<<
>>

В. КРУГОВРАЩЕНИЕ И СРЕДОТОЧИЕ

Объединение противоположностей на более высоком уровне, как уже отмечалось, — дело совершенно не рациональное; столь же мало оно является предметом волеизъявления. Это — процесс психического развития, выра-жающий себя в символах.
Исторически он всегда изображался символами, да и сегодня в индивидуальном развитии личности он полу-чает наглядное выражение посредством сим-волических фигур. Этот факт стал мне ясен из следующих наблюдений. Продукты спонтан-ных фантазий, о которых мы говорили выше, интенсифицируются и постепенно концентри-руются вокруг абстрактных картин, очевидным образом представляющих собой «начала», на-стоящие гностические «археи». Там, где фан-тазии выражены главным образом в мысли-тельной форме, появляются интуитивные фор-мулировки для смутно ощущаемых законов или принципов, которые поначалу охотно драма- тизируют или персонифицируют. (Об этом будет сказано ниже.) Если фантазии изображаются в виде рисунков, то возникают символы, относящиеся преимущественно к так называемому типу мандалы . Манд ал а значит «круг», а более специально — «магический круг». Мандалы не только широко распространены на всем Востоке, но в изобилии засвидетельствованы и у нас в средневековье. Для христианства они характерны прежде всего в эпоху раннего средневековья, когда их изображали преимущественно с Христом в центре и с четырьмя евангелистами или их символами в осевых точках. Это представление, безусловно, очень древнее, ведь и египет-ский Гор с его четырьмя сыновьями изобра-жался именно так . (Гор и его четыре сына, как известно, близко связаны с Христом и четырьмя евангелистами.) Позже ясная и в высшей степени интересная мандала появляется в книге Якоба Бёме о душе . Там совершенно откровенно речь идет о психокосмической системе с сильным христианским уклоном. Бёме называет это изображение «философским глазом» или «зерцалом мудрости», причем явно имеется в виду высшее откровение тайного знания.
По большей части речь идет о форме цветка, креста или колеса с ярко выраженной склонностью к четверице (напоминающей пифагорейскую Тетракгвду, основное число). Такие манд алы можно видеть и в культовых рисунках на песке у пуэб- лос . Но самыми красивыми мандалами владеет, конечно же, Восток, и особенно тибетский буддизм. Символы нашего текста пред-ставлены такими мандалами. Я находил ри-сунки манд ал и у душевнобольных, и притом таких, которые не имели ни малейшего поня-тия об этих связях .

Несколько раз я наблюдал среди моих пациентов женщин, которые не рисовали манда- лы, а танцевали их. В Индии есть соответствующий термин:mandala nritya— танец манда- лы. Танцевальные фигуры выражают тот же смысл, что и рисунки. Сами же пациенты мало что могут сказать о смысле символа мандалы. Они только зачарованы им и каким-то образом находят его место относительно субъек-тивного душевного состояния, и делают это весьма выразительно и эффективно.

Наш текст обещает «открыть тайну Золотого Цветка Великого Единого». Золотой Цветок — это свет, а свет небес есть дао. Золотой Цветок — символ мандалы, с которым я уже часто сталкивался у пациентов. Они или чертили его в плане, т.е. в виде правильного гео-метрического орнамента, или же рисовали в панораме — как цветок, из которого появляет-ся растение. Это растение чаще всего пред-ставляет собой структуру, изображенную све-тящимися, огненными красками, которая вы-ступает из окружающей ее тьмы и несет сверху световой цветок (символ, подобный рождественской елке). Такой рисунок как раз и выражает возникновение Золотого Цветка, ведь, по «Hui Ming Ging»,«зародышевый пузырек» есть не что иное как «желтый замок», «небесное сердце», «терраса жизненной силы», «дюймовое поле дома размером в фут», «пурпурный зал нефритового города», «темная теснина», «пространство прежних небес», «драконий за-мок на дне моря». Он называется также «пог-раничной областью снежных гор», «пратесни- ной», «царством высочайшей радости», «стра-ной без іраниц» и «алтарем, на котором воз-двигнуты сознание и жизнь».

«Если умираю-щий не ведает этого зародышевого места, — утверждает «ЯшMing Ging— то он не обретает единства сознания и жизни в течение тысяч рождений и десяти тысяч мировых эпох» .

Начало, в котором все сущее еще находится в единстве и которое поэтому является и наивысшей целью, пребывает на дне моря, во мраке бессознательного. В этом зародышевом пузырьке сознание и жизнь (или «сущность» и «жизнь» —sing-ming) еще образуют единство, будучи «нераздельно смешаны, как семя огня в печи для обжига». «Внутри зародышевого пузырька — огонь Владыки». «Все мудрые начинали свое де- яние» с зародышевого пузырька . Заслуживает внимания огневая аналогия. Мне известен рад европейских изображений мандалы, в которых нечто — словно бы окруженный пеленами зародыш растения — плавает в воде, а из глубины в него проникает огонь, инициирующий рост и тем самым обусловливающий возникновение боль-шого золотого цветка, вырастающего из зародышевого пузырька.

Эта символика относится к разновидности алхимического процесса очищения и облагораживания; тьма порождает свет, из «свинца водяной местности» вырастает благородное золото, бессознательное становится осознанным в качестве процесса жизни и роста. (Полнейшей аналогией выступает индийская кун- далини-йога .) Таким образом происходит объединение сознания и жизни. Когда мои пациенты рисуют такие картины, то это, конечно, вызвано не внушением, ибо такие картины рисовались задолго до того как мне стали известны их значение или их связь с опытом Востока, тогда абсолютно мне чуждым. Они появлялись совершенно спон-танно, и притом из двух источников. Один источник — бессознательное, которое произ-водит такие фантазии спонтанно; другой ис-точник — жизнь, которая, будучи переживаема с полной самоотдачей, дает предощущение самости, индивидуальности сущности. Последнее переживание выражается в рисунке, первое побуждает к самоотверженности в жизни. Ибо в полном соответствии с восточным под- ходом символ мандалы не только является выражением, но и действует сам.

Он оказывает обратное воздействие на своего творца. В нем сокрыта древняя магическая сила, так как изначально он происходит от «заповедного круга», от «заколдованного круга», магия которого сохранилась в бесчисленных народных обы-чаях . Этот образ имеет явную цель — провести«sulcus primigenius», магическую борозду, вокруг центра —templum, илиtemenos(священного округа) сокровенных глубин личности, чтобы воспрепятствовать «излиянию» или апот- ропеически предохранить от соскальзывания в сторону внешнего мира. Такие магические обычаи — не что иное как проекции душевного события, которые находят здесь свое обратное применение к душе как некий вид околдо-вывания собственной личности. Это поддер-жанный и опосредствованный образным дей-ствием возврат внимания или, лучше сказать, участие во внутреннем священном округе — источнике и цели души, содержащем в себе то самое некогда имевшееся, но затем утраченное и вновь обретенное единство жизни и сознания. Единство того и другого есть дао, символом которого является находящийся в центре белый свет (подобно тому как это имеет место в «Бардо Тходол» ). Этот свет обитает в «квадратном дюйме», или «лице», т.е. между глаз. Здесь наглядно выражена «творческая точка», непротяженная интенсивность, мысленно совмещаемая с пространством «квадратного дюй- ма», символом протяженности. То и другое вместе есть дао. Сущность, или сознание(sing) выражается световой символикой и потому выступает в качестве интенсивности. Отсюда жизнь(ming)можно отождествить с экстенсивностью. У первого — характер ян, у второй — инь. Вышеупомянутая мандала 15-летней девочки-сомнамбулы, которую я наблюдал тридцать лет тому назад, имеет в центре изо-бражение непротяженного «источника жизненной силы», в ходе эманации непосредственно сталкивающегося с противоположным пространственным принципом — в полном соответствии с основной китайской идеей.

«Обхаживание», илиcircumambulatio, выра-жено в нашем тексте через идею «круговращения». Круговращение — не простое движение по кругу, а такое, которое несет, с одной стороны, значение выделения священного округа, а с другой — значение фиксации и концентрации; колесо солнца начинает свой бег, т.е.

солнце оживает и начинает свой путь, иными словами, дао начинает действовать и берет водительство на себя. Деяние переходит в недеяние, т.е. все периферическое подчиняется приказу центра, поэтому сказано: «Движение другое имя для владения». Психологически это круговращение соответствует «хождению по кругу вокруг себя самого», причем очевид-ным образом в оборот берутся все стороны собственной личности. «Полюсы света и тьмы приходят в круговое движенье», т.е. возникает смена дня и ночи. «Свет рая сменяется глубо-кой ужасною ночью» .

Это круговое движение, следовательно, имеет также моральное значение оживотворения всех светлых и темных сил человеческой природы, а вместе с тем и всех психологических противоположностей, какого бы рода они ни были. А означает это не что иное как самопознание путем самовысиживания (у индусов — «тапас»). Подобное исходное представление о совершенном существе совпадает с платоновским со всех сторон круглым человеком, в котором и половые различия образуют единство.

Одной из лучших иллюстраций сказанного может послужить тот образ, в который Эдвард Мэтланд, сотрудник Анны Кингсфорд, облек свое центральное переживание . Насколько это возможно, я следую его собственным словам. Он обнаружил, что при размышлении о какой-либо идее, становятся, так сказать, видимыми длинные вереницы родственных идей, и будто бы вплоть до их собственного источника, которым для него выступает божественный дух. Посредством концентрации на этих вереницах он сделал попытку проникнуть к их первоисточнику.

«У меня не было ни знаний, ни опыта, когда я решился на эту попытку. Я просто экспериментировал с этой способностью... сев за письменный стол, чтобы записывать собятия в их последовательности, я решил зафиксировать свое внешнее и периферическое сознание, не заботясь о том, насколько далеко я могу зайти в свое внутреннее, центральное со-знание. Я ведь не знал, смогу ли вернуться к перво-му, раз уйдя от него, или вообще припомнить эти события. В конце концов мне это удалось — разумеется, с большим трудом, потому что напряжение, вызванное усилием удержать одновременно обе крайних точки сознания, было очень велико.

Вначале я чувствовал себя так, будто взбираюсь по длинной лестнице от периферии к центру системы, которая была одновременно моей собственной, Солнечной и космической системами. Эти три системы были различны и все же тождественны... Наконец последним усилием мне удалось сконцентрировать лучи своего сознания в фокусе. И в то же мгновение передо мною, словно внезапная вспышка, сплавившая все лучи в одно целое, возник чудесный, несказанно сияющий белый свет, чья сила была столь велика, что меня почти отбросило в сторону.. Хотя я ощущал, что мне нет необходимости исследовать этот свет более внимательно, я все же решил снова убедиься в этом, пытаясь проникнуть взором в этот блеск, почти меня ослеплявший, чтобы посмотреть, что в нем. С большим трудом мне это удалось... Это была двойственность Сына... сокровенное сгало откровенным, неопределенное — определенным, не- индивидуированное — индивидуированным, Бог — Господом, своей двойственностью свидетельствующим, что Бог есть как субстанция, так и сила, как любовь, так и воля, как женское, так и мужское, как Мать, так и Отец».

Он обнаружил, что Бог есть Двое в Одном, — как и человек. Кроме того, он заметил нечто такое, что выделено и нашим текстом, а именно «замирание дыхания». Он говорит, что обыкновенное дыхание прекращается и его заменяет некий род внутреннего дыхания, как если бы в нем стала дышать другая личность, отличная от его физического организма. Он принимает эту сущность за энтелехию Аристотеля и «внутреннего Христа» апостола Павла, «духовную и субстанциальную индивидуальность, возникающую внутри физической и фе- номенологической личности и потому представляющую собой новое рождение человека на трансцендентальной ступени».

Это подлинное переживание содержит в себе все существенные символы нашего текста. Сам феномен, т.е. видение света, представляет собой общее многим мистикам переживание, обладающее, несомненно, ве-личайшей общезначимостью, поскольку во все времена и у всех народов оно выступает как нечто безусловное, что соединяет в себе огромную силу и высочайший смысл. Хильдегарда Бингенская, эта и помимо своей миЗтики значительная личность, выражает свое главное видение очень похоже.

«С самого детства, — говорит она, — я вижу в своей душе свет, но не внешними очами и не помыслами сердца; и пять внешних чувств тоже не имеют доли в этом лицезрении... Свет, который я ощущаю, не от пространства, но много светлее облака, несущего Солнце. Я не могу различить ни высоты, ни ширины, ни длины... Что я вижу или чему я научаюсь в таком видении, надолго остается в моей памяти. Я вижу, слышу, знаю и в то же время научаюсь тому, что знаю, словно в один миг... Я не могу распознать в этом свете никакого образа, но все же иногда замечаю в нем другой свет, который у меня называется живым светом, коща я радуюсь созерцанию этого света, из моей памяти исчезают печаль и боль...» .

Я и сам знаю несколько человек, которым подобное переживание известно из собственного опыта. Если мне вообще удалось составить представление об этом феномене, то речь, кажется, идет об обостренном состоянии сколь интенсивного, столь и абстрактного сознания, об «отвязанном» (см. ниже) сознании, которое, как это превосходно изображает Хильде- гарда, поднимает до осознанности те сферы происходящего в душевных глубинах, что иначе остались бы во мраке. Частое исчезновение в связи с этим общих соматических ощущений, указывает на то, что их специфическая энергия от них отбирается и, вероятно, ис-пользуется для усиления просветленности сознания. Этот феномен, как правило, спонтанный, возникает и разворачивается по собственному побуждению. Его эффект настолько поразителен, что он почти всегда инициирует разрешение душевных затруднений, а с ним и вывязывание внутренней личности из эмоциональных и идейных завязок, тем самым порождая единство человеческого существа, единство, которое в целом воспринимается как «освобождение».

Осознанная воля не в состоянии достичь такого символического единства, ибо сознание в этом случае играет роль партии. Противной же стороной выступает коллективное бессознательное, которое не понимает никакого языка сознания. Поэтому требуется «магически» действующий символ, обладающий тем первобытным аналогизмом, который и воспринимает бессознательное. Это бессознательное может быть постигнуто и выражено лишь че- рез символ, почему и невозможно обойтись без индивидуации символа. Символ, с одной стороны, есть примитивное выражение бессознательного, а с другой — идея, соответствующая высочайшей интуиции сознания.

Древнейшее из известных мне изображе-ний мандалы — палеолитическое так называемое «солнечное колесо», недавно обнаруженное в Родезии. Во всяком случае, оно основывается на числе четыре. Вещи, столь далеко заходящие в глубь человеческое истории, конечно же, затрагивают самые сокровенные слои бессознательного и делают возможным их постижение, в то время как язык сознания демонстрирует полнейшую импотентность. Такие вещи не выдумаешь — наоборот, они должны вырасти из темнейших глубин забвения, чтобы выразить обостренное предчувствие сознания и высочайшую интуицию духа и тем сплавить между собою уникальность актуального сознания с исторической бездной жизни.

<< | >>
Источник: Карл-Густав Юнг. О психологии восточных религий и философий. Московский философский фонд«МЕДИУМ» Москва 1994. 1993

Еще по теме В. КРУГОВРАЩЕНИЕ И СРЕДОТОЧИЕ:

  1. В. КРУГОВРАЩЕНИЕ И СРЕДОТОЧИЕ
  2. СЛОВАРЬ ТЕХНИЧЕСКИХ И НАУЧНЬІХ ТЕРМИНОВ