<<

12.2.4. Этнокультуральные особенности психопатологических механизмов общественно опасных действий

Согласно определению М.М.Мальцевой (1987), под психопа­тологическими механизмами общественно опасных дейст­вий понимается «...такое взаимодействие болезненных рас­стройств психики между собой, а также с личностными осо­бенностями больного и ситуационными факторами, которое обусловливает совершенное деяние и исключает возможность трактовать его как преступление».

Иначе говоря, правонару­шение больного имеет свой патологический мотив, который возникает в структуре доминирующего у него психопатологи­ческого синдрома. Именно наличие такой связи дает психи­атрам возможность предвидеть не только саму вероятность совершения пациентом общественно опасных действий, но и прогнозировать их характер и направленность.

С определенной степенью условности психопатологиче­ские механизмы общественно опасных действий, совершае­мых психически больными, могут быть разделены по харак­теру лежащей в их основе психической патологии на два основных варианта. В первом варианте противоправное дея­ние больного обусловлено продуктивными психотическими расстройствами, во втором — негативными (дефицитарны- ми) расстройствами и специфическими изменениями лич­ности. Таким образом, выделяют продуктивно-психотиче­ский и негативно-личностный механизмы [Мальцева М.М., 1987].

По данным настоящего исследования, в структуре обще­ственно опасных действий, совершаемых психически боль­ными, негативно-личностные механизмы занимают ведущее положение: 85,2 % случаев у славян и 80,5 % — у финно-уг­ров. Негативно-личностные механизмы делятся на два вида: ситуационно спровоцированные (т.е. действия, совершаемые под влиянием реальной побуждающей ситуации), выявляе­мые примерно у половины всех больных каждой этнической группы, и инициативные (действия, совершаемые по иници­ативе самого больного), составляющие около у всех случаев ООД. Если в первом варианте психопатологическое рас­стройство не является непосредственной причиной ООД, а служит лишь «благодатной почвой», которая может дать «ро­сток» только в определенных условиях, то во втором — глав­ную роль в совершении ООД играет собственная инициатива больного, который сам создает необходимую для этого ситуа­цию.

Наиболее часто встречающимся видом ситуационно спро­воцированных ООД (около уА всех случаев в каждой этниче­ской группе пациентов) являются деликты, связанные с ин­теллектуальной несостоятельностью. Такие больные, попадая в сложные жизненные обстоятельства, совершают ООД (чаще имущественные), будучи не в состоянии самостоятельно най­ти оптимальный выход из положения. Другой вид ситуацион­но спровоцированных ООД обусловлен эмоциональной бес­контрольностью (19,3 % случаев у русских и 17,8 % — у коми); для этого характерно сочетание выраженных негатив­ных расстройств у больных с повышенной возбудимостью. Как правило, данные правонарушения совершаются в состо­янии алкогольного опьянения. Реже (5—6 % случаев) ситуа­ционно спровоцированные ООД вызываются повышенной внушаемостью и подчиняемостью, что свойственно лицам с умственной отсталостью.

В группе инициативных действий психопатологические расстройства у больных обусловливают такие изменения по­ведения, наклонностей, моральных и целевых установок, ко­торые становятся непосредственной причиной ООД. Самым распространенным вариантом этой группы негативно-лично­стных механизмов оказался дефицит высших эмоций, выяв­ленный у 20 % всех больных, совершивших ООД. С учетом клинических признаков сюда можно включить достаточно широкий круг психической патологии: от шизофрении до умственной отсталости. Следующим по частоте вариантом является расторможенность влечений — примерно 10 % всех случаев, реже диагностировалась псевдосоциальная гиперак­тивность — около 2 % случаев.

Таким образом, негативно-личностные механизмы явля­ются доминирующими в формировании и реализации обще­ственно опасных действий психически больных, причем час­тота отдельных вариантов этих механизмов не различается в сопоставляемых этнических группах пациентов.

Продуктивно-психотические механизмы ООД в изучаемых группах больных служат причиной ООД примерно с одина­ковой частотой в обеих этнических группах больных: 19,5 % у финно-угров и 14,8 % — у славян.

Клинически выделяется два варианта продуктивно-психотического механизма: с бре­довой мотивацией и без нее. Более распространен второй ва­риант, при котором выявляют 12,1 % случаев у финно-угров и 8,5 % — у славян. Удельный вес варианта с бредовой моти­вацией составляет соответственно 7,4 и 6,3 %.

В структуре продуктивно-психотических механизмов с бредовой мотивацией у славян выше удельный вес таких ви­дов, как бредовая защита и искупление мнимой вины, а у финно-угров — бредовая месть и реализация бредовых про­ектов.

Под термином «бредовая защита» понимают опасные дей­ствия больных с разнообразными вариантами бреда пресле­дования, направленные на защиту от несуществующих пре­следователей. Эти действия могут быть разделены на пассив­ные и активные. Пассивные характеризуются стремлением скрыться от преследования, для чего больные меняют место жительства, работу, иногда перемещаются на далекие рассто­яния. Такие действия не несут в себе агрессии по отношению к окружающим, поэтому противоправное деяние совершает­ся, как правило, случайно. Характерным примером пассив­ного варианта бредовой защиты может слркить следующее наблюдение.

Больной П., 22 лет, русский, житель Сыктывкара. Обвинялся в угоне автомобиля. Единственный ребенок в семье. Тетя по линии отца страдала шизофренией. Раннее психомоторное развитие без особенностей. В школу пошел вовремя, учился в начальных классах хорошо. Однако уже тогда был малообщительным, не любил шум­ных компаний, в свободное время дома осваивал радиодело. В стар­ших классах успеваемость снизилась. После окончания школы про­бовал поступить в университет на физико-математический факуль­тет, но не прошел по конкурсу и был призван в армию. Служил связистом, служба проходила на отдаленных точках, где было огра­ниченное количество солдат. После демобилизации вернулся до­мой. Через некоторое время родители заметили изменения в харак­тере и поведении сына. В контакт практически ни с кем не вступал, часто становился раздражительным, на работу не устраивался, учи­ться дальше не собирался.

Перестал выходить на улицу, постоянно закрывался в своей комнате, много курил, не спал по ночам. В один из вечеров, разбив стекло, выпрыгнул из окна 3-го этажа и побежал. Увидев во дворе заведенную машину, сел в нее и выехал за черту города, но не справился с управлением, опрокинулся в кю­вет, где и был задержан работниками милиции.

При проведении стационарной судебно-психиатрической экс­пертизы в первое время был напряжен, часто озирался по сторонам, сжимал голову руками, не спал по ночам, закрывался одеялом с го­ловой. Постепенно после медикаментозной терапии несколько ус­покоился. Рассказал, что около полугода назад понял, что ФСБ хо­чет сделать из него «зомби». Они вмонтировали ему в голову специ­альный приемник и постоянно посылают своеобразные сигналы. Все окружающие люди знают об этом и думают о нем плохо. Вече­ром, когда все случилось, должен был прийти особо опасный сиг­нал, поэтому решил скрыться от преследователей. Эмоционально монотонен. Память на текущие события несколько снижена. Кри­тика к своим переживаниям отсутствует. С диагнозом «шизофре­ния, параноидная форма, приступообразно-прогредиентный тип те­чения» был признан невменяемым, рекомендовано принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа.

Из данного примера видно, что при наличии неблагопри­ятной наследственности и специфического преморбида лич­ности, произошло острое развитие заболевания. Клиническая картина, начавшаяся с появления галлюцинаторных рас­стройств, постепенно усложняется — присоединяются явле­ния психического автоматизма, и на высоте психотического состояния формируется острый чувственный бред воздейст­вия и преследования, захватывающий полностью личность больного. У подэкспертного выявлялась и дефицитарная симптоматика, но она находилась как бы на «вторых ролях». Угон автомобиля, послуживший причиной привлечения бо­льного к уголовной ответственности, был следствием стрем­ления уйти от преследования.

Активный вариант бредовой защиты проявляется прежде всего агрессивными действиями по отношению к тем лицам, которых больной считает своими преследователями.

Именно этот фактор делает данный вариант гораздо более опасным для окружающих. В большинстве случаев это тяжелые право­нарушения, которые, как правило, бывают очень тщательно подготовленными. В проведенном исследовании четко про­слеживается, что данный вариант не характерен для больных национальности коми, тогда как у русских он занимает одно из ведущих мест по частоте.

Примером данного варианта может послужить следующее клиническое наблюдение.

Больной С., 31 года, русский, житель Сыктывкара. Привлечен к ответственности за нанесение тяжких телесных повреждений. Ро­дился в семье рабочих вторым из 3 детей. Наследственность психо­патологически не отягощена. В раннем возрасте перенес рад дет­ских инфекций. В школу пошел вовремя, учился на «4» и «5», осо­бенно нравились гуманитарные предметы. В характере с раннего возраста отмечались раздражительность, вспыльчивость, неуравно­вешенность. После окончания школы поступил в школу милиции и успешно ее закончил. Уже во время учебы были замечены некото­рые странности в поведении: чрезмерно увлекался закаливающими процедурами, причем часто менял различные методики; постоянно перечитывал одни и те же философские книги. В возрасте 25 лет женился, вскоре родилась дочь. Жена с первых лет совместной жиз­ни заметила у мужа немотивированные колебания настроения: от чрезмерной активности до полной апатии. Почти сразу после свадь­бы отношения стали ухудшаться, муж часто устраивал скандалы, предъявлял различные претензии. Вскоре стала ясна суть его пре­тензий — неверность жены. Стал проверять ее наряды вплоть до нижнего белья, периодически следил за ней. Смонтировал специа­льное устройство для прослушивания телефонных разговоров. По­сле очередного скандала жена обратилась к руководству мужа. Ког­да возникло сомнение в его психической полноценности, он был освидетельствован психиатром и направлен на обследование и лече­ние в психиатрическую больницу, где был поставлен диагноз «ши­зофрения».

Больной был комиссован из органов внутренних дел.

Пытался заниматься коммерческой деятельностью, но без успеха. Брак по инициативе жены был расторгнут. После этого проживал у родите­лей, часто приходил в квартиру к бывшей жене под предлогом сви­дания с дочкой. Однако дочь его не интересовала, каждый раз устраивал скандалы, высказывал идеи ревности. Нарушились отно­шения и с родителями, ушел от них в общежитие. Постепенно у него сформировались идеи, что бывшая жена при помощи своих любовников хочет избавиться от него. На улице стал замечать слеж­ку за собой различных людей, была уверенность, что в комнате, где он проживал, постоянно проводят обыск. Перестал выходить на улицу, никому не открывал дверь. Затем ему пришла в голову мысль, что ему все равно не спастись, и решил расправиться с быв­шей женой. Придя в квартиру, нанес ей ножом проникающее ране­ние брюшной полости. Услышав шум, пришедшие на помощь сосе­ди предотвратили более серьезное преступление.

При проведении стационарной судебно-психиатрической экс­пертизы в поведении оставались замкнутость, настороженность. Ча­сто заходил в другие палаты, внимательно всматривался в лица бо­льных и персонала. В мышлении отмечались обстоятельность, эле­менты паралогичности и непоследовательности. Сохранялась убеж­денность, что его должны были уничтожить любовники жены. Дей­ствия свои считал правильными и другого выхода не видел. С диа­гнозом «шизофрения, параноидная форма, непрерывно-прогреди- ентный тип течения» был признан невменяемым. Рекомендовано принудительное лечение в психиатрической больнице со строгим наблюдением.

В данном случае на фоне эмоционально-волевых наруше­ний, немотивированных колебаний настроения и нарушений мыслительного процесса постепенно сформировались бредо­вые идеи ревности, трансформировавшиеся впоследствии в идеи отношения и преследования. Вместе с нарастающими нарушениями мышления в виде обстоятельности и парало­гичности происходила систематизация бредовых пережива­ний с одновременным усилением аффективных расстройств, тревоги и страха. На пике их остроты и произошло правона­рушение. Желание убить свою бывшую жену может быть рас­ценено как способ спасти себе жизнь и, следовательно, яви­лось активным вариантом бредовой защиты.

Как уже было сказано, вариант бредовой мести является наиболее частым видом продуктивно-психотических меха­низмов с бредовой мотивацией у больных финно-угорской группы. При этом мотив бредовой мести чаще всего бывает направлен на самых ближайших родственников.

Приводим клиническое наблюдение.

Больной В., 44 лет, коми, обвинялся в нанесении телесных по­вреждений своей матери.

Старший из двух детей. Отец и мать злоупотребляли спиртными напитками. В школу пошел с 7 лет, учился посредственно, классы не дублировал. Окончил 8 классов, работал разнорабочим. Был призван в армию, служил в войсках связи. После демобилизации работал монтером связи, одновременно учился в вечерней школе. Вскоре женился, имеет дочь. В возрасте 25 лет впервые обратился за помощью к психиатрам. Беспокоили снижение настроения, бес­сонница, суицидальные мысли, имели место кратковременные гал­люцинаторные расстройства в виде акоазмов. Обследовался в пси­хиатрической больнице, где был поставлен диагноз «шизофрения». Вскоре брак был расторгнут, перестал поддерживать отношения с прежней семьей. Многократно без видимых причин менял места работы, начал злоупотреблять алкоголем. После смерти отца продал дом и проживал с матерью в квартире. Неоднократно госпитализи­ровался в психиатрическую больницу, была определена II группа инвалидности. С матерью постоянно конфликтовал, но этот факт всегда оставался вне внимания психиатров. Постепенно все более отчетливо стал требовать, чтобы мать вернула ему военные награды. Считал, что она распространяет слухи, будто бы он шпион. Обра­щался в различные инстанции, вплоть до Президиума Верховного Совета с требованием вернуть правительственные награды, которые выкрала у него мать. За 3 мес до правонарушения перестал прихо­дить на прием к психиатру. Из материалов уголовного дела извест­но, что В. нанес матери тяжкие телесные повреждения.

Во время проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы фон настроения снижен. На вопросы отвечал не всегда по существу. Эмоционально монотонен, о своих переживаниях рас­сказывал неохотно. Удалось выяснить, что у В. было ощущение, будто все окружающие к нему плохо относятся. Слухи о том, что он шпион, распространяла, по его глубокому убеждению, его же мать. Она украла у него боевые награды, чтобы он никому не мог дока­зать, что он герой. Идея отомстить матери за ее «злодеяние» воз­никла достаточно остро, без четкой продуманности. Убежден в своей правоте, в содеянном не раскаивается.

По заключению экспертизы, В. страдает психическим заболева­нием в форме шизофрении с непрерывно-прогредиентным течени­ем и парафренным синдромом. Признан невменяемым с рекомен­дацией направления на принудительное лечение в психиатрическую больницу с усиленным режимом наблюдения.

В рассматриваемом случае на протяжении ряда лет у боль­ного формировался целый комплекс бредовых идей — отно­шения, преследования и как следствие — мести конкретному виновнику всех бед и страданий — собственной матери. Пра­вонарушение произошло на фоне нарастания бредовой ак­тивности, поэтому мотив бредовой мести является механиз­мом его совершения.

Рассматривая вариант реализации бредовых проектов, не­обходимо подчеркнуть, что его частота в финно-угорской группе больных значительно выше, чем в славянской. Кли­ническое своеобразие данного вида продуктивно-психотиче- ских механизмов заключается в том, что в структуре бреда у коми часто присутствуют религиозно-мистические мотивы. Возможно, в сознании коренного населения до сих пор име­ют место дохристианские верования, основой которых был анимизм — вера в духов, олицетворяющих все явления окру­жающего мира.

Приводим пример соответствующего клинического на­блюдения.

Больной М., 48 лет, коми, обвинялся в хищении государственно­го имущества. Родился в сельском районе в семье рабочих шестым ребенком из восьми. В раннем возрасте проходил лечение в инфек­ционной больнице, причина неизвестна. В школу пошел вовремя, учился удовлетворительно. В армии не служил в связи с неврологи­ческим заболеванием (со слов испытуемого, часто болела голова). После школы закончил училище и работал трактористом, но очень уставал от физических нагрузок, перешел работать лесником. Рабо­та нравилась. Женат не был. Проживал в доме родителей самостоя­тельно. В возрасте 45 лет при строительстве подсобного хозяйства получил тяжелую черепно-мозговую травму. В течение 2 мес лечил­ся стационарно. В последующем поведение М. изменилось. Он стал более замкнутым, на несколько дней уходил в лес, перестал следить за своим внешним видом, не выполнял производственные поруче­ния. Впоследствии выяснилось, что в тайге на территории лесхоза он вырубил большой участок леса овальной формы и своеобразно укладывал бревна по периметру. Было возбуждено уголовное дело по факту хищения государственной собственности.

При проведении стационарной судебно-психиатрической экс­пертизы установлено стойкое повышение артериального давления до 190/90 мм рт.ст., при эхоэнцефалографии выявлено расшире­ние III желудочка, на рентгенограмме черепа — остеопороз стенки турецкого седла, на глазном дне — стойкое расширение вен сет­чатки.

В отделении держался обособленно, хотя и участвовал в трудо­вых процессах. Во время бесед охотно и подробно рассказывал, что наконец-то понял свое предназначение — он создан для связи с иным миром, ему нужно построить приемно-посадочный пункт, чтобы «духи» сошли на землю и вошли с ним в контакт. Это слож­ное сооружение он и возводил в тайге. О содеянном не переживал, считал действия администрации лесхоза мелочью по сравнению с тем, что ему предписано судьбой. Сожалел только о том, что вре­менно должен был прекратить работы над проектом.

Комиссия пришла к выводу, что у М. - органический психоз сложного генеза с параноидным синдромом. Рекомендовано при­знать его невменяемым и направить на принудительное лечение в психиатрическую больницу общего типа. В механизме совершения правонарушения ведущее место занимает мотив реализации бредо­вого проекта. Отсутствие характерных для шизофрении негативных расстройств и наличие объективно подтвержденных знаков органи­ческого поражения головного мозга позволяют сделать вывод об имевшемся у больного психотическом эпизоде органической при­роды.

В структуре продуктивно-психотических механизмов, не имеющих бредовой мотивации, ведущее место занимают им­перативные галлюцинации и автоматизмы, а также аффекто­генная переоценка собственных возможностей. При этом первый из них значительно чаще встречается у финно-угров, а второй — у славян. Другие виды состояний без бредовой мотивации (косвенная бредовая мотивация, дисфорическая агрессивность, импульсивные действия) имеют место в каче­стве механизмов ООД в единичных случаях и не различаются по своей частоте в сравниваемых этнических группах боль­ных.

Исходя из этого, более пристального внимания заслужива­ет вариант с императивными галлюцинациями и автоматиз­мами. Это обусловлено не только тем, что по своему меха­низму он близок к вариантам с бредовой мотивацией, но и потому, что именно он имеет наибольшие особенности в со­поставляемых группах больных. В частности, если среди сла­вян данный механизм ООД свойствен в основном больным шизофренией, то в группе финно-угров он в равной степени часто определяется у лиц с шизофренией и алкогольными психозами.

Приводим клиническое наблюдение.

Больной Н., 28 лет, коми, обвинялся в нанесении тяжких телес­ных повреждений. Единственный ребенок в семье. Воспитывался матерью, так как отец проживал отдельно. Несколько раз был су­дим, злоупотреблял алкогольными напитками. В школу пошел с 7 лет, учился посредственно, занимался в различных спортивных секциях. После школы поступил в ПТУ, получил специальность га- зоэлектросварщика. В это время начал употреблять алкогольные на­питки. В течение 3 лет служил в ВМФ, часто находился на гаупт­вахте из-за пререканий с командирами. После демобилизации вер­нулся домой, устроился на работу в строительную организацию по специальности. В это время начал систематически принимать алко­голь, вскоре появились первые запои. Женился, родился сын. По поводу частых алкоголизаций в семье были конфликты. После смерти матери Н. еще больше стал злоупотреблять алкоголем, запои участились. Стал слышать несуществующие голоса. Больным себя не считал и за помощью не обращался. По окончании 10-дневного запоя на 2-й день почувствовал внутреннее беспокойство, сердце­биение, напряжение во всем теле. Долго не засыпал, чтобы отвлечь­ся, пытался читать книгу, пил чай. Из материалов уголовного дела известно, что внезапно состояние Н. резко изменилось: начал бе­гать по квартире, вдруг схватил нож и ударил им сначала жену, по­том спящего сына, а затем и себя.

При проведении стационарной судебно-психиатрической экс­пертизы неврологических расстройств и патологии внутренних ор­ганов не выявлено. В психическом состоянии отмечалось выражен­ное снижение настроения. Глубоко переживал о содеянном. Сооб­щил, что совершить такой поступок его заставили «голоса», сопро­тивляться которым у него не было больше сил. Каких-либо продук­тивных расстройств мышления выявлено не было. Экспертной ко­миссией был поставлен диагноз: «острый алкогольный галлюциноз» на фоне хронического алкоголизма II стадии». По отношению к со­деянному рекомендовано считать его невменяемым и направить для прохождения лечения в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением.

Анализ показывает, что за сравнительно короткий период времени у больного развился рецидивирующий алкогольный галлюциноз. Инкриминируемое ему деяние возникло на вы­соте обострения, когда поведение полностью стало опреде­ляться содержанием императивных галлюцинаций. В этом смысле оно носило импульсивный характер.

К числу других особенностей данного механизма ООД у больных финно-угорской группы следует отнести его форми­рование в достаточно раннем возрасте, клиническую стой­кость и тенденцию к частым обострениям. Интересно, что в Уг всех случаев больные с данным вариантом совершают та­кое специфическое правонарушение, как поджог.

Больная А., 47 лет, коми, обвинялась в поджоге государственно­го имущества. Родилась третьей из четырех детей в семье рабочих. Бабушка по линии матери считалась в деревне «странной» женщи­ной. В школу пошла с 7 лет, училась посредственно, особых инте­ресов не проявляла. После окончания 8 классов выполняла подсоб­ную работу, затем получила профессию доярки и работала на фер­ме. В 21 год вышла замуж, родила двоих детей. Вскоре родственни­ки начали отмечать странности в поведении А. Стала меньше об­щаться с окружающими, очень холодно относилась к детям, пере­стала выполнять домашние дела. На работе также начала получать взыскания за халатное отношение к своим обязанностям. В один из вечеров выпрыгнула из окна 2-го этажа и убежала в поле, где подо­жгла два стога сена, принадлежащих совхозу. Было возбуждено уго­ловное дело, проходила судебно-психиатрическую экспертизу, при­знана невменяемой с диагнозом: «шизофрения». Проходила при­нудительное лечение в психиатрической больнице общего типа. Во время обследования выявлено, что больная в течение некоторого времени слышала в голове злой мужской голос, который ее по­стоянно ругал, оскорблял. Его давление постепенно усиливалось, о себе он запрещал кому-либо рассказывать. На высоте обостре­ния болезни «голос» приказывал сжечь дом. Она уже приготовила спички, но в последний момент, сопротивляясь ему, выпрыгнула из окна. Поджигая сено, думала таким образом разрешить ситу­ацию.

После лечения вернулась домой, работала разнорабочей. Лекар­ства принимала нерегулярно. Примерно через полгода состояние вновь ухудшилось, подожгла свою летнюю кухню, а затем в «нака­зание» за это вогнала себе под ногти 14 швейных иголок. В после­дующем неоднократно лечилась со схожей клинической картиной в психиатрической больнице. Была определена II группа инвалидно­сти по психическому заболеванию. Муж оформил развод, дети про­живали с ним, а потом самостоятельно. В день совершения право­нарушения подожгла коровник, а затем пыталась удалить себе гла­за. При задержании была крайне возбуждена, выкрикивала отдель­ные слова, не связанные между собой.

При проведении амбулаторной судебно-психиатрической экс­пертизы констатирована ампутация левого глазного яблока. В пси­хическом состоянии некоторая растерянность, фон настроения сни­жен. Рассказала, что в день совершения правонарушения началось особенно сильное влияние «голоса» — сопротивляться ему уже не могла. Сожалела о содеянном, но критика носила формальный ха­рактер.

Экспертной комиссией была признана невменяемой, поставлен диагноз: «шизофрения, непрерывно-прогредиентный тип течения, галлюцинаторно-параноидный синдром». Рекомендовано принуди­тельное лечение в психиатрической больнице общего типа.

Как следует из наблюдения, у больной на протяжении многих лет имеет место стойкий императивный галлюциноз, не сопровождавшийся бредовыми переживаниями. С годами нарастала дефицитарная симптоматика, но она не играла в механизме совершения правонарушения ведущего значе­ния. На высоте обострения поведение больной полно­стью определялось содержанием императивных галлюцина­ций.

Таким образом, анализ психопатологических механизмов ООД подтверждает наличие этнокультуральных особенно­стей общественно опасного поведения больных с психиче­скими расстройствами. Знание этих особенностей позволя­ет с большей вероятностью прогнозировать возможность, характер и направленность противоправных действий пси­хически больных и принимать более эффективные меры по их предупреждению.

Завершая свой труд, нам хотелось бы систематизировать при­веденные в нем сведения, выделить основные закономерно­сти влияния этнокультуральных факторов на психическое здоровье, дать обобщенную оценку их роли в возникновении и течении различных форм психической патологии и дест­руктивного поведения.

«Погружение» в проблемы этнокультуральной психиатрии еще раз убедило нас в том, что сегодня невозможно достичь высокого качества диагностики и лечения психических рас­стройств без учета этнокультуральных особенностей пациен­тов. Применение этнокультуральных подходов является не­пременным условием эффективности профилактики психи­ческих заболеваний, организации психиатрической помощи, охраны и укрепления психического здоровья населения. В особой степени это актуально для многонациональных стран, к числу которых относится и Россия.

Осмысление множества фактов, установленных в ходе собственных исследований, а также данных, накопленных в мировой психиатрии, позволяют сделать ряд обобщений.

Первое из них касается этнокультуральных особенностей распространенности психических расстройств. Этот показа­тель, свидетельствующий о наличии вариаций в частоте пси­хических заболеваний или их отдельных форм в различных этнических популяциях, наиболее освещен в мировой лите­ратуре. Однако описываемые различия традиционно вызыва­ют наибольшие сомнения, поскольку они могут быть связаны не только с этнокультуральными факторами, но и с различ­ными методическими подходами исследователей, уровнями организации и доступности психиатрической помощи, пси­хологической культурой населения.

Наши исследования охватили четыре этнические группы России: славянскую, финно-угорскую, тюркскую и тунгу­со-маньчжурскую. Первые три из них являются крупнейши­ми по,численности в стране, а последняя включает малочис­ленные коренные народы Дальнего Востока. Исследование проводили по единой унифицированной методике, что дало возможность корректно сопоставить полученные результаты.

Сравнительное исследование распространенности основ­ных форм психической патологии в изучаемых этнических группах населения позволило установить наиболее высокую

болезненность психическими расстройствами у народов фин- но-угорских национальностей. Так, показатели распростра­ненности шизофрении, эпилепсии с психическими расстрой­ствами, депрессивных расстройств у финно-угров превышают таковые в славянской и тюркской группах в 1,5—1,7 раза, а пограничных психических расстройств — в 5,3 раза. Выяв­ленная закономерность требует дальнейшего углубленного изучения причин столь выраженных различий, а также сви­детельствует о необходимости повышенного внимания пси­хиатров к охране психического здоровья финно-угорских на­родов страны.

Важные особенности распространенности психических расстройств, связанных с употреблением алкоголя, были установлены в славянской и тунгусо-маньчжурской этниче­ских группах Дальневосточного региона России. С одной стороны, болезненность коренных народов Дальнего Востока алкоголизмом (22 на 1000 представителей этих национально­стей) в 2 раза превышает аналогичный показатель у славян­ского населения. С другой стороны, алкогольные психозы у аборигенов встречаются достоверно реже, чем у славян. Та­кое несоответствие между показателями распространенности алкоголизма и алкогольных психозов (обычно эта связь пря­мо пропорциональна) не описано в мировой литературе. По нашим наблюдениям, у аборигенов более частым вариантом неблагоприятного развития алкогольной болезни являются не психотические, а тяжелые соматические расстройства.

Этнокультуральные особенности клинической картины пси­хических расстройств можно условно разделить на две группы. Первая из них характеризует этнокультуральные различия в клинической структуре психической патологии, вторая — специфику клинических проявлений и течения психических расстройств у больных разных этнических групп.

В клинической структуре пограничных состояний как у больных славянских, так и финно-угорских национальностей ведущее место занимают расстройство адаптации, неврасте­ния и тревожное расстройство. Однако у финно-угров выше удельный вес фобических, а у славян — соматоформных рас­стройств и соматоформной вегетативной дисфункции. Что касается расстройств личности (психопатий), то при их рав­ной частоте в обеих этнических группах больных у славян преобладают возбудимые, а у финно-угров — тормозимые формы.

Установлен ряд сходств и различий в характере клиниче­ских проявлений пограничной психической патологии у бо­льных сравниваемых национальностей. Такие психопатоло­гические феномены, как тревога, полиморфные вегетативные нарушения, конверсионная и эмоционально неустойчивая симптоматика, выявляются у пациентов обеих этнических групп практически с одинаковой частотой. Вместе с тем у славян в клинике пограничных состояний достоверно чаще встречаются астенический и соматоформный синдромы, а у финно-угров — субдепрессивный, фобический и магифрени- ческий (уход в мир магических представлений и пережива­ний). Все эти различия имеют четкую связь с преморбидны- ми этнопсихологическими характеристиками пациентов сравниваемых национальностей.

Существенными этнокультуральными особенностями от­личаются аффективные расстройства. В частности, у финно- угров эти заболевания представлены почти исключительно депрессиями (94 % ), в то время как у славян их доля в струк­туре аффективной патологии составляет % (65 % ).Следова­тельно, маниакальные расстройства — довольно редкое явле­ние у финно-угорских народов.

Среди факторов, предрасполагающих к возникновению депрессивных расстройств, следует выделить высокую на­следственную отягощенность суицидальным поведением в обеих этнических группах больных. При возникновении и формировании депрессий установлена интересная законо­мерность: у лиц финно-угорских национальностей чаще про­слеживается причинная (либо пусковая) роль психогенно травмирующих ситуаций. У славян этого выявить не удалось, что позволило предположить у них большую распространен­ность депрессий эндогенного происхождения.

Эта гипотеза нашла свое подтверждение при дальнейшем клиническом анализе депрессивных расстройств в сопостав­ляемых группах больных. Так, в структуре депрессивных за­болеваний у славян преобладают биполярное аффективное и рекуррентное депрессивное расстройства. Для клинических проявлений этих заболеваний характерны острое начало, большая глубина депрессии, наличие психотических рас­стройств, циклический тип течения, сезонность обострений. У больных финно-угорских национальностей отмечается со­вершенно иная картина. Наиболее частой клинической фор­мой депрессий является дистимия, а к числу характерных особенностей заболевания относятся его подострое начало, субдепрессивный уровень симптоматики и затяжное, с тен­денцией к хронизации, течение. Таким образом, по всем кли­ническим параметрам депрессивные расстройства у славян­ских пациентов находятся ближе к эндогенному полюсу, а у финно-угров — к психогенному.

Особый интерес представляет сопоставление данных с ча­стотой суицидов в славянской и финно-угорской популяци­ях, приведшее нас к довольно неожиданным выводам. По­скольку распространенность самоубийств у финно-угорских народов достоверно превышает аналогичный показатель у славян, было бы логичным ожидать большей частоты и тяже­сти депрессий у финно-угров. На деле же мы имеем совер­шенно противоположную картину — более тяжелые и на пер­вый взгляд более суицидоопасные депрессии преобладают у лиц славянских национальностей. Исходя из этого, можно предположить, что либо роль депрессий в суицидогенезе не столь велика, как это принято считать, либо больные финно- угры даже в случаях тяжелых суицидоопасных депрессий не попадают в поле зрения психиатров, и это в итоге приводит таких пациентов к совершению самоубийства.

Изучение этнокультуральных особенностей шизофрении по­казало, что ее клиническая структура у больных славянских и финно-угорских национальностей практически одинакова. В обеих этнических группах пациентов более % всех случаев приходится на параноидную форму заболевания, а простая, злокачественная и иные формы выявляются достоверно реже.

Течение шизофренического процесса имеет ряд различий в сопоставляемых группах больных. Наиболее распростра­ненным типом течения у пациентов обеих национальностей является непрерывный — около 60 % случаев. Частота других типов течения имеет различия в сравниваемых группах боль­ных: эпизодический со стабильным дефектом и эпизодиче­ский ремиттирующий типы чаще выявляются у славян, а эпизодический с прогредиентным развитием дефекта — у финно-угров. Таким образом, неблагоприятное течение ши­зофрении, характеризующееся непрерывностью, высокой прогредиентностью, большей частотой и глубиной дефекта, чаще выявляется в финно-угорской группе больных.

Важными в клиническом отношении представляются раз­личия в содержательной стороне продуктивной психопатоло­гической симптоматики у больных шизофренией сравнивае­мых национальностей. Так, у славян фабулы бреда, характер галлюцинаторных образов, как правило, соответствуют обра­зовательному уровню пациента и отражают (пусть и искажен­но) реалии сегодняшней жизни. Например, в одном из на­ших клинических наблюдений фабула бреда воздействия у страдающего параноидной шизофренией больного славян­ской национальности была связана с Интернетом. Пациент заявлял, что «его мысли транслируются по всему миру, чита­ются пользователями разных стран, которые в свою очередь воздействуют на него специальными компьютерными вируса­ми, уничтожают его память» и т.д.

У больных финно-угорских национальностей из числа проживающей в городах образованной молодежи бредовые построения практически не отличаются от таковых у русских. Вместе с тем у страдающих шизофренией финно-угров с не­высоким образовательным уровнем, особенно у лиц, прожи­вающих в сельской местности, обнаружено влияние этноку­льтуральных факторов на содержательное оформление психо­патологических переживаний. В данном случае бредовые идеи и галлюцинаторные образы зачастую связаны с архаиче­скими персонажами финно-угорской культуры — «духами», культовыми животными, шаманами и т.п. Отсюда следует, что этнокультуральная основа может выполнять роль пато­пластического материала в клиническом оформлении психо­тических расстройств при шизофрении.

Что касается негативной симптоматики, то для больных славян наиболее характерны ее астеноанергические и ригид- но-стенические проявления, в то время как для финно-уг- ров — аутизм и эмоциональное уплощение.

Распространенность и клиническая структура шизофре­нии не имеют существенных этнокультуральных различий, что может быть связано с большей биологической обуслов­ленностью этих параметров заболевания. Однако течение шизофренического процесса и особенно клиническое оформ­ление психопатологических переживаний в значительной степени зависят от этнокультуральных особенностей пациен­тов и их микросоциального окружения.

Исследования клиники эпилепсии с психическими расстрой­ствами проводились нами в трех этнических группах пациен­тов: славянской, финно-угорской и тюркской. Установлено, что клиническая структура заболевания у больных сравнивае­мых национальностей оказалась практически одинаковой. Во всех этнических группах более половины всех случаев прихо­дится на локализованную (фокальную, парциальную) эпи­лепсию с комплексными судорожными припадками, измене­ниями сознания, эпилептическими автоматизмами, в то вре­мя как другие клинические формы заболевания встречаются достоверно реже. Выявленная закономерность свидетельству­ет о преимущественно биологической сущности формообра­зования эпилептического процесса.

Неблагоприятный тип течения заболевания наблюдается в большинстве случаев (более 60 % ) у больных всех нацио­нальностей. Однако частота других вариантов течения имеет достоверные различия: у финно-угров чаще выявляется зло­качественное, а у славян и тюрков — благоприятное.

В структуре психических расстройств вследствие эпилеп­сии у пациентов всех сравниваемых этнических групп доми­нируют психозы — около 60 % . При этом у славян и тюрков преобладают транзиторные психотические расстройства, а у финно-угров — хронические формы психозов, в частности депрессии.

Учитывая сказанное, можно констатировать, что клиниче­ски более благоприятные варианты течения эпилепсии с пси­хическими расстройствами чаще встречаются у славян и тюр­ков, а более тяжелые, быстро приводящие к инвалидности, — у финно-угров.

Этнокультуральные особенности клиники алкоголизма и алкогольных психозов изучались у славянского и коренного (малочисленные народы тунгусо-маньчжурской этнической группы) населения Дальнего Востока. Установлено, что прак­тически на всех этапах алкогольной болезни у аборигенов по сравнению со славянами определяется более низкий уровень толерантности к спиртному. Если у последних преобладает простое опьянение, то у коренных народов — измененное (с гневливостью, амнезиями, паранойяльной настроенно­стью, дурашливостью и т.д.). Различны и проявления абсти­нентного синдрома: у славян в его структуре доминируют ве­гетативно-соматические расстройства, а у коренных наро­дов — транзиторные психические нарушения.

Наиболее частыми психопатологическими синдромами ал­коголизма среди представителей славянских национально­стей можно считать неврозоподобный и субдепрессивный, а у больных аборигенов — психопатоподобный и гипоманиа- кальный. Течение заболевания среди малочисленных народов по сравнению с больными славянами значительно чаще име­ет неблагоприятный, зачастую злокачественный характер с быстрым развитием морально-этической и интеллектуально- мнестической деградации.

Клиника алкогольных психозов у больных славянских и коренных народов Дальнего Востока имеет ряд существен­ных различий. Так, у больных аборигенов по сравнению со славянами отмечаются менее продолжительные (до одной недели) запои, предшествующие развитию психотических расстройств; преобладание в клинической структуре психо­зов алкогольного галлюциноза; более грубый характер пси­хопатологической симптоматики и более выраженная дезор­ганизация психической деятельности; высокий риск рециди- вирования и хронизации психотических расстройств; более выраженная соматическая отягощенность, особенно со сто­роны печени и поджелудочной железы. Этнокультуральная основа содержания психопатологических переживаний у аборигенов характеризуется присутствием в галлюцинатор­ных образах, бредовых фабулах, расстройствах сознания ар­хаических визуализированных религиозно-культовых пред­ставлений.

Все основные клинические проявления алкоголизма и алкогольных психозов отличаются выраженной этнокульту­ральной специфичностью, но наиболее неблагоприятны они у коренных народов Дальневосточного региона страны.

Выявленные различия в распространенности, клинике, те­чении психических расстройств у лиц разных национально­стей требуют углубленного изучения разнообразных социо- культуральных факторов, которые, обладая этническим свое­образием, могут содержать в себе определенные предпосылки для аномального психического реагирования и развития тех или иных форм психической патологии.

Общей социокультуральной особенностью психически больных всех изученных национальностей независимо от вида заболевания оказался патологический тип их воспитания в родительской семье. Его наиболее распространенным вари­антом является авторитарный, сочетающий требования абсо­лютного подчинения ребенка взрослым с жестким отноше­нием к нему, применением наказаний, отсутствием эмоцио­нальной теплоты и партнерских отношений. Универсальная патогенность такого воспитания обусловлена тем, что оно подавляет развитие личности ребенка, препятствует форми­рованию у него таких характерологических черт, как незави­симость, уверенность в себе, стойкость, адекватная само­оценка, инициативность, т.е. качеств, обеспечивающих гар­моничное развитие, психологическую устойчивость и высо­кий уровень индивидуального психического здоровья.

Выраженное преобладание авторитарного типа воспита­ния в изучаемых группах больных отражает ситуацию в об­щих популяциях сравниваемых этносов, особенно у фин­но-угорских народов, у которых наиболее сильны патриарха­льные традиции семейного уклада.

Другим социокультуральным фактором, оказывающим су­щественное влияние на формирование личности и состояние ее психического здоровья, является национальная идентич­ность, означающая осознание принадлежности к своему эт­носу. По данным социологических исследований, в нашей стране чувство национальной идентичности присуще пред­ставителям большинства народов, в частности славянских, тюркских, северокавказских. Однако у ряда этносов в силу разных исторических причин имеет место частичная утрата национальной идентичности. Одним из ее показателей может быть отношение к родному языку. Установлено, что в отли­чие от русских, для которых язык своего народа всегда явля­ется родным, у представителей некоторых российских этно­сов, например финно-угорских, знание родного языка пред­ставляет собой скорее исключение из правила.

В целом утрата национальной идентичности, проявляю­щаяся низкой психологической устойчивостью и личностной дисгармонией индивида, его повышенной готовностью к аномальным формам психического реагирования, увеличива­ет риск развития тех или иных форм психической патологии. Не менее патогенной в отношении психического здоровья является так называемая этническая параидентичность, ха­рактеризующаяся жестким следованием «национальному жизненному сценарию», базирующемуся на ригидном соблю­дении принятых в культуре, зачастую архаических, вариантов поведения. Следствием такого «национального заклятья» мо­жет быть развитие поведенческих расстройств, достигающих психопатологического уровня.

К числу важнейших критериев национальной идентично­сти относится также характер приоритетных ценностей, отра­жающих коллективную психологию народов. Именно прио­ритетные ценности определяют сферу наибольшей психоло­гической уязвимости как конкретного индивида, так и этноса в целом.

По нашим данным, ведущими приоритетными ценностя­ми у большинства больных всех национальностей являются брак и семья. Только у лиц, страдающих эпилепсией и алко­голизмом, на первый план выходит материальное благополу­чие. В качестве других приоритетов у пациентов славянских национальностей чаще фигурируют образование, профессия и общественное признание, а у финно-угров, тюрков и ко­ренных народов Дальнего Востока — материальное благопо­лучие.

Другими заслуживающими внимания социокультуральны- ми параметрами можно считать отношение к религии и суе­верие. Религиозность чаще играет саногенную роль в отноше­нии психического здоровья человека, выполняя функции механизма психологической защиты и повышая индивидуа­льный барьер стрессовой и фрустрационной устойчивости. Суеверие, напротив, свидетельствует о доминировании у лич­ности неуверенности в своих силах, высокой тревожности, мнительности, что способствует развитию психической дез­адаптации.

Во всех этнических группах больных наибольшее число верующих, как и следовало ожидать, встречается среди лиц, страдающих эпилепсией (у татар, относящихся к тюркской группе, число таковых достигает 94 % ), а наименьшее — у пациентов с шизофренией и алкоголизмом. Вместе с тем у больных разных национальностей выявляются существенные различия в характере верований. Если практически все сла­вяне являются православными, а татары — приверженцами ислама, то лица финно-угорских национальностей, несмотря на формально православный статус, сохранили множество архаических убеждений, находящих свое отражение не толь­ко в их психологии, но и в психопатологии. В еще большей степени это относится к коренным народам Дальнего Восто­ка, исповедующим традиционные для них анимистические верования.

Суеверия наиболее распространены среди финно-угорских и коренных дальневосточных народов, что, с одной стороны, отражает особенности их мифологизированной культуры, а с другой — указывает на психологическую неустойчивость и повышенную готовность к возникновению нарушений пси­хического здоровья.

Переходим к обобщению этнокультуральных особенностей преморбидного периода у больных сравниваемых националь­ностей. К числу наиболее значимых в этнокультуральном от­ношении преморбидных факторов относятся наличие психо- дезадаптационных эпизодов в детском возрасте, характероло­гическая структура личности, форма реагирования в стрессо­вых ситуациях.

Психодезадаптационные эпизоды в детском возрасте наибо­лее присущи больным с пограничными и депрессивными расстройствами, при этом у лиц финно-угорских националь­ностей они встречаются в 1,5—2 раза чаще, чем у славян. Кроме того, различны и проявления психической дезадапта­ции у представителей сравниваемых этносов. Для пациентов славян в большей мере свойственны астенические состояния и реакции протеста, а для финно-угров — страхи, заикание и энурез.

Установлены этнокультуральные особенности преморбидной структуры личности у пациентов с различными видами пси­хической патологии. Так, у славян, страдающих пограничны­ми и депрессивными расстройствами, в преморбиде домини­руют эмоциональная лабильность и ситуационная тревож­ность, а у финно-угров — личностная (безмотивная) тревож­ность. Больные шизофренией независимо от своей этниче­ской принадлежности наиболее часто отличаются в премор­биде эмоциональной уплощенностью и неадекватностью. Однако такие особенности характера, как тревожность, исте- роидность, зависимость, преобладают у пациентов славян, а параноические и шизоидные черты — у финно-угров. Стра­дающие эпилепсией лица славянских и тюркских националь­ностей чаще характеризуются в преморбиде неуравновешен­ностью и возбудимостью, в то время как финно-угры — по­вышенными впечатлительностью и обидчивостью.

Следующей значимой чертой преморбида является форма реагирования в стрессовых ситуациях. Установлено, что у па­циентов финно-угорских национальностей при всех видах психических расстройств в преморбиде преобладают импрес- сивные формы реагирования на стресс, проявляющиеся аутично-депрессивным или аутоагрессивным поведением. Напротив, у славян, тюрков и коренных дальневосточных на­родов доминируют экспрессивные реакции, зачастую сопро­вождающиеся гетероагрессией.

Среди особенностей преморбидного периода у больных с алкогольной зависимостью следует выделить возраст начала систематического употребления спиртного, а также отноше­ние к его употреблению в родительских семьях будущих пациен­тов. Оба этих параметра крайне «неблагополучны» у корен­ных народов Дальнего Востока, относящихся к тунгусо-мань­чжурской этнической группе. В частности, среди аборигенов доля лиц, начавших систематически принимать алкоголь в возрасте до 18 лет, превышает аналогичный показатель среди славян в 4 раза, а в возрасте 18—25 лет — в 2,4 раза. Не мень­шую роль в раннем формировании алкоголизма у коренных дальневосточных народов играет неправильное отношение к употреблению детьми спиртного в их родительских семьях. Так, около половины матерей и % отцов будущих пациентов относились к этому безразлично или даже сами приучали де­тей к алкоголю, т.е. фактически спаивали их.

Важным социокультуральным фактором, оказывающим влияние на механизм развития алкогольной зависимости, яв­ляется характер мотиваций употребления спиртного. Их срав­нительный анализ показал, что ведущее место у больных как славянских, так и тунгусо-маньчжурских национальностей занимают традиционные мотивации, отражающие общие для этих этносов стереотипы употребления спиртного.

Вместе с тем по остальным видам мотиваций были выяв­лены значительные различия. У больных славянских нацио­нальностей достоверно выше удельный вес гедонистических, атарактических, семейно-бытовых, амбиционистских и асте­нических мотиваций. Они отражают более свойственные сла­вянам рефлексию и неуверенность в себе, стремление искус­ственно изменить свое психическое состояние либо в сторо­ну эйфории, либо в сторону успокоения; наконец, высокую потребность в ощущении собственной значимости, сопро­вождающуюся завышенной самооценкой и гипертрофиро­ванными амбициями.

У больных аборигенов преобладают субмиссивные, псев- докультуральные и гиперактивационные мотивации. Отсюда следует, что ритуализация употребления алкоголя и свя­занные с этим требования микросоциума — своеобразный «прессинг» социального окружения более выражены у корен­ных народов. Гиперактивационные мотивы больше распро­странены у аборигенов, что вызвано экстремальными услови­ями труда, требующими значительной физической выносли­вости и ее искусственного стимулирования.

У больных алкоголизмом аборигенов Дальнего Востока в преморбидной структуре личности доминируют повышенная агрессивность и сопутствующие ей протестные формы пове­дения. У славян ведущее положение занимает комплекс не­полноценности, проявляющийся чувством вины, неуверен­ностью в себе, неспособностью преодолевать трудности и конструктивно решать конфликты завышенными притязани­ями и гипертрофированным стремлением к самоутвержде­нию.

Одним из наиболее этнокультурально-зависимых медико­социальных феноменов можно считать деструктивное, в част­ности аутоагрессивное (суицидальное), поведение. Изучение

данных литературы о распространенности самоубийств в раз­личных странах мира позволило сделать вывод, что ни гео­графическое положение страны, ни ее социально-экономиче­ское состояние, ни доминирующая в обществе религия не яв­ляются корректными индикаторами частоты совершаемых самоубийств. Действительно, среди стран с традиционно вы­соким и сверхвысоким уровнями суицидов находятся благо­получная в социальном отношении Швеция и испытываю­щие трудности переходного периода государства Балтии, рас­положенная на севере Финляндия и находящаяся ближе к югу Европы Швейцария, восточноевропейская Венгрия и за­падноевропейская Германия, католическая Австрия, протес­тантская Дания и преимущественно православная Россия.

Проведенный анализ убедил нас в том, что единственным критерием, объединяющим страны с высоким уровнем суи­цидов, является этнокультуральный. Дело в том, что основ­ное население перечисленных государств относится всего лишь к трем европейским этническим группам: финно-угор- ской (Финляндия, Венгрия, Эстония), балтийской (Латвия, Литва) и германской (Германия, Швеция, Австрия, Дания, Швейцария).

Исследования частоты суицидов в многонациональной России показали, что ее наиболее высокий уровень отмечает­ся именно среди финно-угорских народов страны (коми, уд­мурты, марийцы и др.). Так, распространенность завершен­ных самоубийств у финно-угров составляет среди взрослых 94,9 на 100 ООО населения. Этот показатель в 2,3 раза выше, чем у проживающего в аналогичных климатогеографических и социально-экономических условиях славянского населе­ния, в 2,4 раза больше, чем в целом по России, и почти в 5 раз превышает так называемый критический уровень часто­ты суицидов, определенный Всемирной организацией здра­воохранения. Еще большей величины достигают различия в частоте суицидов у финно-угров и других народов России среди лиц, проживающих в сельской местности.

Такая неблагоприятная закономерность прослеживается и в детско-подростковой части общей популяции. Частота са­моубийств у детей и подростков финно-угорских националь­ностей в 2 раза превышает аналогичные показатели в славян­ской и тюркской этнических группах. Подобные соотноше­ния установлены нами и у психически больных, совершив­ших самоубийства. Среди них также доминируют лица финно-угорских национальностей. Наибольшая частота суи­цидов в стране имеет место у финно-угорских народов, при­чем это касается всех возрастных категорий населения, а так­же больных с психическими расстройствами.

Причины столь высокой предрасположенности финно- угорских народов к суицидальному поведению в значитель­ной мере лежат в этнокультуральной плоскости. По нашему мнению, к их числу следует отнести исторически сложившее­ся в финно-угорской культуре отношение к самоубийству как к допустимому и даже достойному выходу из критической ситуации; отсутствие христианских убеждений о недопусти­мости ухода из жизни по собственной воле, замещаемых язы­ческими представлениями о возможности возвращения в этот мир в новом для себя качестве; психологические особенности финно-угорских этносов, характеризующиеся высокими уровнями сенситивности и ранимости, аутоагрессией, анти- ципационной несостоятельностью, ненормативностью жалоб на состояние своего здоровья. Последнее в особой степени относится к финно-угорским мужчинам, для которых при­знание в наличии плохого настроения или тоски является культурально недопустимым.

Таким образом, непременным условием деятельности суи­цидологических служб должно быть знание этнокультураль­ных особенностей суицидального поведения, а профилактика самоубийств должна носить этнокультурально обоснованный характер.

Этнокультуральные особенности прослеживаются еще в одной форме деструктивного поведения — общественно опас­ных действиях психически больных. Это относится к клини­ческой структуре психических расстройств у больных право­нарушителей, характеру совершаемых ими деяний, психопа­тологическим механизмам общественно опасного поведения.

Сравнительное изучение совершивших общественно опас­ные действия больных славянских и финно-угорских нацио­нальностей показало, что славяне достоверно чаще соверша­ют деликты насильственного характера, а финно-угры — имущественного. В определенной степени это различие свя­зано с большей распространенностью гетероагрессивных форм поведения у славян.

Наиболее часто общественно опасные действия в обеих этнических группах больных совершают больные шизофре­нией. Кроме того, особенностью финно-угорской группы па­циентов правонарушителей является высокая доля лиц с лег­кой степенью умственной отсталости. Это отражает ее боль­шую распространенность в общей популяции больных фин­но-угров по сравнению со славянами.

Сопоставление психопатологических механизмов совер­шения общественно опасных действий психически больными разных национальностей свидетельствует о преобладании продуктивно-психотического варианта у финно-угров и нега­тивно-личностного — у славян. В целом знание этнокульту­ральных особенностей общественно опасного поведения пси­хически больных представляет возможности для выработки более эффективных стратегий его предупреждения.

Подводя итог, нам хотелось бы высказать уверенность в том, что в ближайшей перспективе этнокультуральные под­ходы и методы займут достойное место в психиатрической науке и практике. Их применение позволит добиться повы­шения эффективности охраны индивидуального и обще­ственного психического здоровья, а этнокультуральная ком­петентность врача-психиатра станет привычным и неотъем­лемым условием его профессиональной деятельности.

И последнее, если авторам удалось пробудить интерес чи­тателя к этнокультуральным аспектам психиатрии, они могут считать свою задачу выполненной.

Александровский Ю.А. Пограничные психические расстройства: Ру­ководство для врачей. — Ростов-на-Дону, 1997. — 576 с.

Александровский Ю.А. Состояния психической дезадаптации и их компенсация//Пограничные нервно-психические расстройст­ва. - М., 1976. - С. 272.

Александровский Ю.А. Социально-стрессовые рассгройства//Обозр. пси­хиатр. и мед. психол. им. В.М. Бехтерева.— 1992,— № 2.— С. 5—10.

Амбрумова А. Г. Возрастной аспект суицидального поведения//Срав- нительные возрастные исследования в суицидологии: Сб. Моск. НИИ психиатр. — 1989. — С. 8—24.

Амбрумова А.Г. Непатологические ситуационные реакции в суици­дологической практике//Тр. Моск. НИИ психиатр.: Науч. и орг. пробл. суицидол. — 1983. — С. 40—53.

Амбрумова А.Г. Пути становления отечественной суицидологии// Журн. соц. и клин, психиатр. — 1995. — № 4. — С. 53—59.

Амбрумова А.Г., Калашникова О.Э. Клинико-психологическое иссле­дование самоубийств//Соц. и клин, психиатр.— 1998.— № 4.— С. 65-72.

Амбрумова А.Г., Постовалова Л.И. Анализ предсмертных записок су- ицидентов//Тр. Моск. НИИ психиатр.: Науч. и орг. пробл. суи­цидол. - 1983. - С. 53-74.

Амбрумова А.Г., Старшенбаум Г.В. О состоянии суицидологической службы в России//Материалы XII съезда психиатров России. — М., 1995. - С. 28-29.

Амбрумова А.Г., Тихоненко В.А. Диагностика суицидального поведе­ния: Методические рекомендации. — М., 1990. — 24 с.

Антохин Г.А. Диагностика суицидального поведения при шизофре­нии//Актуальные проблемы суицидологии: Сб. науч. тр. — М., 1981. - С. 168-177.

Баранчик Г.М. Материалы к эпидемиологии алкоголизма в Буря- тии//Медико-социальные аспекты охраны психического здоро­вья. — Томск, 1991. — 172 с.

Баранчик Г. М. Материалы к эпидемиологии алкоголизма в Буря- тии//Медико-социальные аспекты охраны психического здоро­вья. — Томск, 1991. — 172 с.

Баранчик Г.М. Эпидемиологические, этнонаркологические и орга­низационные аспекты алкоголизма в Бурятии: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Томск, 1992. — 21 с.

Баторов П.П. Болошин у северобайкальских бурят//Жизнь Буря­тии. - 1926. - № 1-3. - С. 107-108.

Бегги М.Л., Монтичелли Э. Социальные аспекты эпилепсии. Диагно­стика и лечение эпилепсий у детей. — М.: Можайск-Терра, 1997. - С. 641-656.

Бендриковский А.М. Этнокультуральные и клинико-социальные осо­бенности больных пограничными психическими расстройствами

в Республике Коми: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 2001. - 29 с.

Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. — СПб., 1908.

Богораз В, Г. К психологии шаманизма у народов северо-восточной Азии//Этнографическое обозрение.— 1910.— Т. 22.— № 1—2.— С. 5-10.

Болдырев А.И. Психические изменения в развернутой стадии эпи- лепсии//Рос. психиатр, журн. — 2001. — № 1. — С. 10—13.

Болдырев А.И. Социальный аспект больных эпилепсией. — М.: Ме­дицина, 1997. — 207 с.

Бочкарева Н.А. Эпидемиология психической заболеваемости среди народов Крайнего Севера//Биологические проблемы Севера. — Якутск, 1974. - Вып. 3. - С. 223-225.

Булацелъ П.Ф. Самоубийство с древнейших времен и до наших дней. — СПб., 1990.

Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением: Учебное посо­бие. — М.—Екатеринбург, 1999. — 364 с.

Васильев В.В. Этнокультуральные особенности суицидального пове­дения психически больных в Удмуртии//Автореф. дисс. ... канд. мед. наук. — М., 2001. — 23 с.

Васильева Н.А. Сравнительная клинико-эпидемиологическая харак­теристика шизофрении в традиционных и экономически быст- роразвивающихся районах Сибири: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Томск, 1987. — 20 с.

Вертоградова О.П., Синицын В.М., Миленков К., Христова В. Транс­культуральные аспекты депрессий (российско-болгарское иссле- дование)//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья/Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Б.С. Положего. — М.,

1996. - С. 104-109.

Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмур­тов. — Ижевск: Удмуртия, 1994. — 384 с.

Владыкин В.Е,, Христолюбова Л.С. Этнография удмуртов. — Ижевск,

1997. - 248 с.

Воронцов В. С. Некоторые особенности национального самосознания студентов-удмуртов//Вестн. Удмуртского ун-та.— 1992.— № 6.— С. 89-90.

Вроно Е.М. Особенности суицидального поведения детей и подрост­ков и меры его профилактики//Пробл. проф. и реабил. в суици- дол.: Сб. Моск. НИИ психиатр. — 1984. — С. 135—142.

Вульф (\Уи1//) Э. Социальные и культурные взаимосвязи//Психиат- рия, психосоматика, психотерапия. — М., 1999. — С. 35—38.

Вульф Э. Что дает этнопсихиатрия для понимания психических забо- леваний//Независим. психиатр, журн,— 1995.— № 2.— С. 16—24.

Гаспер П.М. Сравнительное изучение типов дебюта и клинических особенностей шизофрении по данным транскультуральных ис­следований (Нигерия — СССР): Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Харьков, 1984. — 23 с.

Гацолаев К.Б. Суицидальное поведение и другие виды девиаций при различных вариантах психопатий//Актуальные проблемы суици­дологии. — М., 1981. — С. 177—184.

Герман Е.Л. Суицидальные тенденции в клинике психических заболе­ваний: Автореф. дис. ... канд. мед. наук.— Винница, 1968.— 20 с.

Гехт А.Б., Куркина И.В., Локшина О.Б. и др. Эпидемиологическое исследование в эпилепсии в Москве//Журн. неврол. и психиатр, им. С.С. Корсакова. — 1999. — N9 10. — С. 51—54.

Гильбурд О.А. Шизофрения на Севере (этнокультуральные и эволю­ционные аспекты). — Сургут, 1998. — 292 с.

Голенков А.В., Васюкова М А. Клинические особенности психиче­ских нарушений у коренного населения Чувашии//Социокульту- ральные проблемы современной психиатрии: Материалы VIII научных кербиковских чтений. — М., 1994. — С. 39—42.

Горбунова Н.А. О кратковременных формах психогенных рас­стройств у больных с суицидальным поведением в практике ско­рой медицинской помощи//Психическое здоровье населения России. — М.—Ижевск, 1994. — С. 105—108.

Гофман А.Б. Традиции//Культурология. XX век. Энциклопедия. — Т. 2. - СПб., 1998. - С. 265-266.

Громов С.А. Реабилитация больных эпилепсией. — М.: Медицина,

1987. - 176 с.

Громов С.А. Социальное функционирование больных эпилепсией и задачи реабилитации//Современные методы Диагностики и лече­ния эпилепсии: Материалы Российской научно-практической конференции в г. Смоленске. — Смоленск, 1997. — С. 63.

Гроф С. За пределами мозга. — М., 1993.

фон Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. — М., 1984.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. — М., 1994.

Давиденков С.Н. Эволюционно-генетические проблемы в невропа­тологии. — М., 1947.

Данилова М.Б., Пепеляева Т.Н. Диагностика и профилактика суици­дального поведения у больных шизофренией: Методические ре­комендации. — М., 1987. — 24 с.

Дмитриева Т.Б., Положий Б.С. История, предмет, задачи и методы социальной психиатрии: Руководство по социальной психиат- рии/Под ред. Т.Б. Дмитриевой.— М.: Медицина, 2001.— С. 10—36.

Дмитриева Т.Б., Положий Б.С. Клиническая динамика и терапия посттравматических стрессовых расстройств//Война и психиче­ское здоровье. — СПб., 2002. — С. 183—188.

Дмитриева Т.Б., Положий Б.С. Психическое здоровье населения в условиях реформирующегося общества//Экология человека. —

2001. - №4.-С. 5-7.

Дмитриева Т.Б., Положий Б.С. Социальная психиатрия: современ­ные представления и перспективы развития//Обозр. психиатр, и мед. психол. им. В.М. Бехтерева. — 1994. — № 2. — С. 39—49.

Доклад о состоянии здравоохранения в мире//Психическое здоро­вье: новое понимание, новая надежда. — ВОЗ, 2001. — 216 с.

Дубравин В.И. Суициды в Республике Коми (клинико-социальный и этнокультуральный аспекты): Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 2001. - 31 с.

Дюркгейм Э. Самоубийство (социологический этюд).— СПб.: Союз,

1998. - 496 с.

Ефименко В.Л. Некоторые аспекты суицидального поведения в ра­ботах зарубежных авторов//Психогигиена и психопрофилактика: Сб. науч. тр. - Л., 1993. - С. 136-143.

Жабленски А. Шизофрения — нозологично единство и културово многообразие. — София, 1986. — 207 с.

Жариков Н.М. Эпидемиологические исследования в психиатрии. — М.: Медицина, 1977. — 168 с.

Жариков Н.М., Иванова Л.Е., Анискин Д.Б., Чуркин А.А. Самоубийст­ва в РФ как социопсихиатрическая проблема//Журн. невропа- тол. и психиатр. — 1997. — № 6. — С. 9—15.

Жариков Н.М., Соколова Е.Д. Проблема и значение транскульту­ральных исследований в психиатрии//Журн. невропатол. и пси­хиатр. - 1982. - № 5. - С. 55-60.

Завьялов В.Ю. Коммуникативный стиль и личностный смысл опья­нения у больных алкоголизмом//Медицинские и социально­психологические аспекты алкоголизма/Под ред. Ц.П. Королен­ко. — Новосибирск, 1988. — С. 44—48.

Иванец Н.Н. Медико-социальные проблемы наркологии и пути их решения//Вопр. наркол. — 1997. — № 4. — С. 4—10.

Иорданский В.Б. Хаос и гармония. — М., 1982.

Кадыров А., Мамутова М. Этническая специфика и психопатология бреда в крымских этносах//Наука и Душа: возрожденное единст­во. — Симферополь, 1992. — С. 87—89.

Казаковцев Б.А. Клинико-эпидемиологическое исследование про­гноза психических расстройств при эпилепсии//Современные методы диагностики и лечения эпилепсии: Материалы Рос. науч.-практ. конф. — Смоленск, 1997. — С. 12.

Казаковцев Б.А. Психические расстройства при эпилепсии. — М., 1999. - 416 с.

Калачев Б.П. Клинико-эпидемиологическая характеристика основ­ных форм психозов в условиях Севера и особенности социаль- но-трудовой адаптации больных: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 1982. — 23 с.

Кальвайт (Ка1шИ) X. Шаманы, целители, знахари. Древнейшие уче­ния, дарованные самой жизнью. — М., 1998. — 223 с.

Карлов В.А. Современные концепции лечения эпилепсии//Журн. неврол. и психиатр, им. С.С. Корсакова. — 1999. — Т. 99, N° 5. — С. 4-7.

Карлов В.А. Эпилепсия. — М.: Медицина, 1990. — 336 с.

Кербиков О.В. Микросоциология, конкретно-социологические ис­следования и психиатрия//Вестн. АМН СССР.— 1965.— № 1.— С. 7-16.

Ким Л. В. Кросс-культуральное исследование депрессии среди подро­стков — этнических корейцев — жителей Узбекистана и Респуб­лики Корея: Автореф. дис. ... канд. мед. наук.— М., 1997.— 29 с.

Кокарев Е.Г. Общественно опасные действия психически больных в Республике Коми (клинико-эпидемиологический и этнокульту- ральный аспекты): Автореф. дис. ... канд. мед. наук.— М., 1998.— 20 с.

Кокорина Н.П. Региональные особенности распространенности суи­цидоопасных состояний у жителей Кузбаса//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — М.—Ижевск, 1997. - С. 317-320.

Колломб (СоНотЬ) Г. Шизофрения в африканских странах//Журн. невропатол. и психиатр, им. С.С.Корсакова. — 1975. — Вып. 9. — С. 1393-1395.

Колотилин Г.Ф. Влияние этнических факторов на клинику алкого­лизма у аборигенов Дальнего Востока//Культуральные и этни­ческие проблемы психического здоровья. — М., 1996. — С. 125—130.

Колотилин Г.Ф. Место этноса как фактора социальной психиатрии у аборигенов Дальнего Востока//Материалы XII съезда психиат­ров России 1—4 ноября 1995 г. — М., 1995. — С. 76—77.

Колотилин Г.Ф., Кудрявцев Ю.Д., Васильев В.Д. Влияние этнических факторов на клинику алкоголизма у аборигенов Дальнего Восто- ка//Культуральные и этнические проблемы психического здоро- вья/Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Б.С. Положего. — М., 1995. — С. 125-130.

Коми-зыряне: Историко-этнографический справочник. — Сыктыв­кар, 1993.

Конаков Н.Д., Котов О.В. Этноареальные группы коми: формирова­ние и современное этнокультурное состояние. — М., 1991.

Конотук Н.В. Индивидуальная психотерапия длительно дезадапти­рованных суицидентов с аффективными расстройствами//Аф- фективные расстройства: диагностика, лечение, реабилитация: Сб. науч. тр. - Л., 1988. - С. 129-132.

Корнетов А.Н. Распространенность и клинико-конституциональные особенности суицидального поведения в подростково-юноше- ском возрасте: Автореф. дис. ... канд. мед. наук.— Томск, 1999.— 22 с.

Корнетов Н.А. Синхронический подход к психопатологии и психо­терапии психогенных депрессий: от психиатрии и этнографии к психологической антропологии//Психиатрия в контексте куль­туры. — М.—Томск—Улан-Удэ, 1994. — Вып. 1. — С. 143—164.

Короленко Ц.П. Транскультуральный анализ психиатрии в прежнем СССР и в современной России//Психиатрия в контексте культу­ры. — Томск—Улан-Удэ, 1995. — Вып. 3. — С. 194—204.

Короленко Ц.П. Транскультуральные аспекты аддиктивного поведе­ния и психических расстройств в современной России//Матери- алы XII съезда психиатров России 1—4 ноября 1995 г. — М.,

1995. - С. 80-81.

Короленко Ц.П., Бочкарева Н.Л. Особенности острых алкогольных психозов у коренных жителей Крайнего Севера//Журн. невропа- тол. и психиатр. — 1977. — Вып. 6. — С. 911—919.

Короленко Ц.П., Донских Т.А. Семь путей к катастрофе: Деструк­тивное поведение в современном мире. — Новосибирск, 1990. — 224 с.

Кочуров В.Ю., Ковалев Ю.В., Широбокова О.Б., Корженевская Н.Б. Эпидемиологические, клинические и этнокультуральные особен­ности аффективных расстройств в Удмуртии//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — Вып. И/Под ред. Б.С. Положего, А.А. Чуркина. — М.—Ижевск, 1997. — С. 129-132.

Кочюнас Р. Буддизм и психическое здоровье//Вопросы ментальной медицины и экологии. — 1996. — № 2. — С. 53—57.

Кошкина Е.А. Распространенность наркологических заболеваний в Российской Федерации в 2000 г. по данным официальной стати- стики//Вопр. наркологии. — 2001. — N9 3. — С. 61—67.

Кошкина Е.А. Эпидемиология алкоголизма в России на современом этапе//Психиатрия и психофармакотерапия. — 2001. — № 3. — С. 89-91.

Краснов В.Н. Особенности суицидальных проявлений при цирку­лярной депрессии//Тр. Моск. НИИ психиатр. — М., 1989. — С. 34-37.

Крылова А., Бехтерев С., Бехтерева Л. Удмуртская республика. Мо­дель этнологического мониторинга. — М., 2000. — 144 с.

Кудьярова Г.М. Этнокультуральные особенности психического здо­ровья в Республике Хазахстан//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — М., 1996. — С. 42—46.

Кучинов А.И Транскультуральное сопоставление структуры первич­ной заболеваемости пограничными психическими расстройства­ми (армянская и таджикская этнические группы)//Культураль- ные и этнические проблемы психического здоровья. — М.,

1996. - С. 142-146.

Лазарашвили И. С. Повторные суицидальные действия лиц, страдаю­щих некоторыми формами психопатий//Комплексные исследо­вания в суицидологии. — М., 1986. — С. 105—113.

Лазебник А.И. Клинико-социальные и этнокультуральные особенно­сти суицидального поведения детей и подростков в Удмуртии: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 2000. — 25 с.

Ласый Е.В. Суицидальные попытки: цель и угроза жизни//ХШ съезд психиатров России: Тезисы докладов. — М., 2000. — С. 316.

Лашук Л.П. Формирование народности коми. — М., 1972.

Лекомцев В.Т. Клиника продромального периода травматической эпилепсии//Неврологический вестник. — 1993. — Т. XXV, вып. 1-2. - С. 67-69.

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. — М., 1965.

Лихачев А. Самоубийство в Западной Европе и Европейской Рос­сии. Опыт сравнительного-статистического исследования//Анто­логия соц. работы. — М., 1995. — Т. 2. — С. 232—253.

Личко А.Е. Подростковая психиатрия.— Л.: Медицина, 1985.— 416 с.

Лопатин А.А. Некоторые аспекты кризисных и суицидоопасных со­стояний у мигрантов в Кузбасе//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья: Сб. научн. тр. — М.—Ижевск,

1997. - С. 323-326.

Лукиных О.И., Жулина И.В. Клинико-эпидемиологическая характе­ристика больных шизофренией из русской, удмуртской и татар­ской субпопуляций//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — Вып. И. — М.—Ижевск, 1997. — С. 133-136.

Лужников Е.А. Особенности суицидальных отравлений//Психи- ческое здоровье населения России. — М.—Ижевск, 1994. — С. 49-50.

Магзумова Ш.Ш. Клинико-социальная характеристика больных ши­зофренией: Автореф.дис. .. канд. мед. наук. — Ташкент, 1995. — 20 с.

Максутова А.Л. Лечение эпилепсии и качество жизни больных: применение Депакина и Депакина-хроно//Психиатрия и психо­фармакотерапия. — 2000. — Т. 2, № 3. — С. 13—18.

Максутова А.Л. Психопатология при эпилепсии//Современная пси­хиатрия: Специальный выпуск. Эпилепсия. — 1998. — С. 4—9.

Махлейдт (МасМеШI) В. Кризисные состояния и помощь при них// Психиатрия, психосоматика, психотерапия: Пер. с нем. — М.,

1999. - С. 226-250.

Менделевии В.Д. Транскультуральная психотерапия: Руководство по социальной психиатрии. — М., 2001. — С. 400—415.

Миневич В.Б. Психические расстройства в контексте антропологии// Культуральные и этнические проблемы психического здоро­вья. - М., 1995. - С. 55-58.

Миневич В.Б. Этнопсихиатрия — наука, которую следует еще со­здать: Сб. научн. тр., поев. 100-летию кафедры нервных и душев­ных болезней Императорского Томского ун-та.— Томск, 1992.— С. 200-219.

Миневич В.Б., Баранчик Г.М. Антропологическая психиатрия//Пси- хиатрия в контексте культуры. — Вып. 1. Этнопсихиатрия. — М.—Томск—Улан-Удэ, 1994. — С. 5—59.

Миневич В.Б., Дымчиков А.А. Болезни психики в контексте тибет­ской медицины. — Улан-Удэ—Томск, 1995. — 58 с.

Михайлов В.И., Творогова Н.А. Распространенность психических расстройств среди некоторых коренных народов Дальнего Восто­ка, проживающих в Хабаровском крае//Культуральные и этни­ческие проблемы психического здоровья. — Вып. Н/Под ред. Б.С. Положего, А.А. Чуркина. — М.—Ижевск, 1997. —

С. 143-149.

Михайловский В. М. Шаманство (сравнительно-этнографические очерки). — М., 1892.

Мицкевич И.С. Мэнэрик и эмиречение. — Л., 1929.

Мишкинд А.Д. Алкогольно-органические психозы у коренных народ­ностей Севера//Актуальные вопросы профилактики пьянства и алкоголизма в условиях Сибири и Дальнего Востока. — Томск,

1992. - С. 216-219.

Мишкинд А.Д. О формах алкогольного опьянения в различных наци- онально-этнических группах севера Западной Сибири: Сб. науч. трудов, посвященный 100-летию кафедры нервных и душевных болезней Императорского Томского ун-та. — Томск, 1992. — С. 214-215.

Морозов Г.В., Шумаков В.М. Клинико-социальная основа профилак­тики опасных действий психически больных (по данным комп­лексных эпидемиологических исследований)//Эпидемиология нервных и психических болезней. — М., 1979. — С. 180—183.

Морозов П.В. Отражение культуральных факторов в классификациях психических заболеваний//Культуральные и этнические пробле­мы психического здоровья. — М., 1995. — С. 61—65.

Морозов П. В. Роль социокультурных и этнических факторов в фор­мировании классификации психических заболеваний//Мате- риалы XII съезда психиатров России 1—4 ноября 1995 г. — М., 1995. - С. 95-96.

Мостовой С.М. Алкоголизм и алкогольные психозы на Дальнем Востоке (клинико-эпидемиологический, этнокультуральный и организационный аспекты): Автореф. дис. ... докт. мед. наук. — М., 2002. - 52 с.

Муратова И.Д., Сидоров П.И., Иванова Т.Н. и др. Клинические осо­бенности психических заболеваний у ненцев//Психиатрия в контексте культуры. — Вып.1. Этнопсихиатрия: Сб. науч. тр. — Томск—Улан-Удэ, 1994. - С. 180-198.

Мыслицкая Л. К. Криминогенная и суицидогенная роль психопато­логических феноменов гомосексуального содержания у больных шизофренией и острым алкогольным галлюцинозом//Актуаль- ные вопросы психиатрии и наркологии: Материалы 8-й науч. конф. психиатров и наркологов Таджикистана. — Душанбе, 1991. - С. 8—10.

Народы Поволжья и Приуралья: Историко-этнографические очер­ки. - М., 1985.

Народы России: Энциклопедия/Гл.ред. В.А. Тишков. — М., 1994. — 479 с.

Нечипоренко В.В. Некоторые проблемы современной суицидоло- гии//Война и психическое здоровье: Материалы юбил. науч. конф., поев. 90-летию проф. Ф.И. Иванова. — СПб., 2002. — С. 257-266.

Никитина Г.А. Община//Удмурты: Историко-этнографические

очерки. — Ижевск, 1993. — С. 165—185.

Николаев ВТ. Аккультурация//Культурология. XX век: Энциклопе­дия. - Т.1. - СПб., 1998. - С. 16-17.

Овчинников В. Мистика новогодней статистики//Российская газета от 20-27.12.02 г., № 239.

Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. — М., 1994.

Осотова В.П. Этнос и характерологические особенности школьни­ков удмуртской национальности//Тр. Ижевского медицинского ин-та. — Ижевск, 1995. — Т. 33, ч. 2. — С. 188—190.

Остроглазое В.Г. Психопатологические исследования суициден- тов//Материалы XIII съезда психиатров России. — М., 2000. — С. 317.

Пакриев С.Г. Депрессия как феномен социальной дисфункции у уд- муртов//Образ жизни и здоровье населения. — Ижевск, 1998. — С. 160.

Панин Л.Е., Филатова Т.Г., Долгова Е.Г. Роль психоэмоционального напряжения в формировании алкогольной зависимости у нгана- сан//Региональные аспекты психического здоровья. — Томск—Владивосток, 1993. — С. 313—316.

Пахомов Ю.Е. Распространенность алкоголизма в Республике Саха (Якутия)//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья/Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Б.С. Положего. — М., 1995. - С. 155-157.

Пезешкиан X. Позитивная психотерапия как транскультуральный подход в Российской психотерапии: Дис. ... докт. мед. наук. — СПб., 1998. - 83 с.

Пепеляева Т.Н. Суицидоопасные состояния при шизофрении и их возрастные особенности/Др. Моск. НИИ психиатр. — М.,

1989. - С. 98-102.

Петров П.П., Ворохов Д.З. Суицидальное поведение как социально­гигиеническая проблема//Сов. здравоохр. — 1991. — № И. — С. 23-25.

Пигалев А.И. Вера//Культурология. XX век: Энциклопедия.— Т.1.— СПб., 1998. - С. 107-110.

Полищук Ю.И. О так называемых непатологических суицидоопас­ных ситуационных реакциях//Обозр. психиатр, и мед. психол. им. В.М. Бехтерева. — 1993. — № 3. — С. 27—31.

Положая З.Б. Сравнительная клинико-эпидемиологическая харак­теристика психически больных, совершивших общественно опасные действия в разные социальные периоды//Рос. психиатр, журн. - 2000. — № 1. — С. 22—26.

Положий Б.С. Возрождение социальной психиатрии в России//Со- циальная и судебная психиатрия: история и современность. — М., 1996. - С. 61-64.

Положий Б.С. Клиническая и социально-экономическая эффектив­ность внедиспансерной психиатрической помощи//Погранич- ные психические расстройства (социальный и клинический ас­пекты): Сб.научных тр. ВНИИ общ. и суд. психиатр, им. Серб­ского. - М., 1988. - С. 121-125.

Положий Б. С. Культуральная психиатрия: взгляд на проблему//Рос. психиатр, журн. — 1997. — № 3. — С. 5—10.

Положий Б.С. Культуральная психиатрия как актуальное направле­ние психиатрической науки и практики//Культуральные и этни­ческие проблемы психического здоровья.— М.—Ижевск, 1997.— С. 6-10.

Положий Б.С. Культуральные аспекты психического здоровья насе- ления//Материалы XII съезда психиатров России. — М., 1995. — С. 102-103.

Положий Б.С. Психическое здоровье как отражение социального состояния общества//Обозр. психиатр, и мед. психол. им.

В.М. Бехтерева. — 1993. — № 4. — С. 6—11.

Положий Б. С. Стрессы социальных изменений и расстройства психического здоровья.//Обозр. психиатр, и мед. психол. им.

B. М. Бехтерева. - 1996. - № 1-2. - С. 136-143.

Положий Б.С. Транскультуральная психиатрия: Руководство по со­циальной психиатрии/Под ред. Т.Б. Дмитриевой. — М.: Меди­цина, 2001. - С. 376-400.

Положий Б.С. Этно- и социокультуральные аспекты психического здоровья в современной России//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — М., 1996. — С. 4—14.

Положий Б.С., Дубравин В.И. Этнокультуральные особенности рас­пространенности суицидов в финно-угорской и славянской суб­популяциях Республики Коми//Актуальные вопросы психиатрии и наркологии. — Вып. 10. — Томск, 2001. — С. 172—173.

Положий Б.С., Колотилин Г.Ф., Кудрявцев Ю.Д. Клинические осо­бенности алкогольной зависимости у коренных народов Хаба­ровского края//Рос. психиатр, журн.— 2001.— № 3.— С. 24—29.

Положий Б.С., Лазебник А.И. Влияние этнокультуральных факторов на распространенность самоубийств у детей и подростков в Уд- муртии//Сиб. вестн. психиатр, и нарколог. — 1999. — № 4. —

C. 93-95.

Положий Б.С.. Лазебник А.И. Транскультуральные аспекты суици­дального поведения детей и подростков в Удмуртии//Рос. психи­атр. журн. — 2002. — N9 1. — С. 55—61.

Положий Б.С., Мостовой С.М. Этнокультуральные особенности рас­пространенности, условий формирования и клиники алкоголиз­ма у коренных народов Хабаровского края//Проблемы профи­лактики, лечения и реабилитации наркологических заболеваний в Хабаровском крае. — Хабаровск, 2001. — С. 76—79.

Положий Б.С., Хруленко-Варницкий И.О., Осетров М.В. Этнокульту­ральные особенности распространенности, клиники и терапии психических расстройств: Пособие для врачей.— М., 1998.— 32 с.

Поляков И.В., Балашова М. Г. Клинико-психологический анализ суи­цидальных попыток и принципы реабилитации суицидентов в скоропомощном отделении//Тр. Моск. НИИ психиатрии. — М.,

1989.- С. 77—87.

Попов Ю.В. По поводу социальных и клинико-психологических аспектов самоубийств//Обозр. психиатр, и мед. психол. им.

B. М. Бехтерева. — 199*1. — № 1. — С. 38—40.

Попов Ю.В., Вид В.Д. Современная клиническая психиатрия. — М.,

1997.- 496 с.

Попцова Т.В., Кислицын Л. С., Шкатова Е.Ю. К характеристике боль­ных, совершивших суицидальную попытку//Образ жизни и здо­ровье населения. — Ижевск, 1998. — С. 150—151.

Портнов А.А., Шахнович М.И. Психозы и религия. — Л., 1967.

Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопси­хологии). — М., 1974.

Постовалова Л.И. Распространенность самоубийств в СССР//Срав- нительно-возрастные исследования в суицидологии: Сб. Моск. НИИ психиатр. - 1989. - С. 24-34.

Процык В.А. Суицидальные проявления при психических расстрой­ствах у лиц старше 45 лет: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Харьков, 1992. — 25 с.

Пятницкая И.Н. Наркомании. — М., 1994. — 543 с.

Рахмазова Л.Д. Клинико-этнические особенности у больных ши- зофренией//Медико-социальные аспекты охраны психического здоровья. — Томск, 1991. — Т. 1. — С. 50—55.

Рахмазова Л.Д. Содержание среднестатистических показателей рас­пространенности шизофрении в Сибири//Актуальные проблемы эпидемиологических исследований в психиатрии. — М., 1990. —

C. 45-46.

Рахмазова Л.Д. Транскультуральное изучение психических рас­стройств в сибирских регионах//Сиб. вестн. психиатр, и нар- кол. - 1999. - № 4. - С. 96-99.

Рахмазова Л.Д., Задуев Г.С. Распространенность психических заболе­ваний в различных этнических группах//Психическое здоровье — региональные аспекты.— Владивосток, 1992.— С. 213—214.

Руководство по социальной психиатрии/Под ред. Т.Б. Дмитрие­вой. — М.: Медицина, 2001. — 558 с.

Руженков В.А. Суицидальное поведение у больных язвенной бо­лезнью (клиника, терапия и профилактика)//Клиника и терапия психических и наркологических заболеваний. — Пенза,

1997.- С. 62-64.

Самохвалов В.П. История души и эволюция помешательства. — Сур­гут, 1994.

Самохина Т.В. Типология суицидогенных родительских семей//Пси- хогигиена и психопрофилактика: Сб. науч. тр. — Л., 1983. — Т. 103. - С. 95-99.

Свириновский Я.В., Гусакова З.С., Шувалов А.В., Харитонова Н.К Диагностика и судебно-психиатрические критерии оценки де­прессивных состояний//Вопросы диагностики в судебно-психи­атрической практике. — М., 1987. — С. 93—94.

Семенов В.А. Традиционная семейная обрядность народов Европей­ского Севера: к реконструкции мифоэпических представлений коми (зырян). — СПб., 1992.

Семинов Б. В. Элемент сознания (по палийским первоисточникам)// Материалы по истории и философии Центральной Азии. — Вып. 3. - Улан-Удэ, 1968. - С. 22-23.

Семке В.Я. Клиническая персонология. — Томск, 2001. — 376 с.

Семке В.Я., Бохан Н.А., Галактионов О.К. Очерки этнопсихологии и этнопсихотерапии. — Томск, 1999. — 158 с.

Семке В.Я., Эрдэнэбаяр ЛБохан Н.А., Семке А.В. Транскультураль­ная наркология и психотерапия. — Томск, 2001. — 162 с.

Сидоров Я.Я. Психическое здоровье населения и стратегии развития психиатрии Востока и Запада//Экология человека. — 2001. — № 4. - С. 8—12.

Сидоров ИИ. Социальные факторы и зависимость от психоактив­ных веществ: Руководство по социальной психиатрии/Под ред. Т.Б. Дмитриевой. - М., 2001. - С. 219-233.

Сидоров П.И., Давыдов А.Н. Основные направления этнопсихиатри- ческих исследований у народностей Севера//Обозр. психиатр, и мед. психол. им. В.М. Бехтерева. — 1991. — № 1. — С. 15—26.

Сидоров П.И., Муратова И.Д. Медико-социальные особенности психического здоровья населения Крайнего Севера//Социокуль- туральные проблемы современной психиатрии. — М., 1994. — С. 107-108.

Сидоров П.И., Танжин В.Т. Общественное здоровье и социальные недуги. — Архангельск, 1995. — 208 с.

Ситченко Н.М. Особенности суицидального поведения у женщин, страдающих психопатией: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 1991. - 24 с.

Скибина Г.А., Полякова И.В. Медикаментозная терапия в системе купирования кризисных состояний: Методические рекоменда­ции. — М., 1990. — 34 с.

Соколова Е.Д. Сравнительное психопатологическое исследование шизофрении в межрегиональном, транскультуральном и микро- социальном аспектах: Автореф. дис. ... докт. мед. наук. — М.,

1986. - 49 с.

Социальный стресс и психическое здоровье/Под ред. Т.Б. Дмитрие­вой, А.И. Воложина. — М., 2001. — 248 с.

Столярова И.П., Поддубная ГП. Исследование культурально-этни­ческих особенностей психического здоровья малых народностей Приморского края//Культуральные и этнические проблемы пси­хического здоровья. — М., 1995. — С. 81—84.

Столярова И.П., Поддубная Г.П., Яцков Л.П. Особенности системы психотерапии пограничных психических нарушений у малых на­родностей Приморского края//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — М., 1995. — С. 171—172.

Тазлова Р.С., Бугаев Д. Н. Личностные особенности эвенов//Культу- ральные и этнические проблемы психического здоровья/Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Б.С. Положего. — М., 1995. — С. 86—87.

Тарнавский Ю.Б. О некоторых особенностях параноидов позднего возраста в зависимости от культурно-этнических факторов// Эпидемиология нервных и психических болезней. — М., 1979. — С. 200-202.

Татаринов В.И. Синдромологический анализ психических рас­стройств внутри мордовской популяции Республики Мордовия// Культуральные и этнические проблемы психического здоро­вья. — Вып. И/Под ред. Б.С. Положего, А.А. Чуркина. — М.— Ижевск, 1997. - С. 281-283.

Таюкова О.В., Менделевии В.Д., Чулков В.И. Клинические особенно­сти шизофрении у коренных жителей Республики Марий Эл// Культуральные и этнические проблемы психического здоро­вья. — Вып. II. — М.—Ижевск, 1997. — С. 284—287.

Терентьев А.В. Клинико-социальные и этнокультуральные особен­ности больных шизофренией в Республике Коми: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — М., 2000. — 23 с.

Тихоненко В.А. Классификация суицидальных проявлений//Тр. Моск. НИИ психиатр.: Актуальн. пробл. суицидол. — 1978. — С. 59-73.

Тихоненко В.А. Покушения на самоубийство и их профилактика: Ав­тореф. дис. ... докт. мед. наук. — М., 1981. — 42 с.

Тихоненко В.А., Цупрун В.Е. Факторы суицидального риска в попу­ляции больных психоневрологического диспансера.//Тр. Моск. НИИ псих.: Научные и организационные проблемы суицидоло­гии. - М., 1983. - С. 133-141.

Тойтман Л.Л., Тойтман О.Л. Клинико-эпидемиологическая харак­теристика эпилепсии в Еврейской автономной области//Журн. неврол. и психиатр, им. С.С. Корсакова. — 2000. — N9 10. — С. 45-47.

Токарев С.А. Ранние формы религии и их развитие. — М., 1964.

Трегубое Л.З., Вагин Ю.Р. Эстетика самоубийства. — Пермь, 1993. — 268 с.

Уроков И.Г. Попова М.С. О роли социально-психологических иссле­дований в наркологии//Психология и медицина: Материалы к симпозиуму/Под ред. В.М. Банщикова, Б.Ф. Ломова. — М.: М3 РСФР; АН СССР, 1978.

Усюкина М. В. Психические расстройства при эпилепсии и их судеб­но-психиатрическое значение: Автореф. дис. ... докт. мед. наук. — М., 2001. — 60 с.

Федин А.И, Краснов В.А., Валенкова В.А., Максутова А.Л. Эпидемио­логия эпилепсии в регионах России//Современные методы диа­гностики и лечения эпилепсии: Материалы Российской научно- практической конференции в г. Смоленске.— Смоленск, 1997.— С. 69.

Фисик М.В. Ретроспективное клинико-психопатологическое иссле­дование суицидов//Сиб. вестн.психиатр, и наркол. — 2001. — №4.-С. 26-31.

Флиер А.Я. Культура: теории и проблемы. — М., 1995.

Фрейд (Ггеиф 3. Психоанализ. Религия. Культура. — М., 1992.

Фромм (Рготт) Э. Здоровое общество//Психоанализ и культура. — М., 1995. - С. 273-566.

Хвостова О.И. Распространенность депрессивных и тревожных на­рушений у алтайцев: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Томск,

2002. - 22 с.

Хорни (Нотеу) К. Наши внутренние конфликты//Психоанализ и культура. — М.: Юристъ, 1995. — С. 7—272.

Хотинец В.Ю. Этническое самосознание и его роль в развитии ин­дивидуальности человека. — Ижевск, 1996. — С. 39—40.

Хохлов Л.К, Горохов В.И. О прогнозе эпилепсии//Современные ме­тоды диагностики и лечения эпилепсии: Материалы Российской научно-практической конференции в г. Смоленске. — Смо­ленск, 1997. — С. 23.

Циркин С.Ю. Роль транскультуральных факторов в психопатологии шизофрении//Социокультуральные проблемы современной пси­хиатрии: Материалы VIII научных Кербиковских чтений. — М., 1994. - С. 122-124.

Циркин С.Ю. Шизофрения: транскультуральное исследование: Авто­реф. дис. ... докт. мед. наук. — М., 1988. — 52 с.

Чуев Ю.Ф. Особенности суицидального поведения у больных де­прессиями инволюционного возраста: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. — Харьков, 1991. — 30 с.

Чуркин А.А. Основные предпосылки эпидемиологических иссле­дований в транскультуральной психиатрии//Культуральные и этнические проблемы психического здоровья. — Вып. Н/Под ред. Б.С. Положего, А.А. Чуркина. — М.—Ижевск, 1997. — С. 10-16.

Чуркин А.А. Пограничные психические расстройства (клинико-эпи- демиологические и организационные аспекты): Автореф. дис. ... докт. мед. наук. — М., 1989. — 50 с.

Чуркин А.А., Кокарев Е.Г., Ахапкин Р.В. Сравнительная транскульту­ральная характеристика общественно опасных действий психи­чески больных//Культуральные и этнические проблемы пси­хического здоровья. — Вып. II. — М.—Ижевск, 1997. —

С. 187-192.

Чуркин А.А., Положий Б.С. Особенности профилактики обществен­но опасных действий психически больных с учетом их этниче­ской принадлежности: Методические рекомендации М3 РФ. — М., 2001. - 26 с.

Чуркин А.А., Творогова Н.А. Психиатрическая помощь населению Российской Федерации в 1999—2000 гг.: Аналитический обзор.— М., 2002. - 32 с.

Шамиев Р.Х. Суицидальные тенденции в картине депрессий поздне­го возраста//Комплексные исследования в суицидологии. — М.,

1986. - С. 114-118.

Швейцер (ЗскшИ&г) А. Благоговение перед жизнью. — М., 1992.

Шкляев Г. К. Некоторые черты этнической психологии удмуртов// Удмурты: Историко-этнографические очерки.— Ижевск, 1993.—

С. 370-383.

Штернберг Л.А. Первобытная религия в свете этнографии. — Л., 1936.

Шульга А.И., Сонник Г.Т. О суицидальных действиях психически больных//Журн. невропатол. и психиатр. — 1986. — № 8. —

С. 1216-1217.

Элиаде (ЕИаёе) М. Шаманизм: архаические техники экстаза. — Киев, 1998. - 382 с.

Эриксон (Епкзоп) Э.Г. Идентичность: юность и кризис.— М., 1996.— 344 с.

Юнг (Гипв) К.Г. Архетип и символ. — М., 1991.

Яцков Л.П. Базисные направления этнопсихиатрии и этнонар- кологии в Дальневосточном регионе//Культуральные и этни­ческие проблемы психического здоровья. — Вып. Н/Под ред. Б.С. Положего, А.А. Чуркина. — М.—Ижевск, 1997. — С. 80— 82.

АсШе К. Оергеззюп апс! зшс1с!е//Р8усЬора1Ьо1о8у. — 1986. — Уо1. 19, N 210. - Р. 214.

АИсга М., За\тепрега Т., Раг1апеп К., КаЫатеп Я. УегЬа1 Мешогу т Ые\у1у 01айпо8сд Ра11еп18 апс! РаИеп1з \укЬ СЬготс Ьей Тетрога1 ЬоЬс ЕрПерзу//ЕрЦерзу & ВеЬауюг. — 2001. — Уо1. 2, N 1. — Р. 20—27.

АШепкатр А.Р. ЕЯсс! оГ зе12игез апс! еркерШогт сИзсЬаг^ез оп совпШ- ус Гипсиоп//Ериер$1а. — 1997. — Уо1. 38. — 8ирр1. 1. — 3. 52—55.

Акхапйег Р.О., Зекзпкк 5.Т. Шз^оке ёе 1а рзусЫа1пе. — Рапз, 1984.

АИеЬеск РА11%и\апйег С. РзусЫа1пс сИа^позез аз ргесИсЮгз оГ зшск!е. А сотрапзоп оГ сИа^позез а! сопзспрйоп апс! т рзусЫа1пс саге т а соЬог! оГ 50 465 уоипв теп//Вгк. I. РзусЬ. — 1990. — Уо1. 157. — Р. 330-344.

АИзкикг Ь., Л/. А, Яаизек Я., йекаШт 5., Кау СгапйаИ Р. Тетрога! ЬоЬе ЕрПерзу, Тетрога1 ЬоЬес1оту, апс! Марг Оергеззюп//1. №и- горзусЫа1гу С1т. №игозс1. — 1999. — Уо1. 11. — Р. 436—443.

Апйгеаззеп Л ЯеГи^еез апс! Азу1ит Зеекегз Сотт^ (о Еигоре Тоёау. 1п ЯеГи^еез — ТЬе Тгаиша оГ ЕхПе: ТЬе Нитапкапап Яо1е оГ Кес! Сгозз апс! Нес! Сгезсеп!. ОогдгесМ. — 1989.

Ап$з1 /. Ер1дсш1о1о81е дег Оергеззюп: Яезика1е аиз бег 2ипсЬ-31и- сНе-Оергеззюпеп. ТЬегар1екопгер1е т Уег§1е1сЬ. — ВегПп-Нек!е1- Ьеге: 8рпп§ег-Уег1а8, 1993. — 8. 3—12.

АзЬег% М., ЗскаШп% И., Яус1т% Е., Тгазктап-ВепХт. Ь. 8шск!е апс! зего- №пт//Оергеззюп апс! зикпёе. — 1983. — Р. 367—404.

Аз^аЫ II. А рзусЫа1пс з1ис!у оГ зшск!е атоп^ игЬап 8>уесНзЬ >уотеп// Ас1а РзусЬ. Зсапс!. - 1990. - Уо1. 82, N 2. - Р. 115-124.

Апагй О. А пе1\УОгк оГ зетсез Гог 1Ье Ьоте1езз сЬготс теп1а11у П1// Нозр. Соттип. РзгсЫа!. — 1986. — Уо1. 37, N 11. — Р. 1148-1152.

Ва%1еу С. РоуеЛу апс! зшск!е атоп§ пайуе СапасИапз: а герНсаНоп// РзусЬо1. Кер. - 1991. - Уо1. 69, N 1. - Р. 149-150.

ВапШ С.М. еX а\. ВюсЬегшса! тагкегз т зшсМа! раИеп^з. Тпуези^аиопз \укЬ сегеЪгозрта! Пи1с1 атте те1аЪо1кез апс! пеигоепдосппе 1ез1з// ]. АЯес1. 013ога. - 1984. - Уо1. 6. - Р. 341-350.

Вагпез Я. еГ а1. СоЬог* апа1уз1з оГ Оп1апо зиипёе га!ез, 1877—1976//Сап. I. РзусЬ. - 1986. - Уо1. 3. - Р. 208-213.

ВаггаЫои^к В. Ро13отп8 сазез: 8шск!е ог асс1с!еп1//Вг. У РзусЫа1г. — 1974. - Уо1. 124, N 6. - Р. 526-530.

Веек А., \Уезкааг М.Е. ЗшсМе пзк аззеззтет апс! ргесИсиоп//Спз1з. —

1990. -Уо1. 11.-Р. 22-30.

Ве11 С.5., Запёег 1.\У. ТЬе ер1с!етю1о8У оГерПерзу: 1Ье 312е оГ 1Ье ргоЬ- 1ет//8е12иге. - 2001. - Уо1. 10, N 4. - Р. 306-314.

ВепейкХ Я. РаПетз оГ Сикиге. — ВозЮп—N.-У., 1934.

Вег%А.Т., Еп%е11.1г. Яез1пс(ед дпуте Гог реор1е >укЬ ерПерзу//^еиго- 1о8у. - 1999. - Уо1. 52, N 7.

ВегНп I. РзусЬора1Ьо1ойу апс! кз ап1есес!еп18 атоп§ Атепсап 1пс11ап ас1о1езсетз. 1п: Аскапсез 1п С1т1са1 СЫ\6 РзусЬо1о§у (1986), ЬаНеу В., Кагёт АЕ., ес!з. — Ые>у Уогк.

Везад Р. ТЬе го1е оГ зрес1а1 зсЬоо1 Гог сЫ1с!геп т1\\ ерПерзу. 1п: Ох1еу 5., ЗЮгез О. (ес!з) ЕрПерзу апд едиса!юп МесИса11пЬипе Сгоир. — Ьопёоп, 1987. - Р. 15-24.

Везком /. бергеззюп апс! зи1с1де//РЬагтасорзусЬ1а1гу. — 1990. — Уо1. 23. - Р. 3-8.

В1аск Л \У. е( оЛ. 5шск1е т зсЫгорЬгета: 1Ье 1оша Кесогё Упкаве 8Ш- &у//}. СНп. РзусЬ. — 1985. — Уо1. 46, N 11. — Р. 7—14.

В1итеп1ка1 5., ВеЧ V., Ыеитапп N.-1/., ЗсШШег Я., Уо^е1 Я. Мог(а1Ш апукЬ регз1з1ет йергез- зюп//Атег. I. РзусЫа1гу.— 2001.— Уо1. 158, N 10.— Р. 1638—1644.

Зта11 0.\У., ЯозепЬаит /./*. N100 рзусЫа1пс шраИепК >уЬо 1еарес! Ггот а Ье18Ь1//Сап. I. РзусЫа1г. - 1984. - Уо1. 29, N 2. - Р. 129-131.

ЗтИк /. е! а1. Сотрапзоп оГ зшсМез атоп^ Ап§1оз апс! Шзратсз т йуе зоиитез1ет зШез//8шс. 1лГе ТЬгеа*. ВеЬау. — 1985. — Уо1. 15, N 1. - Р. 14-26.

Зпоъйеп Ь.Я. 1Лзе оГ шраНеп! теп1а1 ЬеакЬ зетсез Ьу тетЬегз оГ е*Ь- шс ттогку 8Гоирз//Атег. РзусЬо1.— 1990.— N 45.— Р. 347— 355.

Зпомёеп Ь.Я., Но1зскик /. Е1Ьтс сНГГегепсез т етегвепсу рзусЫа1пс саге апс! ЬозркаИгаНоп т а рго^гат Гог 1Ье зеуеге1у теп1а11у Ш// Соттипку Меп1. НеакЬ. 1992.— Уо1. 28, N 4.— Р. 281— 291.

ЗоиЬпег /.-Р. А ргороз с!е 1а дергеззюп с!и ]еипе: кетащиез с!*ог(Зге зи- 1с1до1о§1вие е1 й’опете ер1дет1о1ов1Яие//Яеу. Nеи^орзусЬ^а^. 1п- Гап1. - 1976. - Уо1. 24, N 6. - Р. 305-308.

31ап(Нзк-Ваггу Н. еГ а1. А^е, ипетр1оутеп! апд рагази1с1с!е т Ьеес!з// 1т. I. 8ос. РзусЫа1г. - 1989. - Уо1. 35, N 4. - Р. 303-312.

ЗХгот&геп Е. СЬап§ез т 1Ье тс1с!епсе оГ 8сЫгорЬгета//Вгк. ^. оГ рзус- Ыа1гу. - 1987. - Уо1. 150. - Р. 1-7.

ЗшЬЬе Н. Уепук>уипе ипс! ТгаиеггеакИопеп 1п ВгазШеп//Д. Рзус^зош. Мес!. РзусЬоапа1. - 1989. - Уо1. 35, N 3. - Р. 277-288.

ЗШгпШо М.С., ОаПеШ Р. Июра1Ыс ерПерзу апс! зсЬоо1 асЫеуе- теп!//АгсЬ. Б13. СЫ16. - 1994. - Уо1. 70. - Р. 424-428.

Зик 1.Н. е! а1. 8и1с1с1е Ьу Ъигптв т Когеа//1п1. I. 8ос. РзусЫа1гу. — 1991. - Уо1. 37, N 2. - Р. 141-150.

ЗипйдуЬзХ-Зхепзтап 11.В. 8и1с1с!е8 1п с1озе соппесИоп \укЬ рзусЫа1пс саге: Ап апа1уз1з оГ 57 сазез т а 8\уесИзЬ соип!гу//Ас1а РзусЫа1г. 8сапс!. - 1987. - Уо1. 76, N 1. - Р. 15-20.

8м1а1еска С., ШгпИсШсъ /. РгоЬу $атоЪб)С2е \у$гбс1 т1аЙ21С2у//^1ад. Ьек. - 1980. - Уо1. 33, N 20. - Р. 1627-1631.

Зтпке1з \У.А.М., Киук Сгаа/ Е.Н. е? а\. Ргеуа1епсе оГ тета1 Ггиз1га- Иоп а! ерПерз1а т Ои1сЬ//ЕрПер8у & ВеЬауюг. — 2001. — Уо1. 2, N 5. - Р. 441-447.

Зтдйосгку Е. еХ а1. 5и1с1с1е аиетр1з т раНепК >укЬ апх1е!у сНзогдегз// Ас1а РзусЬ. Зсапс!. — 2002. — Уо1. 411. — Р. 44.

ТагиШ АВеушзку О., А1рег К. Рго^геззюп оГ РозИсЫ № 1п1епс*а1 РзусЬо81з//ЕрНер81а. — 2001. — Уо1. 42, N 11. — Р. 1468.

Та1а! К. 8осю-сикига1 азрес1з оГ зшсМе т 1арап//8шск1о1о8у. — 2а- 8геЬ, 1971. - Р. 60-64.

ТНотаз 5. У., Загта Р.З., Акхапйег М. е1 а1. ЕрПерзу саге т з1х 1псНап сШез: а тиШсеп1ег з1ис!у оп тапа^етеп! апс! зетсе//.!. №иго1. Зс1. - 2001. - Уо1. 188, N 1-2. - Р. 73-77.

Ткотрзоп Р.1. Ес!иса1юпа1 аНаттеп* т сЫШгеп апс! уоип§ реор1е >укЬ ерПерзу. 1п: Ох1еу Зюгез О. (ес!з) ЕрПерзу апс! ес!иса1юп//МеШ- са! 1пЬипе Огоир. — Ьопйоп, 1987. — Р. 15—24.

Тоггеу Е.Г. Ргеуа1епсе зШсНез т зсЫ2орЬгета//Вгк. 5. РзусЫа1гу. —

1987. - Уо1. 150. - Р. 598-608.

Тгеетап /. Ер1с!етю1о8у оГ дги% оуегйозаее т ЗоиШеп Тазтата// Мей. 5. Аиз1. - 1970. - Уо1. 25, N 2. - Р. 1168-1172.

Шип Т.В., ЗаПопиз N. (Ес!з.) Меп1а1 Шпезз т Оепега1 НеакЬ Саге: Ап 1п1егпаиопа1 8Шс!у. — СЫсЬез1ег: >УП1еу, 1995.

УепГу С.М., Яозз Е.М. РесНа1пс регзресИуез оп ерПерзу. 1п Ьопекис!та1 ЗПкИез оГ СЫМгеп’з ЕрПерзу. — Ые>у Уогк: \УН1еу, 1985. — Р. 133-139.

\УаШгаиЬ Ь., ОиеЩ /./). Ыозо1о81са1 уаНсШу оГ с!уз1Ьугта//Еигор. рзус- Ыа1гу. - 1998. - Уо1. 13, N 4. - Р. 173-187.

\Уак1ег Н. ЗшсШе пзк т уоипз зсЫ2орЬгетсз//Сеп. Нозр. РзусЬ. —

1984. - Уо1. 6, N 3. - Р. 219-225.

\Уееке А., УаеХк М. Ехсезз тог1а1ку оГ Ыро1аг апс! итро1аг ташс-с!е- ргезз1уе раиеп1з//1.АЯес1. 013.— 1986.— Уо1. 11, N 3.— Р. 227— 234.

\Уетег В.Р., МагуИ Я. С. ЗсЫгорЬгета т На>уап: Апа1уз1з оГ соЬог* тогЫку пзк т а тиШ-е1Ьтс рори1аиоп//Вгк. I. РзусЫа*. — 1977. — Уо1. 131.-Р. 497-503.

1Уе1ззтап М.М. ТЬе сгозз пайопа! ЕрМетЫову оГ 1Ье Апх1е1у сНзог- с!егз//8еагсЬ Гог 1Ье саизез оГ РзусЫа1пс сНзогёегз: ер1с!егто1о81са1 арргоасЬез. — Ые>у Уогк, 1995. — Р. 229.

1Уез1егтеуег /. ЫаНопа! ШГГегепсез т рзусЫа!пс тогЪкШу: те1Ьос!о1о- еюа! 18зиез, зс1еп1Шс ЫегргеШюпз апс! зос1а1 1трПса1юпз//Ас1а РзусЫа1г. Зсапс!. Зирр1. - 1988. - Уо1. 344. - Р. 23-31.

\УНО. ЗсЫгорЬгеша: ап т*ета1юпа1 Го11о>у-ир з1иду. — СЫсЬез1ег: МИеу, 1979.

Ме!оз1 М. Ко1а сгупшко>у рзусЬоЬеюгпозроксгпусЬ 1 кНп1С2пусЬ >у затоЬо]з1>уасЬ изко^апусЬ (>у та1епа1е озгос!ка оз1гусЬ га- 1гис)//РзусЫа1. Ро1. - 1988. - Уо1. 22, N 1. - Р. 14-20.

\Ут% /.КСоорег /.ЕЗагГопиз N. Меазигетеп! апд С1азз1Г1са110п оГ РзусЫа1пс 8утр1отз. — СатЬпдее, 1974.

\УШскеп НМ., Ве1осН Е. ТЬе 1трас* оГ зос1а1 рЬоЫа оп яиа1ку оГНГе// 1т. СИп. РзусЬорЬагтасо1. — 1996. — Уо1. 11, N 3. — Р. 15—23.

\Уо1/егзс1ог1' М. е1 а\. ТЬе тсгеазе оГ зи1с1с1е8 1п рзусЫа1пс Ьозрка1з 1П зои!Ь>уе81егп Сегтапу ассогсНпв Ю сИа^позИс зиЬ8Гоирз//Спз18. —

1991. - Уо1. 12, N 1. - Р. 34-47.

1Уп%Ы РхскаЫ К, ЦЫфеШ А., Накхп N. А рори1а1юп-Ъазес1 з1ис1у оГ 1Ье ргеуа1епсе, сНтса! сЬагасПепзИсз апс! ейес* оГ е1Ьшску т ер1- 1ерзу//3е12иге. - 2000. - Уо1. 9, N 5. - Р. 309-313.

\Уп%1и М.8., ЬИакег А СМкШоой УюИтз оГ ую1епсе: Нозрка1 шШзаН- оп Ьу сЫ1с!геп \укЬ ш1еп1юпа1 т^пез/УАгск. РесИа1г. Ас1о1езс. Мей. - 1996. - Уо1. 150. - Р. 415-420.

\Уи1//Е. ЕИторзусЫаШе. — МезЪайеп, 1978.

\Уи1$ Е. РзусЫа1пзсЬег ВепсЬ* аиз У1е1пат. 1п: Ре^гЛсиукзсЬ Ы, ей.// Векга^е гиг уегзЫсЬепйеп РзусЫа1пе. — Вазе1: Каг^ег, 1967. — Р. 1-84.

Хи Н., Ххао 8., СНеп /. е1 а1. Ер1с1етю1о81са1 зШйу оп сотпиПед зшсШе атопв *Ье е1с!ег1у т зоте игЬап апс! гига1 агеаз оГ Нипап ргоутсе// СЫпезе МепЫ НеакЬ I. - 2000. - Уо1. 14. - Р. 121-124.

УататоХо У еГ а1 81аиз11са1 зШскез оп зшсМез т ЗЫ^а РгеГесШге с!и- ппе 1ке 15-уеаг репой, 1974 Ю 1988.//М1рроп. Нощаки. 2аззЫ. —

1990. - Уо1. 44, N 2. - Р. 191-198.

Уеп 8., КоЫпз С./., Ып N. А сгозз-сикига! сотрапзоп оГ с1ергезз1уе зутр1от тапкез1а1юп: СЫпа апс! 1Ье Шкес! 31а1ез//Л. Сопзик. СНп. РзусЬо!. - 2000. - Уо1. 68, N 6. - Р. 993-999.

Татьяна Борисовна Дмитриева,

Борис Сергеевич Положи

<< |
Источник: Дмитриева Т.Б,, Положий Б.С.. Этнокультуральная психиатрия. 2003

Еще по теме 12.2.4. Этнокультуральные особенности психопатологических механизмов общественно опасных действий:

  1. Клиническая характеристика, экспертиза и профилактика общественно опасных деяний больных токсикоманиями
  2. Недобровольные меры медицинского характера в аспекте проблемы профилактики общественно опасных деяний
  3. 1.4. Пдрядок взаимодействия учреждений здравоохранения и органов внутренних дел по предотвращению общественно опасных действий
  4. Этнокультуральные особенности клинической картины шизофрении у больных славянских и финно-угорских национальностей
  5. ЭТНОКУЛЬТУРАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНОГО ПОВЕДЕНИЯ ПСИХИЧЕСКИ БОЛЬНЫХ
  6. Литературный экскурс в проблему общественно опасного поведения психически больных
  7. Социодемографические характеристики больных, совершивших общественно опасные действия
  8. Этнокультуральные особенности клинической картины психических расстройств у больных, совершивших общественно опасные действия
  9. Этнокультуральные особенности правонарушений, совершенных больными славянских и финно-угорских национальностей
  10. 12.2.4. Этнокультуральные особенности психопатологических механизмов общественно опасных действий
  11. Нозологический фактор в генезе общественной опасности
  12. Генез повторных общественно опасных действий
  13. Глава 2 ПСИХИЧЕСКИ БОЛЬНЫЕ С ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНЫМ ПОВЕДЕНИЕМ (СТРУКТУРА КОНТИНГЕНТА)
  14. 3.2. Психопатологические механизмы ООД
  15. Психопатологические механизмы повторных ООД
  16. ОТ АВТОРОВ
  17. Глава 9 ПРОФИЛАКТИКА ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНЫХ ДЕЙСТВИЙ И СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА БОЛЬНЫХ С ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ РЕВНОСТЬЮ. ВОПРОСЫ РЕАБИЛИТАЦИИ И ЛЕЧЕНИЯ
  18. СУДЕБНО-ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ И МЕРЫ ПРОФИЛАКТИКИ ОБЩЕСТВЕННО ОПАСНЫХ ДЕЙСТВИЙ ПСИХИЧЕСКИ БОЛЬНЫХ
  19. Нозологический фактор в генезе общественной опасности
  20. 3.2. Психопатологические механизмы ООД