что в Онежском уезде карелы называются чудью. Под назва-нием обонежской чуди в Олонецкой и Новгородской гу-берниях в конце XIX в. были известны карелы-людики [Списки населенных мест... 1879, т. 27, с. XLIX]. В упо-минавшейся уже работе М. А. Кастрена [Castren, 1862, S. 100] высказывается мнение, что заволоцкая чудь древнерусских летописей обозначает карел, так как имени корела у Нестора нет. Вслед за М. А. Кастреном Д. К. Зеленин пишет: «Заволоцкой Чудью наши предки называли чаще всего карелов, но иногда, по-видимому, этим полугеографическим полу-этнографическим термином звались и коми (зырк. ) и некоторые мелкие югорские народы. Самое имя от самоназвания Sawolax (теперь в Финляндии), примененное к слову „вблок",.. И эта Заволоческая чудь сохранилась до сих пор под названием карел на „Карельском берегу" в Архангельской губернии и в разных местах бывшей Олонецкой губернии» [1929, с. 102]. Здесь стоит указать на неверность представления некоторых исследователей (идущего опять же от М. А. Кастрена) о том, что будто бы фин. Sawolax (ср. самоназвание небольшой группы финского населения Ленинградской области савакот и области Саво в Восточной Финляндии) как-то связано с русским названием Заволочья. Здесь, безусловно, случайное звуковое сходство. Реальность же собственно русского названия географической области Заволочъе не подлежит сомнению ввиду наличия исторически известных волоков в данном районе.

В литературе бытует также мнение о том, что заволоченая чудь — смешанное вепсско-карельское население Заволочья. Наиболее четко эту мысль высказал В. И. Лыткин [1963], последовавший прибалтийско-финские заимство-вания в коми-зырянских диалектах. Вепсские и карель-ские заимствования в коми яэыке говорят, по его мне шю, о каких-то древних связях между коми-зырянам л и вепс- ско-карелами: «Видимо, эти слова проникли в коми яэык из языка летописной заволоцкой чуди, которая была еще тысячу с лишним лет тому назад в бассейне Северной Двины, в непосредственном соседстве с коми. По Ефимен- ко, XVII век есть век утраты существования элемента чудской национальности. В XV—XVI вв. в Двинском крае заволоцкая чудь, видимо, обитала в виде остатков среди русского населения. Таким образом, заволоцкая чудь жила в бассейне Северной Двины по крайней мере начиная с IX в. н. э. и кончая XV—XVI вв., в первое время сплошной массой, а впоследствии островками среди русских, заселявших этот край с запада и юго-запада, и отчасти среди коми, двигавшихся в Северо-Двинский край с юга, из пределов современной Кировской и Пермской областей» [1963, с. 4].

По народным преданиям, сохранившимся в памяти от эпохи новгородской колонизации, заволоцкая чудь занимала следующую территорию: почти все пространство Архангельской губернии, от Кандалакшской губы Белого моря до реки Коротаихи, за Большеземельской тундрой, берега Коротаихи, устье Печоры, берега Ижмы и Мезени в Мезенском уезде, Пинеги и Немнюги в Пннежском уезде, прибрежья Белого моря, известные под именем Зимнего и Летнего берега, устье Двины в Архангельском уезде, берега Онеги в Онежском уезде, прибрежья Кандалакшской губы в Кемском и, наконец, берега Двины в Холмогорском и Шенкурском уездах и впадающих в нее рек: Бмцы, Мехреньги, Ваги и притоков последней. В Кемском уезде меньше всего указаний на пребывание чуди, а в Шенкурском и Холмогорском — больше всего [Ефименко, 1869, с. 32—33].

Предположение о том, что, помимо известных нам финно-угорских племен, существовало особое племя, впоследствии русифицированное, впервые попытался научпо обосновать шведский ученый К. Б. Виклунд. Он пишет: «Лопарское слово cuflde исконно и не может быть ни в коем случае заимствованием от русских, с которыми лопари в древнее время сталкивались. Точно так же и русское слово не может быть признано заимствованием из лопарского. В таком случае оно могло быть заимствовано обеими сторонами от какого-нибудь вымершего чудского народа и составляло настоящее название этого последнего... Тот факт, что слово начинается с с, не противоречит обычному предположению, что чудь была финнами, так как и теперь еще в восточной группе балтийско-финских язы-ков встречаются слова с начальным с» [Wiklund, 1911, р. 195—196; Цит. в пер. А. Л. Погодина]. А. Л. Погодин [1912, с. 107] принимает гипотезу Виклунда и считает, что саамы заимствовали свой язык от вымершего финского народа в'ту эпоху, когда они могли заимствовать у восточных финнов, т. е. в эпоху финно-угорской языковой общности (с точки зрения современных исследователей, скорее, в раннеприбалтийско-финскую эпоху). Этот финский народ жил в Новгородской и Тверской губерниях, а также в Костромской, Ярославской, северных уездах Московской губернии и еще севернее — в Вологодской и Олонецкой губерниях. В языке его при многих звуко-вых явлениях, сближающих его с карелами и весью, были и иные явления, приближающие этот язык, скорее, к восточным финнам (развитие звука с и другие явления). Возможно, это была меря.

Впоследствии гипотеза об особом «чудском» наречии стала приобретать сторонников. А. И. Попов локализует «чудской» диалект в районе Водлозера Архангельской области. Население Водлозера в недавнем прошлом было известно русским под именем «чуди». Топонимия этого района ближе к вепсской или людиковской, но не имеет характера собственно карельской: Вавдиноль, Варишпил- да, Коскосалма, Канзанаволок, Маткалахта, Калакунда и т. п. Указанные названия А. И. Попов считает «чудскими», понимая под этим термином принадлежность данных названий какому-то исчезнувшему в настоящее время прибалтийско-финскому диалекту, наиболее близкому к вепсскому языку: «данные вепсского языка подходят довольно близко к водлозерскому „чудскому" диалекту XV—XVI вв., но далеко не полностью совпадают с ним... следует предположить некоторую обособленность водло- зерского „чудского" диалекта от всех известных нам ныне видов прибалтийско-финской речи» [Попов, 1958, с. 100].

Гипотеза А. И. Попова была подвергнута критике М. М. Хямяляйненом [1958], который не согласился с этимологией ряда слов из приведенных названий. Он относит их к вепсскому языку, южнокарельским и собственно карельским говорам и к другим прибалтийско-финским языкам, считая, что для предположения о вымершем прибалтийско-финском диалекте нет достаточных оснований. Однако А. К. Матвеев, изучая севернорусскую субстратную топонимию, пришел к выводу о том, что в бассейне Северной Двины (Заволочье) прослеживается особый ареал топонимии с формантом -нъга. «Так как ареал топонимии на нъга примыкает к территории распространения прибалтийско-финских языков (карельского и вепсского) и совпадает с территорией, которую некогда занимала летописная Чудь Заволоченая,можно высказать предположение о принадлежности топонимии на нъга языку этого загадочного народа» [1960, с. 109]. Фонетический анализ топонимии на -нъга привел А. К. Матвеева к за-ключению о финно-угорском характере языка-источника и, более того, о прибалтийско-финском (или саамском) происхождении топонимии на -нъга (на основании чере-дования ступеней согласных), Правда, в историческом плане топонимия на -нъга содержит два пласта: прибал-тийско-финский (субстратный) и дофинно-угорский (суб- субстратный). Возможно даже, что топоформант-ng(или ng+ гласный) характеризовал дофинно-угорский пласт и впоследствии был воспринят и переосмыслен прибалтийско-финским языком эаволочской чуди [Там же, с. 112].

Термин чудь в устах русского населения победно прошествовал и в Сибирь, где им стали называть ханты и манси, а ватем распространили это название на все жившее в Западной Сибири народы вплоть до Алтайского хребта [Ефименко, 1869, с. 32]. Чудью, по сообщению В. И. Даля [1956, т. 4, с, 612], стали называть всякое финское (=финно-угорское) племя, особенно восточное (чужаки) и нередко говорили бранно — чудь белоглазая, чЧудакй и чудаки, сиб. чудь (т. е. странный и чужой), ж. сбр.: народ дикарь, живший по преданию в Сибири и оставивший по себе одну лишь память в буграх (курганах, могилах); испугавшись Ермака и внезапу явившейся с ним белой березы, признака власти белого царя, чудь или чудаки вырыли подкопы, ушли туда со всем добром, подрубили стойки и погибли. Чудь в землю ушла. Чудь живьем закопалась, чудь под землей пропала»,— писал В. И. Даль [Там же].

Предания такого рода широко распространены на севере европейской части СССР и в Сибири. Вот одно из преданий о чуди, записанное в 1970 г. в городе Каргополе: «Чудь? Белоглазые племена? Так они пришельцы с севера! Каждую зиму приходили, вот горе!.. Коренное население было здесь великорусы, отбивались много лет: отбили чудь — ушла опять на север. А битвы, видно, большие были, потому что когда строят дома, то находят большие — как и нечеловеческие — такие большие кости. Были битвы — недаром ведь Валушки стоят! Где какая битва была — там и церковь поставлена, в честь этих битв с чудью, деревянная церковь. Церковь деревянную сожгли, стали на этом месте жить, колодец копать — нельзя колодцев копать, нельзя жить: везде огромные кости. Поставили на тех местах каменные церкви. Тут ведь не зря эти церкви, они как памятники над могилами этих убитых!» [Северные предания, 1978, с. 48—49]. Во время своих путешествий М. А. Кастрен слышал сведения, распространенные среди русских крестьян За- волочья, что пермяки, зыряне, карелы и др. принадле-жат чудскому роду, однако они всегда отличаются от старой, настоящей чуди, которая имела другую религию, поселения и образ жизни, чем русские [Castren, 1862, S. 87].

В представлениях русского населения Севера легендарная чудь постепенно стала смешиваться с другими пародами. Например, в преданиях жителей блонецкой губернии заметно смешение чуди с «панами» (так назывались польско-литовские отряды, грабившие Север в Смутное время, в начале XVII в.). Даже воспоминания о нашествии татар слились в сознании населения с образом чуди — разбойников древности. В предании, записанном в Архангельской области фольклорными экспедициями МГУ, встретилось понятие «татары-чудь белоглазая». Во многих местах термины чудь, чухна получили значение бранной клички, обозначая диких, отсталых, бестолковых людей: вологод. чухня «бестолковый дурень», поговорка «грязный, как чуди». Каргопольцев дразнили: «чудь белоглазая, сыроеды». Пренебрежительный оттенок получили в дореволюционное время и наименования эстонцев и ингерманландских финнов чухна, чухонец, хотя в самих этих этнонимах не содержится никакого оскорбительного смысла (так же, как в названиях вогулы, остяки, лопари, вотяки и т. п.): старшее поколение жителей Псковской области до сих пор вполне нейтрально именует Эстонию Чухонщиной; говорят, например: «Ушел в Чухны, работал на Чухонщине».

Термины чудь, чухна известны и среди самих финно- угорских народов. У южных эстонцев слово tsuhkna — собирательное наименование финнов, эстонцев, води, ижоры [Муст, 1954, с. 344]: видимо, в данном случав это слово заимствовано из русского языка. Многие водские жители, говоря по-русски, именовали себя чудья [Моора X. А., Моора А. X., 1965]. Вепсы Лодейнопольского уезда еще в 30-е годы называли себя только чухарями в отличие от вепсов соседних районов, употреблявших самоназвание vepsjt (Малиновская, 1930]. Карелы понимали под чудью воинственный древний народ: «То был народ огромный и велцкдй, говорит это предание, душегубы лютые; каждое лето приходили они с гор и убивали бездну народа,— а потом уходили на Ладогу» [Елисеев, 1880, с. 289]. Такого рода сказания о племени чудь были распространены в особенности между карелами Олонецкой губернии. А. В. Елисеев высказывает предположение, что карелы смешивают пабеги чуди с набегами финнов, которые могли сходить с гор (т. е. о отрогов гор восточной Финляндии) и уходить за Ладогу. Но тут же он добавляет, что, возможно, чудь — другое нлемя, хотя и близкородственное финнам, жившее в северо-восточной Финляндии.

Особый интерес вызывает употребление названия чуди у саамов: термин fcudde, cutte (у русских саамов — чуддэ, чуттэ, чудде, чутте) в различных диалектных формах схож с русским названием и весьма широко употребляется в саамском фольклоре. В диалектах кольских, а также норвежских, финских и шведских саамов название чуди употребляется в значениях: «враг», «подозрительный человек», «преследователь», «разбойник». Повсеместно в саамских преданиях чудь — легендарный вражеский народ, грабивший лопарей. В значении «враг» иногда употребляется и слово карьеле «карел». В отличие от слова руц «шведы» (rue, фин. ruotsi), кольские саамы термином чудь (tudd*) в большинстве случаев обозначают врагов вообще; словом чудечуэрьвь называют предводителей отрядов иноземных захватчиков [Керт, 1961, с. 7, 216]. Д. Н. Островский [1889] считал, что чудь лопарских преданий — это финны-суоми. Позже эту точку зрения поддержал С. С. Гадзяцкий [1941, с. 174]. Вообще же саамский термин чудь — имя народа, встречающегося только в преданиях о разбойниках древности. Терские лопари хорошо помнили о чуди. В своих рассказах они не смешивали чудь с карелами. Чудь называли «некрещеной дичью» [Ефименко, 1869, с. 91]. Однако в фольклоре саамов есть и такие предания, в которых в сознании рассказчиков древняя чудь может смешиваться с карелами, русскими (позднейшие нападения новгородцев), шведами, финнами и норвежцами.

Русское и саамское названия чуди могут быть сопо-ставлены друг с другом [Wiklund, 1896]. Это слово обо-значает некое прибалтийско-финское племя, теперь уже обрусевшее, в прошлом враждебное саамам. Э. Итконен [Itkonen, 1955, S. 43] считает саам, cudde (6utte) словом финно-угорского происхождения, судя по его фонетиче-скому облику. Если встречающееся в России название прибалтийско-финских племен чудь связано с этим, полагает финский исследователь, тогда оно заимствование либо из финского (маловероятно), либо непосредственно из саамского.

Ю. Мягисте [Magiste, 1950] сопоставляет саам, fiudde с финским suude «клин». Он считает, что саам, cudde по происхождению было апеллятивом и по значению иден- тично с этнонимами для води (vadja, vaaja) и саамов (lappi). Первоначальной формой было, вероятно, *suta : •sufian, которая у прибалтийских финнов связывается с suude «клин». В русский Я8ык слово чудь йопало из саамского. Водь, предположительно называемая саамами suta, совершала набеги на саамов, поэтому олово suta позднее приобрело в саамском языке значение «враг».

Этимология Ю.Мягисте сталкивается с серьезными возражениями. Так, Э. Итконен [Itkonen, 1955] замечает, что звуковой состав fiudde и suude не очень ясен, и с таким же основанием можно было бы к cudde, fiutte подвести слово из самого саамского языка, т. е. швед.-саам. Cotte «клин». X. А. и А. X. Моора [1965, с. 70] приводят другие соображения, скорее логического порядка: непонятно, как могли славяне получить этноним племени чудь от обитавших далеко на севере саамов, в то время как уже гораздо раньше они соприкасались на более южной территории с финно-угорскими племенами. Мнение о том, что водь совершала набеги на саамов, полагают авторы, не обосновано. Существенно также уяснить, в какой степени вероятно заимствование слова чудьв саамском языке из русского. В этой связи обратим внимание на работу В. В. Сенке- иич-Гудковой [1956]. В иоканьгском диалекте саамского языка существуют три варианта слова чудь. Во мп. ч. употребляется форма чуда, в ед. ч. два варианта: чудтэ И чудтэлай. Обе эти формы характерны и для названий других народов в ед. ч., напр. саам и саамлай. Ср. финские названия народов в ед. ч.: suomalainen, karjalainen. В. В. Сенкевич-Гудкова предполагает, что из двух вариантов саамского названия более древним является первый вариант. Это слово не может быть русским заимствованием в саамском языке, а представляет собой самоназвание племени чудь или же саамское название данного парода. Слово чудь, попав в русский язык, по случайному Созвучию сблизилось со словами чудои чудной (в диалект- Ном значении). «Некоторым доводом в пользу нашего предположения является тот факт, что русские летописи 'вое остальные финно-угорские племена называли так, как они сами себя называли: сумь, ямь, корела, меря и т. д.» — пишет В. В. Сенкевич-Гудкова [Там же, с. 103]. Она проти і* перевода слова чудь как «враги» (фин. vainolaiset у Европеуса), так как в саамском языке понятия «война, вражда, враг» и т. д. выражаются корнем тоарр- или туорр-, который этимологически не имеет ничего общего со словом чудтэ.

Итак, русские не могли заимствовать этноним чудь от саамов, а саамы не могли заимствовать его от русских. Аналогичный вопрос о заимствованиях названия чудь от русских возникал и по отношению к пермским народам. Но заимствование коми этого термина от русских маловероятно, хотя и не исключается. Во многих преданиях коми говорится о прямом генетическом родстве коми с чудью, Ю. Вихман в «Словаре зырянского языка» писал: «Коми-зырян t'sud, t'sud — народ (дикий, закапывался в землю живьем, чтобы не сдаться врагам), который некогда жил в области зырян; он говорил по-зырянски, был языческим» [Wichmann, 1942, S, 304—305].

В конце XIX в. предания о чуди широко бытовали среди коми-зырян и коми-пермяков [Ефименко, 1869, с. 42— 44]. Коми-пермяки, считавшие чудь своими предками, имели следующий физический тип: волосы темно-русые, почти черные, лицо продолговатое, кожа смуглая, глаза карие и темно-карие, нос прямой, узкий, губы тонкие, подбородок острый. Работы JI. С. Грибовой [1964] пока-зали, что бытующий до сих пор у коми-пермяков культ «древних» отразил отношение народа к чуди как к дохристианским предкам коми-пермяков. Кроме того, коми-пермяки почитают так называемый старый народ. Они подразумевают какое-то древнее население Верхнего Прикамья, которое исчезло с приходом «нового» народа, т. е. коми. Его называют также «иным», «прежним» народом, «неверующим», «антихристианами» и чаще всего чудью (чуть, чучкбйез). О чудских кладбищах говорят, что здесь ле-жат не «наши», чужой, прежде живший народ, чудь, ко-торая «сама себя захоронила». В некоторых зырянских местностях бытует представ-ление о чуди как о неизвестном народе, раньше жившем в области зырян. Одни похоронили себя в земле, другиа ушли на север. Они оставили после себя могильные холмы или курганы с золотом и драгоценностями. По одному иэ зырянских преданий, зыряне при своем переселении застали на берегах Ижмы чудь и слились с нею, а также с русскими и самоедами (ижемское наречие). Среди жителей города Пустозерска (бассейн Печоры), например, до сих пор известны предания о чуди, вошедшей в состав русского населения. Многие русские и зырянские семьи велц свой род от чудского племени [Лашук, 1958, с. 63]. Анало4 гичным образом в состав удмуртского народа вошли пе4 которые роды и племена другого финно-угорского происхождения (ср. имена удмуртских родов Чудьза, Чудна). Ижевский финно-угровед М. Г. Атаманов [1978, с. 123] предполагает прибалтийско-финское происхождение этих родовых группировок и их названий; нам кажется, что их происхождение могло быть и местным, если учесть данные о соседних с удмуртами коми*

Однако возникновение термина чудь в Прикамье — вопрос, остающийся дискуссионным, Пермский отдел Географического общества СССР в свое время даже организовал целую конференцию, посвященную чуди; материалы конференции были опубликованы в 1974 г. Пермские исследователи А. С. Кривощекова-Гантман, Е, Н. Полякова, В. В. Климов, В. А. Оборин почти единодушны в том, что термин чудь и предания о чуди были занесены в Прикамье русскими переселенцами. А. С. Кривощеко- ва-Гантман [1974, с. 137] принимает в качестве первоначального значение русского слова чудь — «чужой, необычный, странный»; с течением времени слово обросло новыми переносными значениями: официальное чудь, устное чуды стали применяться к коми-пермякам, ватем к не- христианам, язычникам, т. е. «поганым»; отсюда уже недалеко до понятия чертей, нечистой силы. Е. Н. Полякова [1974, с. 129] также говорит о развитии неэтнонимических значений из первоначального этнонимического. Во многих русских говорах Прикамья (на которые, несомненно, повлияло тесное соседство с пермскими народами) термин чудь изменил свой звуковой облик: зафиксированы такие слова, как чучки, цуцки, чукчи, чучканы, чуды, чучи, чуча, цуца, чутки, ч#дки, чудаки. Правда, автор допускает, что какие-то из этих слов могли произойти не от слова чудь, а возникли иным путем, но совпали с ним по значению.

Интересно, что в преданиях, записанных в Пермской области, чудь и чуды выступают либо как великаны с богатырской силой, либо, наоборот,— как маленькие человечки, которые в траве передвигались, как в лесу. В словах чучкаНы, чучкари наблюдается явно неодобрительный оттенок — «необразованнее, отсталые люди» (ср. в соли- камских говорах: «Раньпге-то мы как чучканы >#йли, ничо не знали, ничо не понимали»). Е. Н. Полякова приходит к выводу, что чудью в Прикамье называют не какие-то конкретные племена и народы определенной территорйи и определенной эпохи, а древнее, дорусское население различных эпох. Что же касается преданий о чуди, то В, А, Оборин [1974, с, 120], хотя и считает их занесенны- ми в Прикамье первыми русскими переселенцами, но отмечает тот факт, что чудь могла быть в числе предков коми-пермяков. Коми-пермяцкие предания о Кудым-Оше и Пере-богатыре не просто копируют русские предания о чуди, но имеют местную историческую основу.

Представления о некоем исчезнувшем древнем народе, подобном чуди, есть и у других народов Севера и Сибири, но названия употребляются уже иные. Обские ханты связывают древний народ с великанами, обладавшими колдовской силой; ненцы, наоборот, с духами-невидимками (сиртя, сихиртя). JI. В. Хомич [1970] отмечает, что название сихиртя, малорослого народа, отличного от ненцев, употребляется в ненецких преданиях как равнозначное чуди.

Таким образом, мы видим, что термин чудь многозначен, не может быть приписан какому-то одному из ныне существующих финно-угорских народов. К уже упомянутым многочисленным научным гипотезам нужно добавить еще мнение А. К. Матвеева [1960, с. 118] о том, что заволоцкая чудь представляла собой древнейшее саамское население, ассимилированное вепсами. В свою очередь, этнографы тоже уделили много внимания этнической при-надлежности древнего населения Приуралья. JI. П. Jla- шук [1968] пишет, что оленные самоеды, появившиеся в Приуралье около X в., застали в тундре и на морском побережье население, обитавшее в подземных жилищах, где затянулся каменный век. Он критикует как устарев-шую гипотезу Г. Н. Прокофьева [1940], согласно которой приморские охотники сиртя входили в круг древних племен, на основе которых формировались также луораветланы, нымыланы, эскимосы и некоторые другие народности крайнего северо-востока Сибири (так называемые палеоазиаты). Л. П. Лашук предполагает, что культура сиртя связана с уральским этногенезом; может быть, сиртя были родственны саамам.

В любом случае совершенно ясно, что загадка чуди пока далека от своего разрешения. Фактически в руках исследователей в основном фольклорные данные и топонимия. Конечно^это уже немало. Например, сравнительный анализ преданий о чуди привел Ю. И. Смирнова [1972а; 19726] к выводу о существенном типологическом сходстве подобных преданий у разных народов Северной Европы. Исследование тематики и повторяющихся мотивов (чудские ямы; нападающие враги начинают рубить друг друга; уничтожение нападающих врагов с высокого места и т. д.) показывает, что события, описываемые в преданиях о чуди, происходили до эпохи применения огнестрельного оружия. Характерны поразительные совпадения (генетические или синхронные) в преданиях карел, саамов, русских, коми и даже башкир (в связи с пре-данием о Рахте Рагнозерском). Происхождение преданий о чуди, очевидно, не может сводиться к одному источнику и связываться с фольклорной традицией какой-либо одной этнической группы. Несмотря на то что, как мы видели, этноним чудь приобрел весьма широкое значение и его нельзя в настоящее время отождествить с названием или самоназванием лишь одного определенного народа, дан-ные фольклора саамов, русских, коми и ненцев показы-вают, что под чудью, видимо, подразумевался какой-то особый народ. Предания о чуди древние; они существовали на Севере еще до появления здесь русского населения.

Каждая из наук, занимающихся проблемой чуди,— лингвистика, археология, этнография, фольклористика — располагает своими собственными методами для исследования этого древнего народа. Можно полностью согласиться с В. В. Седовым, когда он пишет: «Совместные решения этногенетических проблем представителями разных наук возможны только при том условии, что выводы каждой отрасли науки покоятся на собственных материалах, а не навеяны данными смежной науки» [1979, с. 17].

Мы уже говорили о различных формах этнонимов чудь, чухна, чухарь и обратили внимание, во-первых, на сходство этих слов между собой (хотя убедительно доказать их этимологическое родство пока не удается); во- вторых, на тот факт, что слово чухарь в севернорусских говорах обозначает не только народ (вепсы), но и птицу «глухарь». Любопытно, что другие севернорусские диалектные слова чуча, чукча, обозначающие чудь, также, по-видимому, можно связать с саамскими диалектными словами чухч, чукча «глухарь», и коми-зырянским чукчи (диалекты вычегодский, печорский, ижемский, удорский); в том же значении можно упомянуть и диалектное верхне- сысольское чу кар «глухарь». Саамское и коми-зырянское слова считаются этимологически родственными и возводятся к эпохе прафинно-пермской языковой общности. Нам кажется, что такое совпадение не случайно. Эти современные омонимы — название народа и название глухаря — когда-то были тесно связаны между собой семан-тически,

JI. П. Лашук [1969, с, 209] полагает, что русские называли вепсов чухарями, т. е. «глухими к русскому языку»; сходным образом, как мы помним, П. Вереш [1977, с. 47] объясняет этноним манси, связывая его со словом, обозначающим глухаря в мансиёском языке. В отличие от самоназваний типа «говорящий человек», соседи, чуждые этнические группы могут называться «немыми, глухими», и т. п. В силу этих общих соображений трактовка Л. П. Лашука была бы приемлемой, но, к сожалению, она касается только формы чухарь и не объясняет названия чуча, чукча и т. п., «птичьи» аналоги которым имеются в саамском и в коми-зырянском языках, но не в русском* Правда, в диалекте инари саамского языка слово биЬёа «глухарь» может употребляться и в бранном смысле — «дурак» [Itkonen, 1986, S. 108]. Таким обраэом, можно проследить логическую свяэь между обозначением глу-харя и пренебрежительными наименованиями людей. Но мы точно не внаем, какое понятие в русском языке воз-никло раньше: чухаръ-ътъовтл. или чухарь—обозначение птицы. Выяснение истории этих слов потребовало бы специального исследования, которое увело бы нас далеко от чуди. При этом семантические связи этнонима чухарь совершенно не обязательны для этнонима чухна и тем более для термина чудь. Так что «дело о чуди» все больше осложняется сопутствующими обстоятельствами. Наконец, следует учесть, что глухарь был тотемом целого ряда родовых подразделений уральских народов и не исключено, что проблему чуди нужно рассматривать о этой точки зрения и в широком этнографическом контексте. Вероятно, на этом следует поставить точку, так как, не имея достаточных научных данных для дальнейших обоснованных выводов о чуди, мы не хотим углубляться в область безудержной фантазии. Ведь рискованные сопоставления делать легче всего: достаточно заметить внешнее сходство — и гипотеза готова. Например, у некоторых читателей после прочтения этого раздела могла бы возникнуть законная мысль: а не связано ли пермскрэ и сибирское название чукча «чудь» с именем народа чукчи на Чукотке? Тем более что находятся исследователи, предполагающие древние связи всего населения Северной Евразии. Здесь придется сразу же развеять возможные иллюзии. Ни данные этнографии, ни данные лингвистики, особо важные в решении таких вопросов, не свидетельствуют в пользу древних связей протосаамов ИЛИ самодийцев с палеоазиатами, Во всяком случае, пока следы таких кон- тактов реально не обнаружены. Два одинаково звучащих термина чукча в русском яэыке — не более чем случайное совпадение. Самоназвание всех чукчей луораветланы «настоящие люди», а чукчи — это русская и якутская формы самоназвания тундровых чукчей — чаукчу, чавчу, мн. ч. чавчуват со значением «имеющие оленей». Оказывается, в самом чукотском языке этот этноним эвучит совсем иначе, чем в русском, и вряд ли имеет какое-то отношение к чукчам-чуди (разве только можно предположить, что преобразование слов чаукчу, чавчу в чукча произошло под влиянием тех русских переселенцев с Европейского Севера, которым было известно слово чукча в значении «глухарь»).

Так что вывод ив этого один: поиски следов уральской чуди нужно продолжать. С нашей точки зрения, перспективно все же искать следы чуди в истории сложения уральских народов и арктических народов Северной Евразии, где исследователей, вне всякого сомнения, ожидают удивительные находки и открытия.

Большинство древних этнонимов, как мы видели, трудно поддаются объяснению. Иногда в научной литературе слышится предостерегающий голос осторожных исследо-вателей. Итальянский языковед В. Пизани справедливо писал: «Этимологизирование собственных имен, неясных для нас ни в своем значении, ни со стороны принадлежности их определенному народу,— это дело щекотливое и использовать его для широких обобщений — вещь опасная» [1956, с. 188].

Тем не менее в книге мы никак не можем обойти этноним русь, хотя он не менее загадочный, чем чудь, и к то-му же остродискуссионный термин. Но кто скааал, что нужно обходить остродискуссионные вопросы? Ведь они- то как раз и вызывают у нас наибольший интерес, а в спорах рождается истина. В данном случае загадочно лишь одно происхождение этнонима русь (в чем его немалое преимущество перед чудью), но никак не принадлежность определенному народу.

Этноним русь тем более важно рассмотреть, что в книге идет речь не только о названиях народов, но и о названиях стран, государственных объединений. Русь — как раз пример такого этнонима, который в силу исторических обстоятельств и большой политической значимости стал названием древнерусского государства: Русь, Русская земля %