ЭПОХА ВЕЛИКОГО ОБМАНА

IT ИРОГОВ был устранен от должности попечителя-миссионера в момент решительного поворота помещичьего правительства на путь реакции. Идеолога либеральной буржуазии назвали это время «эпохой великих реформ».

Стесняться было нечего — можно было отбросить фиговые листки, прикрывавшие наготу стремления правящего класса ограбить крестьян под видом освобождения их от крепостной зависимости, закабалить рабочих под видом введения свободного труда на хозяйских фабриках и заводах, затуманить сознание народа благочестивым воспитанием и религиозно-библейским образованием. Все равно благие начи-нания государя подвергаются превратному истолкованию со стороны «злостных агитаторов и журнальных крикунов», проповедующих свободу и равенство. Меж тем императору и всем благонамеренным лицам хорошо известно, что за этой Проповедью скрывается стремление молодежи к неприкрытому разврату и удовлетворению низменных инстинктов, свойственных демагогам и людям простого состояния. Сторонники перемен указывают на голод и нищету трудового народа, как на следствие присвоения классом собственников всех продуктов производства в земледельческом хозяйстве и в фабрично-заводской промышленности, на вопиющие злоупотребления этого класса своею властью в виду отсутствия гласности. Но, во-первых, право собственности помещиков и фабрикантов не есть присвоение, а есть священное право, установленное божественными законами.

Неудобно было, например, сообщать во всеобщее сведение, что одной из причин усилившихся после «великой реформы» 19 февраля 1861 г. крестьянских волнений было откровенное ограбление крупнейшими помещиками «освобожденВых» крепостных. Пользуясь своими связями в правительственных кругах, где подготовлялось «освобождение» крестьян, придворно-поімещичья знать еще до «великого акта царя-освободителя» приняла меры, чтобы свести к нулю всю «реформу». Крупнейшие помещики стали вдруг переселять «своих крестьян из одних имений в другие.

Владельцы многих тысяч крестьянских душ, вроде нижегородского губернского предводителя дворянства С. В. Шереметева, морского министра А. С. Меншикова, товарища министра внутренних дел А. И. Левшина, стали всячески уменьшать крестьянские наделы1, уговорами и обманам стали обменивать крестьянские обработанные участки на песчаные. Всякими насильственными мерами и угрозами уполномоченный князя А. С. Меншикова, того самого, который блестяще выполнил дипломатическое поручение Николая I в Турции, а потом еще лучше командовал армией в Крыму, — добился от крестьян согласия выполнить «приказ» помещика об уменьшении их земельных наделов, обещая от имени князя отдать отрезки им в аренду. Крестьяне подписали договор и действительно увидели после сделки, что все осталось попрежнему. При составлении уставных грамот после великой реформы 19 февраля уполномоченный Меншикова дал кресть-янам уменьшенный надел, да еще назначил повышенную плату за землю. Так поступили с крестьянами всех 28 деревень Меншикова в одном только Клинскам уезде, Московской губернии, а' у него были поместья еще їво многих других губерниях.

Пример светлейшего князя А. С. Меншикова был не выдающийся, а рядовой. Еще более крупный помещик, чем крымский главнокомандующий, граф Д. Н. Шереметев, за которым числилось свыше ста тысяч крестьянских душ, продавал своим крепостным свободу перед великой реформой. Историк одной из шереметевских вотчин ИваНо- во-Вознесенска, Я. Гарелин, пишет, что только здесь у графа «до реформы 1861 года крестьянских семейств На волю выкупилось более пятидесяти. Выкупную ісумму їв Иванове можно смело уложить в миллион рублей, не менее, так как выкуп возможен был для самых богатых и многие после этого выкупа захудали. К величайшему удив-лению владельцев домами и усадьбами при крепостном праве как не выкупившимися на волю, а получившим ее по манифесту 19 февраля, так и выкупившимся до реформы пришлось за свои дома и усадьбы платить выкуп вторично, хотя и имелись на эти владения купчие крепости и передаточные письма, засвидетельствованные в вотчинном правлении со взятием пошлин». За освобождение одного только крепостного крестьянина граф Шереметев взял 800 ООО рублей.

Шеф жандармов в отчете «о неповиновении крестьян» за 1860ігод, за несколько месяцев до «великой реформы», сообщал царю: «В имениях гофмаршала князя М. В. Кочубея, в Самарской и Саратовской губерниях, изменено было распределение крестьянских полевых участков. Крестьяне не согласились, утверждая, что они от сего лишаются земли, которая куплена ими по прежним правилам на имя владельца и которою они более 50 лет пользовались... После сделанных местными властямивнушений в самарском имении крестьяне покорились воле помещика, в саратовское же имение, по упорству крестьян, была введена воинская команда». Заводские рабочие также волновались. «Беспорядки» перед «реформой» были на пермских заводах графа Страшною, княгини Бутера, князей Демидовых, на петербургской фабрике купца Маковеля и многих других.

Прямых результатов эти восстания трудового народа не могли иметь. В. И. Ленин писал в 1911 году в статье «Пятидесятилетие падения крепостного права»: «Народ, сотни лет бывший в рабстве у помещиков, не в состоянии был подняться на широкую, открытую, сознательную борьбу за свободу. Крестьянские восстания того времени остались одинокими, раздробленными, стихийными «бундами», и их легко подавляли. Отмена крепостного права была проведена не восставшим народом, а правительством, которое после поражения в Крымской войне увидело полную невозможность сохранения крепостных порядков.

Крестьян «освобождали» в России сами помещики, помещичье пра-вительство самодержавного царя и его чиновники. И эти «освободители» так повели дело, что крестьяне вышли «на свободу» ободранные до нищеты, вышли из рабства у помещиков в кабалу к тем же помещикам и их ставленникам.

Русских крестьян господа благородные помещики «освобождали» так, что свыше пятой доли крестьянской земли было отрезано в пользу помещиков. За свои, потом :И кровью политые, крестьянские земли крестьяне были обязаны платить выкуп, т. е. дань вчерашним рабовладельцам. Сотни миллионов рублей этой дани крепостникам выплатили крестьяне, разоряясь все более и более. Помещики не только награбили себе крестьянской земли, не только отвели крестьянам худшую, иногда совсем негодную землю, но сплошь да рядом понаделали ловушек, то-есть так размежевали землю, что у крестьян Ее осталось то выпасов, то лугов, то леса, то водопоя (Сочинения, т. XV, стр. 108—109).

¦Освобождение крестьян «сверху» было произведено по тем же принципам, по каким освобождали их помещики перед великой реформой. В статье «Крестьянская реформа» и «пролетареки-крестьян- окая революция», написанной также по поводу полувекового юбилея великого акта царя-освободителя, В. И. Ленин дает краткий обзор события 19 февраля 1861 года: ^Пресловутое «освобождение» было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством н!ад ними.

«Величайшая» реформа Александра II проведена была при таком Hie отношении крестьян, как проходила подготовка ее в период 1855—1860 годов. Манифесту не только никто не обрадовался, но он вызвал усиление крестьянских волнений. За 30 лет при Николае I было 712 волнений, за, 6 лет при Александре II их было 474; за первые три года после «воли» отмечено более 2 ООО волнений, в том числе 1 100 восстаний, охвативших от 31 до 39 разных губерний; в некоторых губерниях число повстанцев доходило до 80 000 (Подольская) и 163 000 (Тамбовская и Пензенская) человек; местами про-исходили настоящие сражения с войсками («Безднинский бунт» в Казанской губ.), что кончалось сотнями крестьянских жертв. Расстрелы и пытки не могли, однако, заставить крестьян примириться с «Положением» 19 февраля. Больше половины «освобожденных» так и не оформили своего освобождения — не подписали «уставных грамот».

«Положение 19 февраля,— писал В. И. Ленин в третьей своей статье о великой реформе 1861 года, «По поводу юбилея»,— есть один из эпизодов смены крепостнического (или феодального) способа производства буржуазным (капиталистическим)... «Свободный труд» взамен крепостного труда означал таким образом не что иное, как свободный труд наемного рабочего или ловкого само- стоятельного производителя в условиях товарного производства, т.

Пирогов прямо с киевских банкентов поехал в свое зшеїниє «Вишня», Подольской губернии. Николай Иванович был ,новый помещик. Никогда он не притеснял и не грабил ни крестьян, ни других трудящихся, всегда жалел несчастных и обездоленных, памегал бедным больным своими деньгами. Но помещичья сущность сказалась в Пирогове, как только он стал владельцем населенного имения, как только обрабатываемая крестьянами земля сделалась его собственностью.

Поселившись в деревне через месяц после опубликования манифеста 19 февраля, Пирогов был вьгбран своими соседями в мировые посредники — стал разбирать и решать тяжбы крестьян с ограбившими их помещиками. Сочувствуя обездоленным и понимая, что 19 февраля 1861 года совершился великий обман трудового народа, Пирогов считал себя, однако, обязанным принимать участие в осуществлении этого обмана. Еще будучи попечителем, он писал, что вынужден «применяться к существующему порядку вещей», так как «никто не давал» ему «права преобразовывать» этот порядок.

К обязанностям добросовестного помещика Пирогов готовился еще задолго до приезда в деревню. Киевский его сослуживец и поклонник, директор гимназии М. К. Чалый, рассказывая в своих воспоминаниях, как князь И. И. Васильчиков добивался и добился «отставки Пирогова, пишет, что «предусматривая такой исход своей педагогической деятельности, Пирогов заблаговременно приготовил себе приют, купивши имение подле Винницы, и как только получил отставку, в ту же минуту сдал должность своему помощнику Михневичу и засел в лаборатории заняться химическим разложением почвы своего села Вишня; недели две его положительно никто не мог видеть; с раннего утра он отправлялся в лабораторию и совершенно отрешался от окружающей его среды».

Изучив в киевской лаборатории состав почвы своего села, Николай Иванович по приезде в деревню также внимательно изучил состав и образ мыслей населения этого села. Постоянный и неизменный сто- оонник гласности, он мог через несколько месяцев, поделиться своим опытом помещика со всеми интересующимися этим вопросом. В пер- вом «Письме мирового посредника» (в № 6 газеты, И. С. Аксакова «День» за 1861 год). Пирогов сообщал, как отнеслись крестьяне к «Положению» 19 февраля. «Прибыв в мое имение в конце апреля, я созвал крестьян и объявил им, что желал бы перевести их с из- дельной повинности на денежную, прочел им все статьи Общего положения, касающиеся до этого предмета, и старался, сколько умел, расчислить все выгоды этого перехода. Крестьяне, казалось, меня поняли и согласились, что для них будет выгоднее платить, сколько сле-дует, за то количество земли, которым каждый пользуется, и работать у самого же землевладельца, или где им покажется лучше, по вольным ценам. После этого, в течение 4 летних месяцев, я вел самый аккуратный счет всем их работам на моих полях, оценивая их по здешним, сравнительно довольно высоким ценам... Многие из крестьян моего имения, желавшие более заработать, или оставшиеся М'не должными, выходили почти ежедневно НА полевые работы...

Я был очень рад, что мне удалось на самом деле убедить крестьян в выгодах оброчного положения пред барщиной. Оброк же я старался ввести, имея в виду: 1) увеличить благосостояние всего сельского общества, в руках которого останутся деньги, уплачиваемые мною вольнонаемным при существовании издельной повинности; 2) заохотить крестьян к совестливому исполнению работ, и, наконец, 3) сделать их как можно скорее собственниками полного надела, так $ак выкуп при содействии правительства по закону не может иначе состояться как при оброчном положении крестьян».

Пирогов имел в виду выгоды крестьян, которые по его плану делались за денежную повинность правительству «собственниками довольно большого надела (10 десятин полевой земли для тягловых и 5 десятин для пеших, да усадебной от 2 до 4 десятин). Но к ..крайнему моему удивлению,— пишет Николай Иванович,— когда я созвал их снова для переговоров об уставной грамоте (через 6 недель после ІІ-ГО расчета), они все объявили, что не желают быть на оброке».

Пирогов не грабил крестьян, как князья Меншиковы, Кочубеи и другие столбовые дворяне. Он желал крестьянам «добра», как все либеральные помещики, но при соблюдении царского «закона» и помещичьих «нрав».

«Либералы так же, как и крепостники,—писал В. И. Ленин в цитированной выше статье «Крестьянская реформа...»,— стояли «а почве признания собственности їй власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти» (Сочинения, XV, стр. 143).

Либеральный помещик Пирогов полагал, что все дело объясняется только необразованностью крестьян. «К несчастью своему, они не умеют читать,— пишет он баронессе Раден,— держат книгу закрытою у себя в кармане и не верят тому, что им ві этой книге прочитывает...

Новое высочайше утвержденное и столь хорошо и систематически * выработанное Положение лежит перед нами, а народ продолжает вполне спокойно действовать по-старому».

Вывод из этого — «крестьяне дураки». Сказано это, однако, в шутку, ибо тут же Пирогов старается убедить баронессу и всех, за нею стоящих, в ошибочности взгляда, что «было бы несоответственным порвать насильно прежние отношения и не ставить никакой овя зи между господами и крестьянами». Пирогов убеждал великокняжескую фрейлину, что нет нужды оставлять помещика и крестьянина связанными цепью крепостничества. Другие либеральные ученые доказывали тем же кругам, что помещики обязательно должны полу-чить деньги за крестьянскую свободу.

Принадлежавший к тому же либеральному кружку, передававший великим князьям и княгиням свои соображения о новом государственном строе через ту же фрейлину Раден профессор К. Д. Кавелин писал: «Освобождение крестьян без вознаграждения помещиков, во-первых, было бы весьма опасным примером нарушения права собственности, которого никакое правительство нарушить не может, не поколебав гражданского порядка и общежития в самых основаниях; во-вторых, оно внезапно повергло бы в бедность многочисленный класс образованных и зажиточных потребителей в России, что, по крайней мере сначала, смогло бы во многих отношениях иметь неблагоприятные последствия для всего государства; в-третьих, владельцы тех имений, где обработка земли наймом больше будет стоить, чем приносимый ею ДОХОД, 1С освобождением крепостных совсем лишаются дохода от этих имений».

Но все это были только различные оттенки одной мысли: собственность землевладельца-помещика священна и неприкосновенна. В. И. Ленин вэворит об этом в статье «Крестьянская реформа...»: Пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, была борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок» (Сочинения, т. XV, стр. 143).

Николай Иванович Пирогов понимал, что постепеновщина в деле уничтожения вековой несправедливости не годится. В письме к баронессе Раден он иронизирует по поводу того, что в «принципе добровольных соглашений» между крестьянами и помещиками «полагали узреть чудеса». Эта'печальная ошибка: «К. сожалению забыли, что для проведения этого прекрасного принципа взаимное доверие вполне необходимо. Но где иайти таковое? Крепостное право разрушило его в корне... Известное учение о постепенном переходе от рабства к свободе— теоретически неопровержимо; но на практике невыгоды его столь же очевидны, как недостатки внезапного и совершенного пере- лода, и именно потому, что невозможно устроить дело таким образом, чтобы все ступени перехода постепенно и незаметно следовали одна за другой»."

Пирогов даже нащупал выход из положения: «Природа же делает внезапно из неуклюжей куклы летящую бабочку, и ни кукла, ни ба^ бочка не жалуются на это» —- пишет он непосредственно за приведенными строками.

, Чего же лучше? Выход есть: поступить подобно природе и сделать из крепостного раба свободного гражданина. Но Пирогов помещик и как помещик делает другой вывод — нужен выкуп: «Дай бог только, чтоб он поскорее состоялся: тогда крестьяне пробудятся от своего сна, как свободные люди и собственники; тогда от них будет зависеть сохранить или прекратить известные отношения к помещикам».

Так переродился разночинец, гениальный ученый Пирогов ® помещика под влиянием среды, в которую он вошел со времени своего перехода в петербургскую Медико-хирургическую академию.

Пирогов, сидя в своей подольской деревне, доказывал читателям аксаковского «Дия» и фрейлине Раден как важно для завершения великой реформы скорее провести выкупную операцию в соответствии с точным смыслом «превосходно» составленного «Положения» 19 февраля 1861 года, а Россия не успок'аивалась. К неповинующимся крестьянам и рабочим присоединились студенты. Эти совсем вышли из повиновения — вели пропаганду в школах, устраивали собрания и сходки с революционными песнями, раздавали вредные для государственного спокойствия листки. Для разных других министерств нашли подходящих руководителей, не удавалось найти хорошего министра народного просвещения. Посадили в это ведомство адмирала Путятина, авось усмирит студентов. Неудачный моряк и плохой дипломат оказался еще худшим министром просвещения. Кто-то предложил Пирогова. Либеральный профессор Б. Н. Чичерин поспешил через министра иностранных дел, князя Горчакова, сообщить куда надо, что Пирогов не годится: «Хороший человек,— писал Чичерин про знаменитого хирурга,— но на это место не годится. Фантазер. Человек, который заводит журнальную полемику о своих собственных мерах, не имеет понятия о власти. А власть теперь нужна».

После некоторых колебаний пришлось назначить А. В. Головкина, Это был человек не столько твердой власти, сколько ловких уверток. Но, как многие люди из окружения великого князя Константина Николаевича, он был умнее других придворных и пользовался репутацией либерала.

Либеральный Головкин понимал, что обществу нужны популяр» ные имена, и опять выдвинул Пирогова. Император не хотел слышать о назначении знаменитого хирурга товарищем министра. «Он крас- ный» — твердил государь и напоминал министру, как герценовский «Крлокол» называл отставку Пирогова одним из мерзейших дел Александра, пишущего какой-то бред и увольняющего человека, которым Россия гордится. Сошлись на том, что Пирогова пошлют за границу в качестве руководителя занятиями молодых людей, подготовляющихся там к профессуре в отечественных университетах. Мера либеральная, лицо популярное. Это должно убедить общество, в серьезности прогрессивных намерений правительства и успокоить студентов.

Николаю Ивановичу было не по себе в роли помещика, проводящего крестьянскую реформу. Трудно было совместить теорию с практикой. Он снова забыл своя уверения, что не дастся больше в обман, и согласился поддержать либеральные начинания правительства в деле просвещения. Имение сдано было арендатору, которому удобнее справляться с непомерными притязаниями крестьян: он не связан рассуждениями о долге перед народам. В мае 1862 года Пярогов был уже в Германии со своими кандидатами. Министр Головним при- гзлек симпатии Николая Ивановича тем, что дал ему возможность свободно высказываться по всем вопросам воспитания и образования, предоставив ему печатать свои произведения без цензуры в журнале министерства и отдельными книгами. Руководство Пирогова занятиями профессорских кандидатов, в Германии дало русскому просвещению многих хороших профессоров.

Революционное движение в России разрасталось. Обманутые крестьяне волновались. Учащаяся молодежь вела явную и скрытую пропаганду против существующего строя. Император видел в этом оправдание для поворота «а путь реакции. Либеральные реформы объявлялись одна за другой, иа деле правительство вело твердую политику торможения. Пирогов сидел в Гейдельберге, руководил молодыми русскими учеными, писал свое классическое сочинение о воен- ао-полевой хирургии, исправно получал от арендатора часть выколачиваемых из крестьян денег за обработку помещичьей земли, презрительно отзывался о виновниках всякого рода правительственных безобразий на родине и негодовал по поводу революционно-пропагандистской деятельности Герцена, Бакунина и других агитаторов.

Проживая в Гейдельберге, Пирогов ездил в октябре 1862 года, по просьбе местных русских студентов, в Специю—к раненому Гари-бальди, у которого лечившие его светила тогдашней .хирургии не могли извлечь засевшую в ноге пулю. Николай Иванович помог революционному генералу. Популярность его стала принимать, в глазах придворных реакционеров, опасный характер. Но пока у власти был Головкин, он не позволял расправляться с ненавистным Александру II проф<еі«>рам, По еле выстрела студента Д. В. Каракозова в Александра 4 апреля 1866 года Россию отдали в руки виленокого диктатора М. Н. Муравьева-вешателя.^ Он прогнал Голавнина и посадил министром просвещения графа Д. А. Толстого, который был одновременно назначен обер-прокурором синода — руководителем церковного ведомства. Этим была разрешена задача религиозно-нравственного воспитания народа в духе христианского благочестия. Пирогов был при таких обстоятельствах лишним, а институт профессорских стипендиатов вредным. Граф Толстой расправился с обоими без проволочек: институт раскассировал, Пирогова уволил в отставку, да еще без обещанной Головкиным пенсии.

Во время своей заграничной командировки в 1862—1866 годах Николай Иванович обработал весь собранный им на полях сражений материал в двухтомное исследование, имеющее значение и для настоящего времени. Выпущенные на немецком языке «Основы общей военіно-іполевой хирургии» ((Лейпциг, 1863 —1864) были приняты военно-медицинским миром, как руководство к действию. В них Пирогов изложил свой взгляд- на госпитали, медицинскую администра-цию, перевязочные пункты и лечение ран. «Предложенная мною система рассеяния раненых и энергический протест против зла, наносимого раненым госпиталями, произвели глубокое впечатление,—1 сообщает Николай Иванович в автобиографическом письме И. В. Бертен- со.иу.—В этой книге уже излагался идеал Общества красного (креста прежде, чем оно осуществилось на деле... Противогнилостное лечение ран, тогда еще мало занимавшее умы врачей, я описал так, как его употреблял с различным успехом в течение 10 лет в госпитальной практике».

После издания немецких «Основ» русское военно-медицинское ведомство предложило Николаю Ивановичу издать erb руководство на русском языке. В течение 1864—1865 годов он переработал свою книгу и выпустил ее в 1865—1866 годах в 2-х частях под названием ^Начала общей военно-полевой хирургии, взятые из наблюдений военно-госпитальной практики и воспоминаний о Крымской войне и о Кавказской экспедиции». Здесь по заявлению военно-медицинских деятелей нашего времени, дан ряд классических положений, которые передавались из поколения в поколение хирургов как аксиомы хирургии войны. Идеями Пирогова в области воєнно-полевой хирургии с огромной пользой для своих армий пользовались в XX столетии Япония, Германия и другие страны.

Пирогов наметил также пути к выработке учения о госпитальной гигиене, развитого впоследствии знаменитым Джонам Листером. В одном письме 1880 года Николай Иванович заявляет, что его взгляд L'a этот предмет, «основанный на горьком опыте о госпитальных за-

Фото Л. Я. Леонид* ва

Н. И, Пирогов

(1870 г.)

С фотографии, ояятой в Еорливг se Вр»"> ввтадяч Ш»«г*эд ва «мр 4® «аао-пру-соков «ойпы

30 Н. И. Пирогов К5

разах, изолировании, госпитальном карантине и необходимости рассеяния тяжело-раненых», высказанный им за 30 лет до того, подтвержденный в «Началах хирургии», «разделяется теперь почти всеми». «Этот взгляд,— пишет Пирогов,—по моему мнению, еще более утвержден, чем ослаблен, введением листеровой повязки в хирургическую практику. Неподвижность поврежденной части самої! раны, антисептические средства при лечении раны, тщательная забота о свободном выходе ферментов, ее заражающих, и методичное давление, с возбуждением местной испарины в поврежденной части — вот главные основы, по моему мнению, благотворного действия листеровой повязки, были не раз уже давно испытаны мною в госпитальной практике, и если они не дали таких блестящих результатов, как эта повязка, то причиною тому было несовершенство техники и недостаток в приспособлении удобного материала».

Новейший историк русской хирургии, профессор В. А. Оппель заявляет, что «несомненно, идеи Пирогова предвосхищали медицинскую, специально хирургическую бактериологию; более того, Пирогов на самом деле стучался в ту дверь, за которой был и простор хирургии; он носился с мыслями о предупреждении инфекционных заболеваний, но не сделал окончательного вывода... Листер вылил в гениально простую формулу мысли о заражении раны, о предупреждении заражения и его лечении, которые частью были и у Гіиірогова».

Окончательно изгнанный из ведомства просвещения Николай Иванович снова поехал в деревню. Проездом в Подольскую губернию остановился на несколько дней в Одессе, где местное общество устроило в честь его банкет с речами и тостами. Пирогов отвечал на речи ораторов «немногими выразительными словами», закончив их указанием на то, что «для всех деятелей в России в настоящее время особенно нужен здравый смысл». Это дошло до графа Толстого, который, как пишет Николай Иванович в «Дневнике», счел его заявление за личную обиду и мстил ему денежно.

Пирогов сидел в «Вишне», где выращивал розы, возился с персиковыми оранжереями, занимался сельским хозяйством и частной медицинской практикой. Владения свои он увеличил покупкой двух новых имений в черноземной полосе России, сдавая всю землю в аренду. За годы деревенского уединения Николай Иванович два раза выезжал за границу, как представитель российского общества Красного креста: в 1870 г.-—на театр франко-прусской войны, в 1877— 1878 гг.—на театр русско-турецкой войны. Обе поездки великого хирурга были предприняты для выяснения лучших приемов лечения и распределения раненых и больных воинов. Обе отличались от севастопольской поездки. Это был уже не тот Пирогов, который наводил ужас на госпитальных вор1"®.

Один из самых преданных учеников Пирогова, благоговевший перед ним доктор Кадэ, сопровождал своего учителя во время поездки его на театр войны 1877—1878 годов. «Николай Иванович под старость сделался совсем иным,— цишет Кадэ в своих воспоминаниях о Пиро-

А. А. Пирогова

Снимок с фотографии конца 70-х годов XIX его летия, последних лет жизни Пирогова

гове,— я затрудняюсь определить, когда именно совершился перелом в Іего характере, но я был очень изумлен разговорами, которые он вел со мною в Кишиневе. С откровенностью, которая всегда и во вфм была ему свойственна, Пирогов защищал взгляд, что врач не должен оказывать безвозмездных услуг, что существуют полицейские врачи и врачи для бедных». Перемена произошла в деревне, по возвращении Николая Ивановича из Германии, в значительной степени под влиянием Александры Антоновны Пироговой — женщины расчетливой и чрезвычайно настойчивой.

147

10*

Во время попечительства Пирогова в Одессе и Киеве двери его квартиры были постоянно открыты для бесплатного приема больных. Беднота Новороссии и юго-западного края постоянно заполняла его врачебный кабинет. За пять лет такой деятельности всероссийская врачебная известность гениального хирурга превратилась в настоящий культ его имени. Из окрестных деревень тянулись в «Вишню» за бесплатным советом. Но теперь полежеиие иаменилось. Александра

Антоновна хотела оградить покой мужа и старалась ограничить его благотворительность. Жена Пирогова вошла в соглашение с крестьянами своего села, и они за определенную плату помещали у себя тех больных, которых Николай Иванович оперировал.

Пирогов оставил в своей «Военно-полевой хирургии» описание этих гГервобытных больниц: «Целые двадцать пять лет я занимался хирур-гической практикой и в хороших и в худых госпиталях, и на открытом поле, в солдатских и госпитальных палатках, в хижинах крестьян и в великолепных домах. Я имел достаточно случаев сравнить результаты... Самые счастливые результаты я получил из практики в моей деревне. Из 200 значительных операций (ампутаций, резекций, ли- Тотомий и пр.) я за полтора года не наблюдал ни одного случая травматической рожи, гнойных затекав и гнойного заражения, несмотря на то, что лечение после моих операций я предоставлял только силам натуры. Раны перевязывались или самими больными, или фельдшером— евреем, не имевшим почти никакого опыта в хирургической практике. Часто оставались оперированные по три и четыре дия без перевязки, и иногда проходили целые недели, прежде, нежели я имел время посетить больного.

Оперированные и раненые лежали в малороссийских, из прутьев соломы и глины сделанных, лачугах, в сенцах и в закормах; везде сквозило и текло в дождливую погоду. Других постелей не было, кроме глиняного пола, покрытого кое-как снопом соломы или узкими, стенными лавочками. Тут же ходили и животные, ползали дети, спали здоровые, пекли и варили. Больные почти все были издалека приехавшие крестьяне и евреи. Редко за ними ухаживали родные. Они платили за ночлег и пищу и думали только о том, как бы скорее выздороветь и менее поплатиться. Часто, не имея с собой белья и не получая его из дому, они лежали по целым неделям в той же рубашке, замаранной кровью после операции, жесткой и скоробившейся как лубок, от гноя и нечистоты...

Надобно было удивляться как скоро эти необразотанные и неловкие люди научились сами наблюдать и присматривать над собой. Ампутированные на нижних конечностях сами держали раненную но-гу при перевязках раны, очищали и обмывали ее водой. Больные с резецированными суставами плеча или локтя, после наложения гипсовой повязки, сами являлись ко мне на квартиру для перевязки и уходили, поддерживая оперированный член здоровою рукою. Больные, после камнесечения, сами переменяли подложенные под них тряпки, промоченные насквозь мочею...»

Такой порядок лечения вызвал в газетах толки об ужасной экспло- атации больных имении Пирогова и на одесском лимане, куда он приезжал ежегодно летом. Рассказывали, что, когда Пирогов приезжает в Одессу, то он находитсяна откупу. Ловкие люди, по договору с женой Пирогова, нанимают для знаменитого доктора квартиру и обязываются уплачивать за каждого больного по определенной таксе, беря в свои руки взимание денег с самих больных. Сам Николай Иванович, конечно, не мог не чувствовать всей нелепости такого положения, но его протест против такой аксплоатации его. авторитета носил весьма наивный характер: чтобы дать возможность неимущим пациентам пользоваться его медицинской помощью, Пирогов тайком от жены договаривался с ними о встречах во время своих прогулок, ка которые он всегда выходил с книжкой для рецептов.. Здесь, как и во многих других, более крупных, явлениях оказывалась всегдашняя двойственность Пирогова, в которой природный демократически настроенный разночинец, сплошь и рядом приобретал черты представителя тех дворянски-бюрократических кругов, с которыми во второй половине его жизни была тесно связана научная и общественная дея-тельность Николая Ивановича.

В последние годы жизни Николая Ивановича организм его стал быстро разрушаться. Тогда-то Пирогов решил писать воспоминания и 5 ноября 1879 гадаізавел дневник под таким названием: «Вопросы жизни, дневник старого врача, писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что может быть когда-нибудь прочтет и кто другой». В «Дневнике»—отрывочные воспоминания Николая Ивановича с детских лет до первой женитьбы и многочисленные, не приведенные в систему рассуждения на социальные и философские темы. Несколько цитат из рассуждений последнего рода приведено выше.

Доктор К, Волков, в своем «опыте перспективной оценки» ге-ниального хирурга и анатома с марксистской точки зрения, отмечает, что во время I дерптокой профессуры Пирогов был «типичным меха-нистическим Материалистом». «Иным, конечно, в те годы он и быть не мог,— говорит автор,-- для натуралиста и врача это был крайний и высший пункт философского развития». Это относится к тридцатым годам.

Но «озаренный во время ночных бессониц» 1842 года мыслью об «уповании в промысел», Николай Иванович, как показано в предшествующем Изложении, увлекся мистическими беседами в гостиных петербургских,' гернгутереких баронесс. Занявшись философствовав ниями о божественности откровения и т. п. вещах, он от трактатов об евангельском/ назначении женщины-матери и жены, .через педагогическую статьію «Вопросы жизни» (1856 года), пришел к «Дневнику старого вра:4а» с его телеологическими рассуждениями о «беспредельном и вечном разуме, управляющем океаном жизни» («Дневник», стр. 16); заявлениями «о мистичности глаз всех домашних животных, плотоя,^ных и травоядных» (стр. 114); слезливыми покаяниями

о тех вивисекциях и операциях, в которых он «по 'незнанию, неопыт-ности, легкомыслию или бог знает почему заставлял животных му- мться понапрасну» (стр. 116); с признанием гениальности Дарвина И его теории при заявлении, что не может «слышать без отвращения и перенести ни малейшего намека об отсутствии творческого плана и творческой целесообразности в мироздании» (стр. 182).

Этим путем гениальный анатом дошел до таких записей в «Дневнике» за январь 1881 года: «Я за предопределение. По-моему, все, что случается, должно было случиться и не быть не могло» (стр. 189) ; «веру я считаю такою психическою способностью человека, которая более всех других отличает его от животных» (стр. 191); «"сомнение— вот начало знания; безусловное доверие к избранному идеалу— вот начало веры; нет нужды, если он будет абсурдом; истинно-веру-ющему нет дела до результатов положительного знания» (стр. 193). Заявив далее, что «в самых тайниках человеческой души рано или поздно, но неминуемо должен был развиться и, наконец, притти осуществленный идеал (богочеловека» (стр. 198), Пирогов через утверждение, что «всеобъемлющая любовь и благодать святого духа— самые существенные элементы идеала веры христовой» (стр. 202), подходит к подробному рассказу о своем детстве. Эти любопытные, зчень . ценные с фактической стороны, воспоминания Николая Ивановича прерываются известием об убийстве Александра II, так сильно «по+рягашем» автора «Дневника» (стр. 272), что он стал писать о «гнусной шайке злоумышленников, о крамольниках и пропагандистах» (стр. 297), которым «не сорвать венка бессмертия с головы» царя, чьи «заслуги оценит беспристрастная история» (стр. 276). Такая философия примирила с Пироговым (после его смерти) не только реакционеров и монархистов, но и служителей церковного культа, с радостью ухватившихся за религиозно-патриотические откровения великого хирурга. Целый ряд статей, помещенных равными священниками в церкавіно-шриходсішх журналах, засорил огромную литературу о научных заслугах Пирогова и многочисленные воспоминания об его общественно-медицинской и педагогической деятельности.

В 4880 году появилось

пяти-

десятилетнем юбилее научной деятельности Пирогова, А в «Вишне» стали получаться телеграммы, адреса и приветствия. Друзья Николая Ивановича установили точную дату юбилея, который решено было

Но «Дневник старого врача» не был известен при жизни Пирогова, и его имя неизменно пользовалось огромной популярностью в конце семидесятых годов. Подорвать ее не могли и приведенные выше газетные толки о деревенской медицинской практике Николая Ивановича. Либеральное общественное мнение не считалось с ними, революционные Круги были 2 отпраздновать 25 мая 1881 года, в 50-ю годовщину со дня получения Пироговым докторского диплома. Предполагалось устроить празднование в Петербурге. Но Пирогов заявил, что если уж нужно торжество, то оно должно быть устроено в Москве, на его родине,

Из дневника Пирогова /г

-Л (Ту,

•Снимок с предпоследней страницы „Дневника старо" trjr^ ^

го врача", написавнон перед смертью Пирогова; ру gy^

копись Дневника—в музееПироговав Ленинграде;

копись Дневника—в музееПирогова в Ленинграде; ка первой строке сверху и на второй строке снизу слово чувство — без первого шв", так, как всю жизнь у Пирогов ЭТО СЛОВО

и проводиться в университете, месте его первоначального Образования. «Хотя обстоятельства вынудили меня жить вне Москвы и сделали меня бездомным скитальцем, — говорил он устроителям,—но сердце мое всегда стремилось к ней».

Все выходившие в 1881 году в России печатные издания, частные и официальные, специальные и общие, уделяли много места статьям о Пирогове. В печати появилось много общих характеристик его, вос-поминаний об отдельных моментах его жизни, воспроизводились портреты, печатались поднесенные ему адреса, сообщалось о стипендиях, учреждавшихся учеными обществами и отдельными лицами. Все евро-

пейские ученые общества и университеты прислали юбиляру адреса и дипломы на звание почетного доктора. Большинство русских уни-верситетов избрало его почетным членом еще до шестидесятых годов. Академия наук давно почтила Николая Ивановича званием члена- корреспондента.

Юбилейные празднества продолжались несколько дней. В Москву съехались представители всех русских и многих иностранных медицинских обществ. Банкеты в честь Пирогова приобрели грандиозный характер.

Заключительный день юбилейного торжества был омрачен усилением предсмертной болезни Николая Ивановича. Потеряв за год до того последний коренной зуб правой верхней челюсти, он отказывался вставить искусственные челюсти. На месте выпавших зубов стала развиваться язва, которую Пирогов заметил только в начале* юби-лейного года, не придав ей тогда особенного значения. Прямо с юбилейного праздника пришлось увезти Пирогова в Вену—-к знаменитому хирургу Бильроту. Последний спокойно и решительно оказал, что болезнь не серьезная, скоро пройдет без хирургического вмешательства. После смерти Николая Ивановича Бильрот заявил в печати, что он сразу установйл характер болезни, но считал, что больной за 70 лет, с явными признаками начинавшегося маразма в теле и с катарактами На обоих глазах, не перенесет операцию. Тем более; что и операция не помогла бы: болезнь была "неизлечима.

Весь обратный путь в деревню Пирогов провел весело, в шутках и воспоминаниях молодости. «Из убитого и дряхлого старика,— рассказывает его спутник, доктор С. С. Шкляревский, — он опять сделался бодрым и светлым». Но скоро истинный характер болезни выяснился и для самого Пирогова. «Он, очевидно, вполне сознавал свое безвыходное положение,—писал Шкляревский,—видеть Николая Ивановича, говорить с ним о роковой болезни его—было чрезвычайно тяжело». Несмотря на это, Александра Антоновна повезла мужа, летом 1881 года на одесский лиман, где он купался и был осаждаем многочисленными бедными больными. По настоянию жены Пирогов ввел и там платный медицинский прием.

В одну из своих обычных деревенских прогулок, в сентябре, Николай Иванович простудился и слег. С этого времени началась для него борьба между жизнью и смертью. Но и теперь он продолжал свой «Дневник». В конце октября перо выпало из рук Пирогова, он находился в агонии до самой кончины, последовавшей в 8гА часов вечера 23 ноября 1881 года. Газеты и журналы, русские и зарубеж-ные, , снова печатали статьи, заметки, воспоминания, снимки, относящиеся к жизни и деятельности Пирогова. В «Вишню» прибыли депутаты, присылались вейки. Похоронен Пирогов в семейном склепе

под церковью. Тело его было набальзамировано и долго сохранялось без изменений.

Снвагок с портрета работы И. Е. Репина. написанного в 1881 г. — во время приезда Пирогова в Москву на празднование 50-летнего юбилея его -ученой деятельности

//. И. Пирогов

(1881 г.)

ные заседания. Грандиозный характер носило чествование его памяти по поводу двадцатипятилетия со дня кончины, 23 ноября 1906 года, и по случаю столетия со дня рождения, 13 ноября 1910 года. Во время празднования столетнего юбилея Николая Ивановича «.Немецкий медицинский еженедельник» заявлял, что Пирогов, «был не только великим русским4хирургом, он был вообще одним из вели- "чайших хирургов и имя его в истории медицины всегда будет стоять наряду с именами величайших деятелей науки». Из учреждений, связанных с именем Николая Ивановича, самыми популярными были периодические всероссийские «Пироговские съезды врачей». На этих съездах иногда раздавались призывы к освобождению страны от гаета самодержавия и удушающей народ бюрократической опеки. Другое учреждение, созданное в память Пирогова,—музей его имени

В память Пирогова было создано после его смерти несколько ученых, медицинских и педагогических обществ в столицах и в провинции. В Петербурге устраивались ежегодно в ноябре торжествен-

в Петербурге, возле здания Военно-медицинской академии. Здесь собраны рукописи Николая Ивановича, его портреты, принадлежавшие ему хирургические инструменты и другие предметы. Ценное собрание материалов о Пирогове хранится в Центральной библиотеке Наркомздрава в Москве. Есть два бронзовых памятника Пирогову: и Москве—на Девичьем поле против здания Медицинского 'института, в Ленинграде—'В вестибюле клинического госпиталя Военно- медицинской академии. В музее Пирогова в Ленинграде есть бронзовый бюст его, отлгтый погипсовому, сделанному И. Е. Репиным И находящемуся в 7 ретояковской галлерее в Москве. Сохранилось много портретов Николая Ивановича, написанных Репиным и другими художниками; есть картина Репина «Прибытие Н. И. Пирогова в Москву на празднование своего юбилея».

Великая русская революция освободила скованные царизмом творческие силы народных масс. Утратился смысл созыва Пироговских съездов, стало забываться имя Пирогова, как знамя либеральной общественности. Но значение его научных исследований ценится советской общественностью, напоминающей стране о великом ученом. В одну из годовщин со дня смерти Пирогова профессор Н. А. Се-машко, бывший тогда народным комиссаром здравоохранения, писал о значении медицинских идей Пирогова для нашего времени: «Николай Иванович Пирогов исповедывал те социально-гигиенические идеи, которые теперь в значительной части проведены в жизнь. Пирогов доказывал, что «будущее принадлежит предупредительной медицине». Эти справедливые слова его теперь проводятся в жизнь. Они могут быть вполне проведены потому, что только власть трудящихся может осуществить полную защиту трудящихся. I олско • власть советов не знает социальных препятствий на пути оздоровления населения. Пирогов всегда ратовал за врача-общественника, а настоящая, інеущемленная общественность может быть лишь при власти' трудящихся. Наконец Пирогов был глубоким поборником науки, которая должна указать пути к оздоровлению населения. Именно так ставится сейчас научная работа, именно в этих целях наша страна покрылась густой сетью научно-медицинских учреждений. В этом смысле Пирогов был провозвестником идей советской медицины».

По разным причинам Пирогов не оставил т. н. хирургической школы, как это название применяется к другим выдающимся ученым. Но, как отмечают исследователи, его научно-учебной деятельности, «школа Пирогова — вся русская хирургия». Эти слава из работы о Николае Ивановиче, написанной до развития советской медицины. Цитированный выше доктор Волков, в своем очерке, напечатанной Фото Л. Я. Лєони,іСоа

в 1931 году, задает себе вопрос: «Нужно ли писать о Пирогове? Стоит ли, вообще заниматься в наше кипучее время пыльной архаикой давно умолкнувшего былого? Продолжает ли жить среди нас Пирогов, умерший физически полвека назад, илиІМІЬГ іможем спокойно предоставить погребать его идеологический труп идеологическим мертвецам сегодняшнего дня?» «На этот вопрос может быть дай только один ответ, — заявляет автор, — Пирогов жив, он живет в наших мыслях, чувствах и действиях как положительными, так и отрицательными сторонами своей огромной индивидуальности. И это вполне понятно. Пирогов и через 50 лет после своей смерти вод/нует, восхищая или возмущая своего читателя; привлекает или отталкивает; возбуждает живой восторг или горячее негодование, озлобление. Великие открытия Пирогова прочно вошли в железный инвентарь мировой хцрургии и никогда не потеряют своего научного анаічения. Как бы ни была беспощадна критика личности Пирогова, от этого его общественное и< научное лицо ни мало не пострадает в своей исторической значительности в глазах людей, умеющих оценивать личность не с точки зрения абстрактного идеала, а в условиях ее времени, быта и среды.

Хвалить или ругать Пирогова, и то и другое было бы одинаково неумно. Не в этом дело, а в том, чтобы показать, чему учгіться у Пирогова и с чем у него бороться. Пирогов умер, но его блестящие научные достижения живут и служат верно делу коммунизма. Но ведь живы еще и его философские и даже политические взгляды. Это они ведут тайную подрывную работу под нашу стройку. Оми избегают дневного света, они влачат жалкое существование, но они еще не добиты. А добить их необходимо. В общественном мнении советских врачей необходимо разрушить некритический пиэтет к личности.Пирогова в целом. Пирогов для нас бессмертен и велик как хирург- анатом, но и только... I

Великие научные заслуги Пирогова в хирургии не полумили должной конкретной оценки в нашей исторической литературе. Не про-слежено революционизирующее влияние идей Пирогова на развитие западно-европейской хирургии, о (существовании которого (мы имеем право говорить с полной уверенностью... Наше признание! и уважение мы отдаем смелому ученому Пирогову, Пирогову-атеисту, последовательному мыслителю и неутомимому работнику на поприще науки..л