2. Советская правовая система

Официальное советское правоведение утвер-ждало, что в бывшем СССР последовательно реализуется принцип верховенства закона в системе источников права. На самом деле иерархия юридических актов выглядела иначе.

1.

В то время как страны англосаксонской и романо-германской правовых семей переходили к де- мократическим формам законодательства на протяжении полутора, а то и двух-трех веков, бывший СССР обрел всеобщее (в том числе для женщин) избирательное право почти мгновенно в ходе преобразований февраля-ноября 1917 г. Естественно, правосознание основной массы населения оказалось абсолютно неподготовленным к реальному народовластию. В этих условиях сами общественные условия требовали фактического сужения круга лиц, по-настоящему участвующих в правотвор-честве. Идеи о мгновенном скачке в народоправство разбились сразу, как только столкнулись с подлинными правоотношениями. Не желая отказываться от прежних лозунгов и программных установок, бывшая КПСС, однако, силой обстоятельств стала выполнять функцию прежней, дореволюционной аристократии (конечно, без ее культуры, традиций, образования и на совершенно иной идеологической базе).

Хотя правотворческая задача «пролетарской аристократии» была предопределена историей, реализация этой миссии проводилась с прямолинейной напористостью свойственной, впрочем, всякой новой политической элите.

Выпячивание командной роли парткомов противоречило пропаганде преимуществ социалистического строя. Поэтому с середины 30-х годов получила широкое распространение практика издания совместных постановлений бывшего ЦК ВКП (б) - КПСС и бывшего Совета Министров (СНК) СССР. Она стала формой легализации государ- ственного нормотворчества партийных комитетов и в то же время обеспечивала оперативное решение вопросов управления в годы Второй мировой войны и в послевоенный период. С партийной точки зрения любое такое совместное постановление играло роль директивы для парткомов и для рядовых коммунистов. А участие правительства в его утверждении придавало акту общеобязательный юридический характер в рамках писаной части советской Конституции. На практике совместные партийно-государственные решения нередко рассматривались правоприменительными органами как надзаконные или «созаконные», что приводило к подрыву принципа верховенства законов.

2. Значительную конкуренцию законам совдепов составляло ведомственное правотворчество. Чтобы замаскировать вопиющие факты попрания авторитета законов, «верхи» стали расширительно толковать понятие «законодательство», с чем поневоле приходилось мириться даже самым квалифицированным юристам.

Огромная масса циркуляров, правил, регламентов, инструкций сопровождала каждый шаг руководителя предприятия, цеха, директора школы, вообще любого специалиста. К концу 70-х началу 80-х годов только в сфере управления народным хозяйством накопилось до 200 ООО различных приказов, инструкций и иных подзаконных актов. Многочисленные предписания подавляли количеством, противоречили друг другу и законам. Руководители ведомств явочным порядком присвоили себе своеобразное право вето на законодательные акты: установился порядок, когда даже законы бывшего СССР действовали в системе данного ведомства только после издания министром соответ-ствующего приказа.

3.

В то время как западноевропейские парламенты ежегодно на протяжении многих лет готовят по нескольку сотен законов, парламентские органы бывшего Союза ССР обнаруживали сходную про-изводительность законотворчества только по сово-купности всех лет существования советской правовой системы.

Причем главным законодателем в советской не партийной части государственного аппарата стала узкая коллегия лиц, избиравшихся не населением, а Верховным Советом, а на деле его Президиумом. В бывшей Конституции СССР 1936 г. Президиуму Верховного Совета поначалу отводилась роль толкователя законов, которые издавались на сессиях парламента. Но этот компактный, немногочисленный по составу и всегда находившийся «под рукой» государственный орган оказался удобным для штамповки одобренных высшими партийными инстанциями решений. Явочным порядком через бывшие Президиумы Верховного Совета СССР, а также бывших союзных и автономных республик стали проводиться указы, вносящие изменения и дополнения в законы бывшего СССР и соответствующих республик. Начавшаяся вскоре

Вторая мировая война придала нарождающемуся конституционному обычаю дополнительное обоснование: на войне некогда было созывать сессии парламента, чтобы провести необходимую законодательную меру. В конце 40-х годов практика «указного» законотворчества была легализована поправкой в Конституции. В результате большая часть законодательных норм вводилась посредством указов бывшего Президиума Верховного Совета, санкционированных впоследствии бывшим Верховным Советом СССР.

Малочисленность законов - вряд ли случайная - открывала широкий путь для ведомственного и парткомовского правотворчества, необходимого в создавшихся условиях. Поэтому качество многих законов и указов оставалось ниже всякой критики.

4. Помимо традиционной не демократичности, неконкретности и засилья общих громких фраз, за-конодательные акты в бывшем СССР страдали от-сутствием механизма реализации закрепленных в них норм. Большая часть законов брежневской эпохи, особенно касавшихся охраны окружающей среды, памятников истории и культуры, народного образования, прав и свобод граждан, были сформулированы абстрактно и не предусматривали реальных санкций за их нарушение.

Граждане бывшего СССР не могли воспользоваться важнейшими конституционными правами, поскольку долгие годы не издавались законы, в которых были бы регламентированы порядок реа-лизации свободы слова, печати, права на проведение митинга или шествия и т. д. Почти 12 лет (1977-1989 годы) не принимались законы о судебном обжаловании незаконных действий должностных лиц и о всенародном голосовании (референдуме). Благодаря подобному юридическому фокусу многие конституционные декларации оставались на бумаге.

5. Другой бедой советского законодательства была его недостаточная систематизированность, а также труднодоступность нормативных материалов для граждан, учреждений, предприятий и организаций.

Подобная ситуация стала отголоском сталинизма в юриспруденции: в 30-х - 50-х годах засекречивались даже Кодекс законов о труде и Положение о товарищеских судах, которые казалось бы, должны были быть самыми доступными актами права. Большая часть общесоюзных нормативных правовых актов не подлежала широкой публикации, а рассылалась в полузакрытом порядке по административным каналам.

Господство парткомовского и ведомственного законодательства затрудняло проведение кодификационных работ.

С образованием бывшего СССР аналогичные работы проводились в сфере союзного законодательства: были приняты Основы судоустройства,

Основы уголовного законодательства, Общие начала землепользования и землеустройства, Воздушный, Таможенный кодексы и ряд других важных кодификационных актов. В 1927 г. появилось неофициальное «Систематическое собрание дей-ствующих законов СССР», состоявшее из шести томов.

Казалось бы, создавалась возможность для повторения удачного опыта М.М.Сперанского и создания законов Союза и его республик. Однако крутая ломка общественных отношений, предпринятая сталинским руководством в конце 20-х - начале 30-х годов, сняла вопрос о комплексной систематизации законодательства с повестки дня. Полную кодификацию советских законов признали нецелесообразной, поскольку она закрепила бы те нормы, которые ушли в небытие с политикой НЭПа.

На протяжении последующей четверти века в бывшем СССР не проводилось никакой систематизации и кодификации законодательства. К середине 50-х годов только союзных актов (законодательных и правительственных) накопилось около 400 ООО. Они вносили неразбериху не только своим количеством, но и юридическим качеством: немало имелось бессодержательных распоряжений, таких, как «усилить внимание», «обеспечить контроль», «повысить ответственность» и т.п.

Во второй половине 50-х годов возобновилась кодификация. Она началась на союзном уровне и ознаменовалась принятием новых Основ законодательства бывших Союза ССР и союзных республик: уголовного (1958 г.), гражданского (1961 г.), земельного и о браке и семье (1968 г.), исправительно-трудового (1969 г.), о труде (1970 г.) и др.

На базе этой третьей в истории советского права - массовой кодификации (1918-1919 гг.; 19221930 гг.; 1958-1970-е гг.) в середине 70-х годов началось осуществление программы издания Свода законов Союза и республик.

В 1985 г. завершилось издание десятитомного Свода законов. Всего в Свод законов было включено 1367 нормативных актов. Будучи нестабиль-ными по содержанию (оперативное обновление которого так и не удалось наладить), эти тома остались мертвым памятником эпохи застоя. Таким образом, полная кодификация советского права даже в части официального законодательства, без учета парткомовских и ведомственных норм, игравших фактически роль законов, так и не состоялась.

6. Особняком в системе источников советского права стояли судебная практика и обычаи. Следуя традициям романо-германской правовой семьи XIX столетия, советские правоведы допускали су-ществование обычного и судейского нормотворчества только в порядке исключения и при обязательном сохранении формального верховенства закона. Так, применение обычаев допускалось в морском праве (обычаи порта при морских перевозках) и в земельном (местные правила решения земельных дел). Гораздо шире - хотя и явочным порядком применялось прецедентное право: Верховные Суды бывших Союза ССР и союзных республик анализировали судебную практику и на ее основе, а также при рассмотрении конкретных дел издавали постановления, которые имели обязательную силу для нижестоящих судов и подчас весьма существенно корректировали нормы законодательства. К примеру, именно судебным толкованием была уточнена статья Кодекса законов о труде, позволявшая администрации уволить работника за прогул, т.е. трехчасовое отсутствие на рабочем месте без уважительной причины. Суд разъяснил, что указанное законом время прогула может быть исчислено и суммар-но, если работник вследствие опоздания, произвольных отлучек, самовольного ухода с рабочего места - в совокупности отсутствовал на работе в течение дня не менее трех часов.

В 20-х годах судебная власть осуществляла также и конституционный контроль в бывшем СССР.

Согласно Положению о Верховном Суде, принятому в 1923 г., в его задачу входило представление заключений по требованию Президиума ЦИК1 о законности с точки зрения Конституции тех или иных постановлений ЦИК и Совнаркомов республик, а также СНК. По предложению центральных органов республик или по собственной инициативе Верховный Суд мог далее входить с представлениями в Президиум ЦИК о приостановлении и отмене постановлений, действий и распоряжений центральных органов и отдельных наркоматов бывшего СССР, кроме постановлений ЦИК и его Президиума, по мотивам несогласованности тако-

ЦИК СССР Центральный Исполнительный Комитет, являвшийся двухпалатным парламентом Федерации в 1924-1936 годах; избирался Съездом.

вых с Конституцией. Таким образом, функции Верховного Суда бывшого СССР в области кон-троля за исполнением Конституции в целом можно охарактеризовать как надзорные и консультационные. Окончательно все конфликтные дела рассматривал и решал сам Президиум ЦИК.

Состоявшая при Верховном Суде прокуратура имела право входить непосредственно в Президиум ЦИК с протестами на решения Верховного Суда и его коллегий.

Хотя решающие полномочия сосредоточивались в руках Президиума ЦИК, тем не менее роль Верховного Суда и прокуратуры в осуществлении конституционного контроля была весьма существенной. Именно на их плечи возлагалась текущая работа по пересмотру огромного количества нормативных актов союзных и республиканских органов, выявлению нарушений конституционности, подготовке заключений по спорным вопросам применения Конституции. Об объеме этой ра-боты можно судить хотя бы по следующим данным: в 1924 г. в Верховный Суд поступило 277 нормативных актов для проверки их с точки зрения конституционности, в 1928 г. 6272 нормативных акта.

В первые 40 лет существования советского правосудия в нем были представлены три основные формы процесса: состязательная (при рассмотрении гражданско-правовых дел), инквизиционная (применявшаяся Особыми совещаниями, «тройками» и «двойками») и смешанная (в общих уголовных судах).

Уголовно-процессуальное законодательство 1958-1960 гг. ликвидировало легальную основу инквизиционного судопроизводства, но не стало заменять смешанный процесс наиболее демократичным состязательным. Основы уголовного судопро- изводства бывших Союза ССР и союзных республик 1958 г. и Уголовно-процессуальный кодекс бывшей РСФСР 1960 г. провозгласили действующими большинство из перечисленных выше принципов правосудия; впервые закрепили участие общественности в уголовном судопроизводстве; четко сформулировали права обвиняемого и обязанности должностных лиц по их реализации; определили основания для признания лица подозреваемым и его права; расширили процессуальные границы для деятельности защитника (адвоката). Но все это являлось прогрессивным шагом только по отношению к прежнему бесправному положению и не отвечало мировым стандартам действительного правосудия. Ни презумпция невиновности, ни состязательность процесса так и не были провозглашены: закон лишь туманно повествовал о некоем «равенстве прав участников судебного разбирательства» эта формулировка служила фиговым листком для прикрытия фактически преимущес-твенной позиции обвинения.

Суды, как и вся система юстиции, составляли важный элемент командной системы руководства страной. Органы правосудия могли быть гарантами прав человека, особенно когда речь шла о необходимости защитить его от могущественной госу-дарственной машины. Разделение властей зако-нодательной, исполнительной и судебной - отрицалось и в теории, и тем более на практике.

Суды, находясь в центре системы уголовной юстиции, выступали как орган расправы, репрессии, а не как орган правосудия, так как законодатель ставил перед всеми органами уголовной юстиции общую задачу борьбы с преступностью.

По традиции, укоренившейся в сталинскую эпоху, процессуальное законодательство пренебрегало правами граждан. Суды подчинялись данной свыше установке об усилении борьбы с правонарушениями, почти отказались от оправдательных приговоров. Недостаточная требовательность судов к качеству проведенного предварительного расследования провоцировала следователей разнообразнейшими способами вымогать у подследственных признание вины эту средневековую «царицу доказательств». Следственный аппарат оказался практически вне судебного контроля. Даже санкцию на арест в советской правовой системе давал не судья, а прокурор. Но большая часть следователей подчинялась прокурору по службе. Значит, прокурор никак не был способен наладить эффективный контроль над укреплением режима законности: ведь надзирать приходилось за самим собой, отвечая в случае объективного подхода к делу за огрехи в работе непосредственных подчиненных. Широкое распространение получил арест в качестве меры пресечения, даже в тех случаях, когда он не вызывался необходимостью. По существу, арест был универсальной мерой пресечения, при этом нередко нарушались установленные законом сроки следствия и соответственно сроки содержания под стражей до суда. Были случаи, когда люди сидели в тюрьмах по три-пять лет до суда. Необеспеченность прав обвиняемого усугублялась тем, что уголовно-процессуальное законодательство не предусматривало участия адвоката в предварительном следствии, хотя во всех цивили-зованных странах это предусматривается (исключение было сделано законодательством только для несовершеннолетних и некоторых других категорий подследственных, однако и в этом случае допуск защитника на стадии предварительного следствия зависел от усмотрения следователя и прокурора). Отказ подследственному в праве

пользоваться услугами адвоката на стадии предварительного следствия наследие сталинско-бе- риевской «юстиции», серьезно ущемляющее гарантии прав граждан.

Суды и все другие правоохранительные органы находились в фактической зависимости от местных властей. Они зависели от исполкома местного Совета в материальном плане: «слишком» независимые судьи долго могли ждать получения жилья, испытывали трудности с отоплением, продуктовым снабжением, устройством детей в детский сад и т.п. Кроме того, ретивые администраторы были в силах организовать отзыв судьи с его поста или забаллотировать кандидатуру непослушного слуги Фемиды на ближайших выборах судей. Таким путем складывалось печально знаменитое «телефонное право» - предмет, не изучавшийся в юридических вузах, но весьма ощутимый и реальный в жизни.

Судьи состояли - практически поголовно - членами «правящей партии». Институт партийной ответственности стал еще одним орудием подрыва конституционной нормы о независимости суда.

На протяжении всех лет советской власти суд так и не занял подобающего ему места в правовой системе общества, что связано как с традициями правового нигилизма, так и со стремлением правящей элиты заменять правосудие своим индивиду-альным усмотрением. А ведь юстиция была и остается несущей конструкцией в любой правовой системе. Пренебрежительное отношение к правосудию прокладывает дорогу произволу, подрывает устои права и самого общества.

257

Ч 4144

К 80-м годам советская правовая система оказалась в состоянии хронического кризиса. Он был вызван: во-первых, неоправданной централизацией правотворчества, препятствовавшей приня-

тию на местах наиболее рациональных управленческих решений; во-вторых, несостыковкой юридических норм и новых потребностей хозяйственного развития страны и отдельных предприятий; в-третьих, разрывом между законодательными постановлениями и их реализацией на практике.

Синхронное воздействие этих негативных факторов можно было преодолеть только с помощью всеобъемлющей и комплексной правовой реформы. Однако руководители бывшего СССР не сумели ее провести, а в конце 80-х - начале 90-х годов пошли по пути десоветизации права, демонтажа социалистической правовой системы. Впрочем, умения не хватило и на это. Процесс преобразований вырвался из-под контроля, и в ходе революционных событий 1991 г. советская правовая система распалась на разрозненные элементы, со-храняющиеся в законодательстве бывших республик Советского Союза и в правосознании их граждан.