ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ «ПИСЕМ К НЕМЕЦКОЙ ПРИНЦЕССЕ» И ИХ АДРЕСАТЫ

«Письма» были изданы анонимно, однако авторство Эйлера ни для кого не было тайной. Впервые «Письма» были опубликованы в Петербурге по- французски и в русском переводе.

17/28 июля 1766 г. Леонард Эйлер с семьей после 25-летнего пребывания в Берлине возвратился в Петербург. С собой он привез много рукописей, которые не смог или не успел издать в Германии. Поэтому, несмотря на постигшую его вскоре после приезда в Петербург тяжелую болезнь, вследствие которой он почти полностью лишился зрения, его рукописи непрерывным потоком поступали в академическое Собрание. Представлял их старший сын Эйлера Иоганн Альбрехт.

21 мая/1 июня 1767 г. в академическом Собрании было представлено со-чинение Эйлера «Письма к немецкой принцессе о разных физических и философских материях» на французском языке. В протоколе заседания по этому поводу сказано: «Г-н профессор Эйлер передал академической Конференции рукопись своего отца „Письма к немецкой принцессе о различных физических и философских материях" и сообщил о его желании, чтобы они были отосланы для напечатания в академическое издательство. Это было принято без возражений, с учетом того большого интереса, с каким принимались до сих пор в ученом мире все сочинения г-на профессора.

В тот же день в журнале Комиссии сделана запись о печатании сочинения Эйлера.

Дальше события развивались с удивительной быстротой. Уже в октябре того же года ученик Эйлера С. Я. Румовский (с июля 1754 г. по июль 1756 г. он был направлен Академией учиться к Эйлеру в Берлин и жил у него в доме) доложил Комиссии о подготовленном им для печати русском переводе первого тома «Писем», а в начале марта 1768 г. русский том вышел из печати почти одновременно с французским. Видимо, Румовский делал свой перевод с рукописи, беря ее по частям из типографии. Со вторым томом такой «парал-лельности» не получилось: французский вариант вышел в свет в том же 1768 г., а русский — только в 1772-м. Возможно, Румовского отвлекла от этой работы подготовка к экспедиции 1769 г. в Селенгинск для наблюдения прохождения Венеры по диску Солнца. Третий том вышел по-французски в 1772 г., по-рус- ски — в 1774-м. Русские переводы Румовского до конца XVIII в. выдержали три издания: в 1775, 1790/91 и 1798 гг. О переводах французского текста на другие языки речь пойдет ниже.

Что же представляли собой эти «Письма», рукопись которых Эйлер привез из Берлина?

Читатель мог рассматривать их как ему заблагорассудится: как реальные письма, имевшие конкретного адресата, или как научный трактат, облеченный в эпистолярную форму, — весьма распространенный в то время литературный жанр «писем к сыну», «писем к другу» и т. п.

Таким образом, и принцесса могла восприниматься читателем как некая условность. Исследователи нашего времени указывают, что выбранная Эйлером в заглавии форма (Princesse d'Allemagne) означала, собственно, не «немецкая принцесса» (в этом случае было бы Princesse allemagne), а «принцесса Германии», и в этом, по их мнению, содержится указание на то, что речь идет не о дочери одного из многочисленных маркграфских или кня-жеских семейств, а о девице, состоящей в родстве с королевской семьей.

Первое высказывание на эту тему, появившееся в печати, принадлежало Николаю Фусу, ученику Д. Бернулли и Л. Эйлера, жившему в семье Эйлера и общавшемуся со своим учителем не только по научным делам. Фус мог знать о жизни Эйлера по его собственным рассказам. В «Похвальном слове Леонарду Эйлеру», произнесенном в заседании Петербургской Академии наук 23 октября 1783 г., Фус сказал: «В то же самое время, когда Академия опубликовала этот важный труд, ее типография была занята печатанием „Писем к немецкой принцессе", „Интегрального исчисления", „Элементов алгебры", вычислением кометы 1769, затмения Солнца и прохождения Венеры в том же году, новой теории Луны и теории навигации, не считая большого числа статей, которые находятся в томах „Записок" этого пери-ода... Едва лишь первое из этих сочинений появилось, г-н Румовский перевел его на русский язык. Было напечатано новое издание в Париже и немецкий перевод в Лейпциге. Что же касается его содержания, достаточно заметить, что, поскольку оио доступно самому широкому кругу читателей и даже прекрасному полу, оно немало способствовало распространению славы его автора, и он стал дорог и тем, кто может судить о нем только по этим письмам к немецкой принцессе».

В том же «Похвальном слове» Н. Фус замечал: «В июне месяце Эйлер покинул Берлин, где в течение 25 лет пользовался уважением, соответствующим его выдающимся способностям. Принцы королевского дома, и в особенности маркграф Бранденбург-Шведт, были опечалены его отъездом и засвидетельствовали ему это самым лестным образом». Примечание к этому фрагменту «Похвального слова» сделано самим Н. Фусом и чрезвычайно важно для установления тех, кому адресовал свои письма Эйлер. Приведем это примечание: «К привычке тесного дружеского общения, которое этот принц имел с ним, прибавилось, став причиной его искреннего сожаления, чувство особой признательности за все, чем г-н Эйлер способствовал духовному развитию принцесс, дочерей маркграфа.

Заметим, что в русском переводе «Похвального слова», сделанном С. Я. Румовским, допущено несколько неточностей. Для сравнения приведем соответствующий отрывок в переводе Румовского: «Кроме дружеского и откровенного Маркграфа обращения побуждала сожалеть о потере Ейлера благодарность, которою обязан он был сему великому мужу за наставление двух его дочерей. К старшей из них, которая ныне Абтисса в Герфордене, во время пребывания Королевской фамилии в Магдебурге, писаны писма о разных Физических и Филозофических материях, изданные по прибытии его в Санктпетербург».

Мы видим, что адресатом «Писем» у Румовского вместо двух дочерей марк-графа Бранденбург-Шведт названа лишь одна — аббатиса в Херфорде (у Ру-мовского ошибочно — «Герфордене»). Сам маркграф у Румовского назван «владетельный Маркграф Магдебург-Шведский» вместо «маркграф Бранденбург-Шведт» !

При публикации «Похвального слова» Н. Фуса в издании «Собрания арифметических статей» JI. Эйлера в 1849 г., подготовленном П. Н. Фусом, П. JI. Чебышевым и В. Я. Буняковским, соответствующее место дано в первоначальном виде (как у самого Н. И. Фуса) — адресатами «Писем» названы обе принцессы, дочери маркграфа Бранденбург-Шведт. В 1988 г. был пере-печатан перевод Румовского с сохранением его погрешностей.

Итак, Фус позволяет нам установить время написания «Писем» — время пребывания семейства маркграфа Бранденбург-Шведт в Магдебурге, 1760— 1762 гг., подтверждает, что письма — реальные, посылавшиеся из Берлина в Магдебург, и называет тех, кому «Письма» предназначались.

В пользу того, что письма были реальными, свидетельствует также их да-тировка. Можно заметить, что за редким исключением письма отправлялись в определенные, а именно в «почтовые», дни, по вторникам и субботам (когда из Берлина в Магдебург посылалась почта).

В дальнейшем биографы Эйлера и издатели «Писем к немецкой принцессе» забыли об указании Фуса относительно «принцесс», т. е. двух дочерей маркграфа Бранденбург-Шведт, заимствовав у него лишь упоминание об их отце.

Непременный секретарь Парижской Академии наук, математик и философ М. Ж. А. Н. Кондорсе, произносивший после смерти Эйлера «Похвальное слово», упомянул о «Письмах к принцессе», назвав их адресатом племянницу прусского короля Фридриха II принцессу Ангальт-Дессау. Вслед за ним это имя повторили и другие издатели «Писем».

Делались и другие предположения. Например, издатель «Писем к немецкой принцессе» в Полном собрании сочинений Эйлера (Opera Omnia) А. Шпайзер считал, что письма были написаны Эйлером для маркграфини Фредерики Шарлотты Людовики Луизы (1745—1808), еще в детстве предназначенной для духовного звания и с 1765 г. бывшей аббатисой в Херфорде. Шпайзер уста-новил ее родство с королем Фридрихом И. Оно восходит к последнему бран- деибургскому курфюрсту Фридриху Вильгельму, сын которого стал первым прусским королем Фридрихом I, а сын от другого брака — Филипп Вильгельм — маркграфом Бранденбург-Шведт. Сын Филиппа Вильгельма Фридрих Генрих был отцом принцессы Фредерики (а следовательно, и ее сестры Луизы. — Авт.), а матерью была Леопольдина Мария, принцесса фон Ангальт-Дессау; дочь князя Леопольда I, прозванного «старым дессауэцем» («Der Alte Dessauer»). Впоследствии Фридрих II сослал мать девочек в крепость Кольберг в Силезии и запретил супругам и развод, и примирение, так как, желая унаследовать Шведт, не хотел, чтобы у супругов были сыновья.

Фредерика воспитывалась без матери.

В книге «Леонард Эйлер и немецкая философия» Шпайзер называет ту же самую принцессу, ставшую аббатисой в Херфорде, Софией Фредерикой

Шарлоттой Леопольдиной. Профессор О. Шписс в книге «Леонард Эйлер», изданной в 1929 г., писал: «В 1760—61 гг. появились знаменитые „Письма к немецкой принцессе". Ею была старшая дочь маркграфа Бранденбург-Шведт, которой Эйлер в более чем ста (кстати, писем 234. —Авт.) письмах на французском языке изложил в популярной форме всю физику, наряду с критикой учения о монадах, которой, к счастью, Вольфу не довелось пережить». Таким образом, Шписс говорит о старшей дочери маркграфа, а Шпайзер — о единственной дочери, но называет ее два раза по-разному.

У маркграфа Фридриха Генриха Бранденбург-Шведт было две дочери: Фредерика Шарлотта Леопольдина Луиза (или, по другим сведениям, — Фредерика София Шарлотта Леопольдина, 1745—1808) и Луиза Генриетта Вильгельмина (1750—1811).

Фридрих Генрих, отец принцесс, был другом Леонарда Эйлера, они переписывались. По свидетельству Фуса, Эйлер занимался с обеими принцессами и им обеим писал письма. Они обе были принцессами Бранденбург-Шведт, а не Ангальт-Дессау (это была фамилия их матери Леопольдины Марии).

Тот факт, что Эйлер писал письма обеим принцессам, подтверждается словами самого Эйлера, писавшего из Петербурга маркграфу Фридриху Генриху или, как называл его Эйлер, принцу Генриху: «Осмеливаюсь покорнейше сообщить Вашему высочеству, что письма, которые я имел честь писать их высочествам милостивым принцессам в Магдебург, здесь напечатаны и через несколько месяцев выйдут в свет. Тогда я не премину исполнить свой долг — покорнейше послать несколько экземпляров Вашему высочеству». 14 мая 1773 г. Эйлер сообщает принцу Генриху: «Недавно здесь вышла в свет по-следняя часть писем, которые я имел честь писать в свое время их высочествам принцессам. Осмеливаюсь преподнести Вашему высочеству шесть экземпляров через тайного советника Формея».

Правда, еще раньше, в 1767 г., в письме директору Петербургской Академии наук графу В. Г. Орлову (1743—1831) Эйлер писал иначе: «Кроме моего со-чинения по интегральному исчислению теперь в Академии печатают еще два других, одно из них — собрание писем, которые во время последней войны я писал в Магдебург старшей принцессе, дочери маркграфа Генриха, ныне аббатисе в Херфорде, по важнейшим предметам физики и философии. Еще в Берлине я хотел их напечатать. Теперь они скоро выйдут здесь под заглавием...».

Из этих двух свидетельств Эйлера, очевидно, следует опираться на первое: ведь юному любимцу императрицы Екатерины II графу В. Г. Орлову было безразлично, одной или двум девочкам писались письма. А уж отец принцесс, принц Генрих, точно знал, кому адресовывались письма Эйлера, и потому утверждение Эйлера в письмах к маркграфу не вызывает сомнений, Орлову же Эйлер сообщил то, что могло пояснить заглавие книги. О двух принцессах, со слов Эйлера, писал и Фус.

О младшей сестре, Луизе, Эйлер упоминает в цитированном выше письме к маркграфу (июль 1767 г.): «Пусть Всевышний хранит в постоянном процветании и щедро осыпает всяческими милостями Ваш высокий маркграфский дом и особенно пусть будет благословенно и счастливо обручение любезнейшей принцессы Вашей младшей дочери с сиятельнейшим князем Ангальт-Дес- сау к вечной радости Вашего высочества...».

Наши сведения о старшей сестре, ставшей в двадцатилетнем возрасте аббатисой в Херфорде, были очень скудны. Лишь недавно благодаря любезности немецких коллег мы получили из городского музея Херфорда недостающую нам информацию. Этот город некогда входил в Ганзейский союз и был довольно богатым. Не случайно, что именно там, при аббатстве Херфорда, был основан штифт для знатных дам княжеского рода, которым предлагалось ухаживать за больными в принадлежащем аббатству госпитале. Первой аббатисой стала бабушка принцесс — Иоганна Шарлотта, маркграфиня фон Бран- денбург-Шведт (1682—1750), высокообразованная дама. К такой же роли по воле Фридриха II готовили и старшую сестру. Она (вместе со своей сестрой) получила блестящее образование, чтобы достойно управлять аббатством, при котором находился госпиталь, где работали монахини. Аббатство было самым крупным учреждением города, и руководить им оказалось непросто. Однако Фредерика Шарлотта Леопольдина Луиза успешно справлялась со своими обя-занностями. В этом ей немало помогало ее всестороннее образование и незаурядный ум. Она пользовалась большим авторитетом как в аббатстве, так и в городе. Для того чтобы улучшить работу госпиталя, она решилась в 1764— 1808 гг. включить в штат монастыря нескольких мужчин, которые помогали работе в госпитале. Херфордский штифт, так же как и его госпиталь, были очень модны в свое время. Туда приезжало много гостей, чтобы познакомиться с отлично налаженной работой госпиталя. Он считался в то время образцовым учреждением, и «даже в середине XIX в. с ним не могли сравниться большинство госпиталей тогдашней Германии».

В 1766 г. в результате наполеоновских войн Херфорд заняли французские войска, упразднившие Херфордский штифт 16 июня 1766 г., последней аббатисе было разрешено здесь остаться. Она прожила в городе как частное лицо вплоть до своей смерти 23 января 1808 г., и благодарные жители устроили ей пышные похороны.

Что же касается младшей, то ее след в немецкой культуре второй половины XVIII—начала XIX в. не затерялся.

В известных нам изданиях «Писем к немецкой принцессе» об этой принцессе ничего не говорилось. Мы узнали о ней из надписи на одном из экземпляров «Писем», хранящемся в Библиотеке РАН в Петербурге. На титульном листе немецкого перевода, выпущенного в Лейпциге 1780—1784 гг. И. Ф. Юлиусом, написано чернилами: «Эйлер» (напомним, что имени автора в печатном тексте титульного листа нет) и дальше надпись на немецком языке: «Шарлотта Бедбери, урожденная Кампен-Гаузен». На чистой странице перед титульным листом еще одна надпись той же рукой: «Эти письма были написаны к скончавшейся в 1808 г. аббатисе из Херфорда, принадлежавшей к дому Бранденбург-Шведт. Эйлер обучал ее в Берлине, а когда двор из-за Семилетней войны вынужден был переехать в Магдебург, Эйлер пытался продолжить обучение с помощью писем». Видимо, это писала владелица книги.

Ниже надпись другой рукой, тоже чернилами и по-немецки: «Маттисон в своих „Воспоминаниях", т. 3-й, пишет, что княгиня фон Ангальт-Дессау, из королевского прусского дома, у которой поэт с 1795 г. служил чтецом, получила свое первоначальное образование по математическим и физическим наукам у знаменитого Эйлера и что именно ей этот великий человек адресовал „Письма к немецкой принцессе"».

Естественно, мы обратились и к упомянутым в надписи «Воспоминаниям» Фридриха фон Маттисона (1761—1831), известного в свое время поэта, стихи которого переводились на разные языки, в том числе на русский. Его «Элегию на руинах горного замка» перевел на русский язык К. Н. Батюшков (1787— 1855) под названием «На развалинах замка в Швеции»; о Маттисоне с боль- шой похвалой отзывался Ф. Шиллер, его «Аделаида» положена на музыку JI. ван Бетховеном.

«Воспоминания» Маттисона состоят большей частью из писем к друзьям и из дневниковых записей. Письма адресованы главным образом Карлу Виктору Бонштеттену (1745—1832), чиновнику в Берне. С ним Маттисон делится своей радостью: его приняла к себе на службу княгиня Ангальт-Дессау в качестве чтеца и распорядителя путешествий. Он сообщал, что теперь живет в Вёрлице, загородной резиденции княжеской семьи. Вся последующая жизнь Маттисона была тесно связана с жизнью семьи князя и княгини фон Ангальт- Дессау. Он преданно служил княгине, а после ее смерти остался на службе у князя Ангальт-Дессау и скончался в Вёрлице, где и был похоронен.

Леопольд Фридрих Франц фон Ангальт-Дессау (1740—1817) был выдающимся человеком. Он получил блестящее образование, был большим знатоком наук, литературы, искусств, побывал в Англии, Франции, Италии, Голландии, всюду стремясь усовершенствовать свои познания, встречался с художниками, архитекторами, литераторами. После смерти родителей он вступил во владение землей Ангальт-Дессау в 1751 г., но фактически стал правителем земли в 1758 г. Несколько лет он провел за границей — участвовал в Семилетней войне, потом ездил учиться. С ним путешествовал по Европе его друг, архитектор и известный знаток искусств Ф. В. Эрдмансдорф из Дрездена, который стал главным советчиком, архитектором, вдохновителем и исполнителем планов князя Леопольда по строительству прекрасного парка и ряда зданий в Вёрлице. Большое влияние на князя Леопольда оказали книги И. И. Винкельмана, в частности «История древнего искусства» (1764), а также «Общественный договор» Ж. Ж. Руссо, поклонником которого князь оставался всю жизнь.

После женитьбы на своей кузине Луизе Генриетте Вильгельмине фон Бран- денбург-Шведт князь с женой поселился в Дессау и целиком посвятил себя заботам о нуждах земли Ангальт-Дессау и благоустройству дворца в Дессау, а также замка и парка в Вёрлице. В книге «Художественные сокровища Дессау, спасенные Советским Союзом», рассказано, что многие произведения искусства из этой галереи, вывезенные в другие места Германии во время Второй мировой войны и хранившиеся в подвалах и шахтах, были спасены советской армией, возвращены к жизни нашими реставраторами и переданы Германии в 1958 г., заняв, таким образом, свое место в художественной галерее Дессау и в замке Мозигкау.

В 1769—1773 гг. под руководством и по плану Эрдмансдорфа был построен новый замок в Вёрлице, первая значительная постройка в немецких землях по образцу английских загородных домов. Внизу находились: круглый зал с античными статуями, китайские комнаты, жилые комнаты супругов и парадные помещения. Всюду стояли античные статуи, помещения были отделаны с не-обычайным вкусом и старанием, для каждого произведения искусства было предусмотрено специальное место. В Вёрлице были собраны картины известных голландских, французских, итальянских художников, окна украшали витражи, изготовленные швейцарскими мастерами. Одной из лучших комнат была библиотека княгини Луизы, вдоль стен которой стояли шкафы с книгами, размещенными тематически, причем над каждым шкафом на стене висели портреты философов, писателей, ученых, чьи книги находились в соответст-вующем шкафу. Здесь, судя по портретам, были собраны труды античных авторов, Лютера, Кальвина, Эразма Роттердамского, Монтескье, Руссо, Бэкона, Томаса Мора, Ньютона, Лейбница, X. Вольфа, Сегнера, Эйлера, Линнея, Ла- фатера, Лессинга, Винкельмана и многих других. Посреди комнаты стоял специально изготовленный письменный стол с висящей над ним лампой. Другая библиотека была расположена в парке, там хранились журналы и описания путешествий.

Идея князя Леопольда и Эрдмансдорфа состояла в том, чтобы парк в Вёрлице (кстати, разбитый на месте прежних болот) выражал единство природы и искусства. Для устройства парка приглашались самые искусные мастера паркового дела, садовники, скульпторы, были привезены скульптуры и картины, в их числе скульптуры, найденные при раскопках Геркуланума и Помпеи. В парке были устроены павильоны, гроты, каналы, мостики, установлены камни с раз-личными надписями, построены подземные переходы. Центром парка было прекрасное Вёрлицкое озеро. Посетители выражали свое восхищение этим чудом природы и искусства. Французский поэт Ж. Делиль посвятил ему поэтические строки:

Густыми рощами, обилием воды

Повсюду славятся германские сады...

Гозау и Касселя озера, водопады,

Вёрлиц, исполненный пленительной прохлады —

Достойны все они восторженных похвал,

Никто до наших дней такого не знавал.

Вот что писал о парке и его хозяине Гёте, вспоминая то время, когда учился в Лейпциге:

«Винкельман пользовался всеобщим безусловным уважением (...) Вся пе-риодическая печать согласным хором прославляла его, все просвещенные пу-тешественники возвращались от него, преисполненные восторга и обогащенные знаниями, а все его новые идеи и мысли тотчас же утверждались в науке и жизни.

Подобным уважением к нему проникся и князь Дессауский. Молодой, благородный и благомыслящий, он много путешествовал и везде был желанным гостем. Винкельман был им очарован и не скупился в своих отзывах о нем на самые лестные эпитеты. Разбивка в те времена еще невиданного парка, вкус к зодчеству, который развивал и поддерживал в нас своими творениями фон Эрд- мансдорф, — все свидетельствовало в пользу этого владетельного князя, чья деятельность, служа примером другим властителям, сулила золотой век не только его приближенным, но и всем его подданным. И вот до нас, молодых людей, вдруг дошел радостный слух, что Винкельман, возвращаясь из Италии, хочет посетить своего высокого друга, а по пути еще заедет к Эзеру, и, таким образом, попадет в поле нашего зрения. Мы, разумеется, не претендовали на беседу с ним, но надеялись его увидеть, а так как молодежь охотно пользуется любым предлогом для увеселительной прогулки, то между нами уже было договорено ехать в Дессау верхами и в экипажах, чтобы там, среди красивой, облагороженной природы, в мудро управляемой и со вкусом украшенной стране, собственными глазами посмотреть на достойных мужей. Эзер сам пребывал в состоянии экзальтации при одной мысли о встрече, как вдруг, точно гром среди ясного неба, поразила нас весть о смерти Винкельмана».

Впоследствии Гёте познакомился с князем Ангальт-Дессау и его женой Луизой, часто бывал в Дессау и Вёрлице. Вот что он писал из Вёрлица 14 мая 1778 г. Шарлотте фон Штейн: «Здесь бесконечно прекрасно. Когда же мы вчера вечером пробирались через озера, каналы, рощицы, меня растрогало, как боги позволили князю создать вокруг себя эту мечту. Когда таким образом бродишь по парку, это — как сказка, которую тебе рассказывают, и парк похож на Елисейские поля. Все в этом разнообразии вытекает одно из дру- того... Бродишь кругом, не задавая вопросов: куда выходить и куда придешь. Кустарники в самой прекрасной своей поре юности, и все в целом — чистейшая прелесть».

Деятельность князя Леопольда не ограничивалась строительством зданий и устройством парков. Он был горячим поклонником идей Ж. Ж. Руссо, стремился улучшить положение своих подданных, особое внимание обращал на воспитание детей. Он и княгиня открыли в Дессау в 1774 г. новую школу «Филантропин», руководство которой было поручено известному педагогу и писателю И. Б. Базедову, последователю и пропагандисту системы воспитания Руссо. Обучение в «Филантропине» велось с помощью игр, наблюдений, путем смены умственного и физического труда, в духе любви и дружбы между людьми. Здесь обучался также единственный сын княжеской четы Фридрих. По образцу «Филантропина» были открыты и другие подобные школы в Германии. В земле Ангальт-Дессау была учреждена первая в Германии школа для девочек (1786), учительская семинария (1779, позднее — гимназия Фридриха Великого). Князь поощрял развитие ремесел, и для подготовки ремес-ленников была открыта промышленная школа. Князь и его жена придерживались мнения о равенстве людей разных национальностей, поэтому заботились о школах не только для немцев, но и для евреев. В стране успешно развивалась промышленность и ремонтировались дороги, строились мосты (в том числе через Эльбу), был открыт горный завод. Проявлялась большая забота о сохранении природы, особенно лесов. Была учреждена касса страхования на случай пожара, построен дом для бедняков, основано исправительное заведение для бродяг.

Князь и княгиня любили театр и музыку, благодаря их заботам в Дессау была расширена капелла, построен театр, где ставились оперы Моцарта, играли пьесы Шиллера и Лессинга.

Любимое детище князя Вёрлиц и сейчас сохранил многие черты прежнего облика. До сих пор там есть остров Руссо, след увлечения князя его учением, и стоит камень с надписью, принадлежащей князю: «Памяти Ж. Ж. Руссо, жителя Женевы, который своим красноречием обратил острословие к здравому смыслу, сладострастие к истинному наслаждению, заблуждающееся искусство к простоте природы, скептиков к утешению очевидностью. Он умер 2-го июля 1778 г.». Сохранился лабиринт, символизирующий жизненный путь с его труд-ностями и заботами, где были таблички с изречениями мудрецов, а в конце пути — долина праведников. Еще стоят многочисленные павильоны, гроты, римский амфитеатр, Пантеон. В парке и вблизи него похоронены некоторые из тех, кто жил и работал в Вёрлице, содействуя его созданию и украшению. Около входа в парк могила Ф. Маттисона.

В парке сохранилось дерево, под которым любил сидеть Маттисон, — «платан Маттисона». В Готическом доме — прекрасная коллекция картин, в том числе картины Кранаха и его школы, витражи на окнах, коллекция оружия швейцарских мастеров.

Князь и княгиня поддерживали знакомство с виднейшими писателями, художниками, мыслителями своего времени. Среди них были И. В. Гёте, И. К. Лафатер, Ф. Маттисон, И. И. Винкельман, художница Ангелика Кауфман.

В «Воспоминаниях» Маттисона княгиня Луиза Генриетта Вильгельмина — одна из центральных фигур. Маттисон был женат на придворной даме княгини еще до поступления на службу в Вёрлиц. Он восхищался княгиней, был ей предан, писал в ее честь стихи. В стихотворениях Маттисона княгиня Луиза фигурировала под именем Электры, а себя поэт называл Орестом. Приведем для примера одно из стихотворений Маттисона, посвященных княгине Луизе (в переводе Е. П. Ожиговой):

Ф. Маттисон ОТШЕЛЬНИК (Княгине фон Дессау, 1792)

Там, где в море плещет глухо У покрытых мхом утесов Бирюзовая волна, В час, когда в лучах заката Серебристых гор вершины Словно золото горят,

В шуме волн, в морском дыханье Твое имя слышит старец, И тот миг благословляет,

Когда он тебя увидел. У отшельника седого Здесь среди безлюдных скал

Ярче пламя разгорелось Его вечного стремленья К красоте и доброте.

Вот вершины Альп высоких, Кровли домиков на склонах Убаюкал лунный свет,

Пронеслись перед тобою Освещенные Луною Сени буковых лесов.

Пусть в саду воздвигнет память Свой алтарь благочестивый У калитки луговой,

А над зеркалом потока Пусть, качаясь, смотрит в волны Одинокий кипарис.

Будь счастливым, будь счастливым, Дух высокий, благородный, В хоре родственных светил,

Странствуй в звездном хороводе, Воспарив от дол туманных В мир сияющих вершин.

DER EINSIEDLER50 (An die Fiirstin von Dessau, 1792)

Wo der See, mit griiner Welle Dumpf der moosbedeckten Zelle Schroffe Klippenwehr umschaumt, Hallt dein Nahm, in stiller Feier, Wenn der Berge Silberschbeier Sich mit Abendgold besaumt.

Der Gewahrung Stunde segnet Da sein Auge dir begegnet Hier ein grauer Eremit,

Dessen Brust, im freien Schoosse Wilder Felsen, fiir das Grosse, Schon und Gute reiner gliiht.

Wann der Alpen Riesengipfel, Wann des kleinen Lanhofs Wipfel Sanft gewiegt im Vollmondsschein

Und das Seewalds Buchenhallen Deinem Blick voriiberwallen, Edle, dann gedenk auch sein,

Der Erinnrung soil in Gartchen, Vor der Klause Weidenpfortchen, Ein Altar sich fromm erhohn;

Da wird einst am Flutenspiegel Ueber des entschlafnen Hugel Einsam die Zipresse wehn.

Selig, selig sey dein Leben, Selig dein Hiniiberschweben Zu verwandter Geister Chor!

Walle spat, im Sternenkranze, Honer Geist, von Glanz zu Glanze, Aus dem Nebeltahl empor.

Во «Всеобщей немецкой биографии» о княгине Луизе говорится следующее: «Затем он (князь Леопольд. — Авт.) начал приготовления к свадьбе с принцессой Луизой фон Бранденбург, дамой, отличавшейся как прелестью черт и выражением лица, величественной фигурой, осанкой и достоинством, так и нравственной чистотой, превосходно образованным умом и прекрасным вкусом в искусстве, чем она завоевала высокую благосклонность короля Фридриха II и благодаря чистоте своего сердца и благочестию приобрела любовь князя... В качестве дачной резиденции для себя и своей жены князь избрал Вёрлиц, неприглядное место, окруженное болотами. Он превратил его в цветущий сад, чудо природы и искусства».

Позднее княгиня из-за своей болезни — все усиливавшейся глухоты — жила уединенно, с князем Леопольдом личные отношения складывались не особенно удачно, хотя, несмотря на различие характеров супругов, их взаимное уважение сохранилось до последних дней жизни княгини. Почти ежегодно княгиня ездила в южные страны, где лечилась от прогрессирующей глухоты, бывала «на водах» — лечебных купаниях. Она совершенствовала свои познания в искусстве, знакомясь с творениями великих мастеров Возрождения, посещая студии художников, дворцы и музеи. Близ Дессау для нее был построен замок «Луизиум» в Ионице, где она жила в окружении преданных друзей. «Никогда она не была менее одинока, чем в уединении своего похожего на монастырь жилища... Нежная женственность была видна в ее поведении и существе, но твердый мужской ум сказывался в повседневных делах и терпении».

По словам Маттисопа, в лице княгини Луизы можно было заметить фамильные черты прусского королевского рода, а глаза ее напоминали глаза Фридриха II.

Маттисон рисует Луизу женщиной исключительной по образованности, тонкому художественному вкусу, многосторонним литературным интересам. Немногочисленные друзья княгини восхищались ее умом, прекрасной душой, а также умением разнообразить и украшать свою отшельническую жизнь. Маттисон считал ее одной из самых умных и просвещенных представительниц своего пола. В 3-м томе «Воспоминаний» он говорит: «Свое первоначальное образование по математическим и физическим наукам она получила у знаме-нитого Эйлера, и ей великий человек написал свои известные „Письма к немецкой принцессе"».

О ее литературных интересах Маттисон сообщает следующее: «В литературе у нее был несомненный и многосторонний вкус. Еще в юности она прочла классиков итальянской, английской, французской литературы на их родных языках». Ему приходилось читать княгине вслух сочинения древнегреческих и римских авторов в лучших немецких переводах, так как княгиня считала, что «нельзя ехать в Италию, не ознакомившись предварительно с творениями Ливия и Тацита».

Маттисон продолжал: «Очень интересно, в эстетическом и психологическом отношении, перелистать книгу, прочитанную княгиней, потому что она всегда читает с карандашом или пером в руке, и всякое место, которое ее особенно привлекает... тщательно помечает более или менее заметно».51"

По мнению Маттисона, княгиня отмечала самые прекрасные и остроумные места, особенно в немецких книгах. Имеются ее двойные и тройные подчер- кивания. В этих подчеркиваниях виден ее глубокий критический ум. Ей нравились оды Клопштока и стихи других немецких поэтов. Но особенно много подчеркнутых мест в сочинениях Гёте, которого она предпочитала другим, а из его произведений особенно — «Ифигению в Тавриде» и «Торквато Тассо». Гёте она многократно перечитывала, и в письмах ее встречались обороты и выражения, оригинальностью и колоритом напоминавшие язык этого поэта. Мы уже говорили, что Гёте часто бывал в Вёрлице (не менее шести раз), встречался с князем и княгиней и в других местах. Вот одна из картин вёрлиц- кой жизни, нарисованная Маттисоном: «Однажды в жаркий день после полудня все собрались на веранде замка. Княгиня вышивала, князь что-то читал, Гёте рисовал, а один из придворных предавался без забот и стеснения соблазну ничегонеделанья. Вдруг мимо пролетел пчелиный рой. Гёте сказал: „По старому народному поверью люди часто и долго будут делать то, чем занимались с любовью в момент пролета пчел. Княгиня будет еще много и превосходно вышивать, князь прочитает еще бесчисленное множество интересных сочинений, я буду непременно углубляться в живопись, а Вы, господин камергер, будете лентяйничать до бесконечности"». Заметим, что Вёрлицкий парк послужил образцом для дворцового парка в Веймаре, разбитого по плану Гёте.

Французский язык был княгине ближе немецкого (как и другим лицам при дворе Фридриха II), и по вечерам она любила слушать французские книги, предпочитая путешествия и сочинения по естествознанию.

Маттисон пишет, что княгиня нередко устраивала чтения драматических произведений Корнеля, Расина, Вольтера в лицах, причем сама декламировала какую-нибудь роль. С детства декламация была ее любимым занятием, так же как и короля Фридриха II, при дворе которого она жила. Король любил устраивать выступления детей. Единственным зрителем таких концертов был он сам. И хотя ему было очень трудно угодить, обычно каждое выступление Луизы он встречал горячими аплодисментами.

С большим уважением писал о княгине Луизе и А. фон Гумбольдт. Из всех этих штрихов складывается образ одной из принцесс, одаренной девушки, которая была по-настоящему любознательной ученицей, вдохновлявшей Эйлера на написание его «Писем».

Теперь обратимся к обстоятельствам, в силу которых Эйлеру пришлось прибегнуть к заочному обучению и направлять свои письма в Магдебург, город, отстоявший от Берлина на 18 немецких миль, т. е. на 133.5 км.

Письма охватывают 1760—1762 гг. и относятся ко времени Семилетней войны, которую вели, с одной стороны, Пруссия в союзе с Великобританией и частью германских государств, с другой — коалиция Австрии, Франции, России, Швеции и другой части германских государств. Антипрусская коалиция примерно в полтора раза превосходила по численности войск прусскую коалицию. К 1760 г. обе стороны уже одержали немало побед и понесли поражений. Обстановка в Берлине была особенно тревожной. Еще осенью 1758 г. шведы пытались взять Берлин. В июне 1759 г. русские войска под командованием генерала П. С. Салтыкова заняли Франкфурт-на-Одере и угрожали Берлину, а после разгрома прусской армии под Куперсдорфом 1/12 августа того же года путь на Берлин был открыт и война близка к завершению, которое не состоялось из-за разногласий в антипрусской коалиции. 26 сентября/9 октября 1760 г. Берлин был занят русским корпусом под командованием генерала 3. Г. Чернышева. Однако австрийцы не поддержали своих союзников, и русским пришлось вскоре оставить город. Итак, Берлин в эти годы не раз оказывался непосредственно в сфере военных действий и поэтому не мог быть надежным местом для пребывания королевского двора. Фридрих И заблаговременно эвакуировал свою семью в Магдебург, куда переехал также и двор маркграфа Бранденбург-Шведт.

Магдебург, входивший с начала XV в. во владение бранденбургских курфюрстов, стал в XVIII в. одним из наиболее укрепленных городов Пруссии. Его окружало кольцо бастионов, на юге города находился сильно укрепленный форт «Звезда». В городе был размещен значительный гарнизон — в 1757 г. на 24 ООО жителей приходилось 5 ООО военных.

Эйлер в период Семилетней войны оставался в Берлине. Мы не располагаем данными о том, давал ли он сестрам-принцессам в Берлине систематические уроки, или это были беседы от случая к случаю, когда он приезжал к их отцу. Кроме того, он, видимо, занимался с ними и математикой, о чем, правда, трудно судить по опубликованным «Письмам». Возможно, курс математики был уже изучен ими в Берлине. Во всяком случае, начало первого письма, написанного из Берлина 19 апреля 1760 г., где Эйлер выражает надежду «продолжить свои занятия по математике», свидетельствует о том, что такие занятия в Берлине раньше велись. Очевидно, по просьбе маркграфа Эйлер стал писать своим ученицам письма-беседы, чтобы дать пищу для их духовного развития в годы эвакуации и военных тревог.

Тема Магдебурга пронизывает письма с самого начала. В первом письме, объясняя понятие расстояния, Эйлер приводит в качестве примера расстояние от Берлина до Магдебурга. Во втором письме говорится о времени, которое потребуется гонцу, чтобы доскакать из Берлина до Магдебурга, и времени, за какое звук пушечного выстрела мог бы долететь от Магдебурга до Берлина, и сопоставляются их скорости. Рассказывая о земной атмосфере в письме 32, Эйлер объясняет, почему горы Гарца, если смотреть на них из Магдебурга, кажутся синими. Говоря о понятии нивелирования (определения высоты раз-личных точек земной поверхности относительно уровня моря), Эйлер в письме 47 сравнивает высоты уровней комнат принцесс в Берлине и Магдебурге.

Начиная с 16 декабря 1760 г. (письмо 85) Эйлер неоднократно обсуждает свою предполагаемую поездку в Магдебург. Напоминая о желании поехать в Магдебург, чтобы «сдержать свое слово», Эйлер затрагивает вопрос о соот-ношении мотивов поступков и свободы воли, а поездка в Магдебург приводится лишь как иллюстрация этого утверждения.

В одном из писем Эйлер говорит об открытии магдебургского бургомистра и знаменитого физика Отто фон Герике (1602—1686), изобретателя воздушного насоса, который доказал существование давления воздуха знаменитым опытом с «магдебургскими полушариями».

Прослеживая содержание писем, можно отметить резкий водораздел между 132 и 133 письмами. Начиная с письма 133 (2 июня 1761 г.) идет почти исключительно физическая тематика, тогда как до этого момента Эйлер часто обсуждал философские вопросы. В литературе отмечалось, что Эйлер сделал это по просьбе маркграфа. Оказывается, именно в это время Эйлер ездил в Магдебург. Даты поездки удалось установить с помощью письма Эйлера кон- ференц-секретарю Петербургской Академии наук Г. Ф. Миллеру от 19/30 мая 1761 г. Эйлер начинает письмо словами: «После моего отсутствия в течение трех недель, которые я провел частью в Галле, частью при дворе в Магдебурге, я получил Ваше письмо...».

Эйлер ездил в Галле, чтобы определить в университет своего младшего сына Карла. Поэтому можно было ожидать некоторых пояснений, касающихся поездки Эйлера, в письмах профессора университета в Галле И. А. Сегнера, известного механика, математика, астронома, врача, химика, которого называют «отцом турбины», поскольку он изобрел и применил на практике реактивное водяное колесо, называемое «сегнеровым колесом». Эйлер и Сегнер переписывались в течение тридцати лет, с 1741 по 1771 г., а встретились лично лишь однажды — во время поездки Эйлера в Галле в 1761 г.

Действительно, в неопубликованной переписке Эйлера с Сегнером (к сожалению, сохранилась лишь одна сторона этой переписки — письма Сегнера, но по их содержанию часто можно судить и о том, что писал Эйлер), которая издается в Полном собрании сочинений Эйлера (Leonhardi Euleri Opera Omnia. Ser, 4A) Эйлеровской комиссией в Швейцарии, имеются некоторые сведения о поездке Эйлера в Галле и Магдебург. О своем намерении поехать в Галле Эйлер сообщил Сегнеру в феврале 1761 г. Судя по протоколу Берлинской Академии наук Эйлер не присутствовал на заседаниях конференции между 23 апреля и 26 мая 1761 г. Поэтому можно предположить, что поездка заняла три первые недели мая 1761 г. Уже 26 мая Сегнер благодарит Эйлера за честь, оказанную его дому. Очевидно, Эйлер посетил Магдебург на обратном пути из Галле, так как в письме Сегнера от 13 июня 1761 г. сказано: «Я разделяю с Вами удовольствие от Вашего счастливого путешествия, от приятного пребывания в Магдебурге и высоких почестей, которые были Вам там оказаны». По-видимому, о поездке Эйлера в Магдебург Сегнер узнал из письма Эйлера, написанного им по возвращении в Берлин. Должно быть, в том же письме Эйлер рассказал Сегнеру и о своих письмах-лекциях принцессам, как можно понять из ответа Сегнера: «Я не сейчас, по случаю Ваших письменных лекций, а уже давно начал удивляться тому, как Вы можете справляться с таким ко-личеством важнейших работ».

В другом письме, 5 сентября 1761 г., Сегнер пишет Эйлеру о своем желании, чтобы письма Эйлера были опубликованы в Магдебурге. Так как до поездки Эйлера в Галле и Магдебург письма к принцессам нигде не упоминались, можно предположить, что идея превратить свои лекции в печатное произведение пришла Эйлеру в голову именно после этой поездки.