Письмо одного поэта к другому
Дорогой друг!
Недавно, когда я застал тебя за чтением моих стихов, ты необычайно красноречиво распространялся о форме и, одобрительно оглядываясь назад, о школе, из которой я, как тебе угодно предполагать, вышел1; ты хвалил, смущая меня, то целесообразность положенного в основу метра, то ритм, то красоту благозвучия, то чистоту и правильность выражения и языка вообще.
Позволь мне сказать тебе, что твой ум занимают при этом достоинства, которые доказали бы наибольшую свою ценность тем, что ты их совсем не заметил бы. Если бы я, сочиняя стихи, мог забраться к себе на грудь, схватить свою мысль и руками, без всяких прикрас, вложить ее в твою грудь, то, сказать по правде, внутреннее требование моей души было бы целиком выполнено. Да и тебе, друг мой, сдается, не осталось бы ничего больше желать: томимому жаждой, как таковому, важна не посуда, а плоды, которые ему в ней подают. Лишь потому, что мысль, чтобы предстать нам, должна, как летучие, неизобразимые химические вещества, соединиться с чем-то более грубым, телесным, — лишь поэтому я пользуюсь речью, когда хочу открыться тебе, и лишь поэтому ты нуждаешься в речи. Язык, ритм, благозвучие и так далее — как ни великолепны все эти вещи, поскольку они таят в себе бога, сами по себе, с этой высшей точки зрения, они не что иное, как истинное, хотя есте-ственное и необходимое неудобство; и с ними у искусства должна быть одна забота — по возможности свести их на нет. Я изо всех сил стараюсь придать выражению ясность, строю стиха — значительность, звучанию слов — изящество и живость, но только для того, чтобы эти вещи совсем не были видны, а видна была единственно мысль, которую они в себе заключают. Ибо таково свойство всякой истинной формы, что дух выступает из нее мгновенно и непосредственно, тогда как неудачная форма связывает его, словно скверное зеркало, и не напоминает нам ни о чем, кроме самой себя. Поэтому если ты в минуту первого знакомства с моими скромными поэтическими поделками хвалишь их форму, ты естественным образом пробуждаешь во мне опасение, что они содержат совершенно ложные ритмические и просодические красоты и что звучания слов или строй стиха совсем отвлекли твой ум от того, что, собственно, и было для меня важно. Ибо почему бы еще ты не отозвался на мысль, которую я силился призвать к порядку, и, как в разговоре, не обращая внимания на ее облачение, не выставил свою мысль против нее самой? Но это безразличие к подлинной сути поэзии при болезненно развитой чувствительности к случайному и формальному вообще, я думаю, укоренила в тебе школа, из кото-рой ты вышел, — несомненно, вопреки намерению этой школы, более талантливой, чем какая-либо другая, у нас появлявшаяся, хотя отчасти и по ее вине, из-за странной игривости ее способа обучения. И при чтении совсем иныхпроизведений, чем мои, я замечаю, что твои глаза (пользуясь поговоркой) не видят за деревьями леса. Как ничтожны порой, когда мы садимся за Шекспира, интересы, занимающие твое чувство, по сравнению с теми великими, высокими, мировыми, что должны были бы, наверно, по замыслу этого дивного поэта, встрепенуться в твоей душе! Что мне на полях битвы при Азинкуре2 до остроумной игры словами, которыми на них обмениваются? И когда Офелия говорит о Гамлете: «О, что за гордый ум сражен!» — или Макдуф о Макбете: «А он бездетен!»3 — что значат ямбы, рифмы, ассонансы и тому подобные достоинства, на которые всегда направлен твой слух, как будто нет никаких других?.. Прощай!
Еще по теме Письмо одного поэта к другому:
- ПИСЬМО ПЯТОЕ
- ПИСЬМО ШЕСТОЕ
- «ПИСЬМА К НЕМЕЦКОЙ ПРИНЦЕССЕ» Л. ЭЙЛЕРА И НАУКА XVIII в.
- Том первый Письмо 1
- Почтовый ящик для других "разоблачителей"
- Глава 29. Письмо
- Письмо
- Порядок перевода на другую постоянную работу
- Литература как фантастика: письмо утопии
- Становление Батюшковапоэта.
- «Смерть Поэта» и первая ссылка Лермонтова на Кавказ.
- 4.2. Создание собственных систем письма в восточнохристианском культурном ареале
- ПРИУЧАТЬ ДРУГИХ ОБРАЩАТЬСЯС ВАМИ ТАК, КАК ВЫ ХОТИТЕ
- Письмо одного поэта к другому