ХРИСТИАНСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К БЕЗУМИЮ

Удивительно, что отцы Церкви положительно относятся к явлению безумия/одержимости.

Прежде всего, одержимость часто рассматривается не как наказание Божие или даже естественное последствие греховного состояния, приводящего к окончательной погибели одержимого, но как попущенное Богом ис­пытание, которое может очистить жертву и возвести на высшую духовную ступень^[140].

Господа нашего Иисуса Христа (1 Кор 5, 5). Подоб­ным образом об одержимых говорит преподобный Иоанн Кассиан: «Ибо мы должны твердо верить, во-первых, что никто не подвергается им без попущения Божия; во- вторых, что все, что посылается нам от Бога, кажется ли оно прискорбным в настоящее время или радостным, посылается как от нежнейшего отца и сострадательно­го врача для нашей пользы. Потому они, подвергаясь им (злым духам и искушениям), как учителям, смиря­ются, чтобы, переселяясь из этого мира, они переходи­ли в другую жизнь более очищенными...»^[141]. Святитель Иоанн Златоуст также утверждает, что бесовское дейст­вие, в том числе и при одержимости, имеет (естествен­но, против воли диавола) конечной целью «вразумле­ние человека»^[142], которое не означает здесь наказание, но «преображение», «исправление», а главное — «об­ращение»^[143].

В каком-то смысле те, кто подвержены таким нападениям бесов, находятся в более выгодном положении, чем те, кто, находясь в столь же греховном состоянии, не пре­терпели такого рода испытание. По поводу последних преподобный Иоанн Кассиан пишет: «Но надобно счи­тать истинно несчастными и достойными сожаления тех, которые, оскверняя себя всеми пороками и пре­ступлениями, не терпят явно не только никакого напа­дения диавольского, но и никакому не подвергаются искушению, соответствующему их делам, и никакому бичу для исправления.

Следовательно, согласно духовному видению отцов Церк­ви (они рассматривают человека с точки зрения его

общего предназначения и своей веры, что все приклю­чающееся с человеком может послужить на пользу его душе и для его спасения), одержимость/безумие не представляет собой окончательное падение и исключи­тельно отрицательное явление, поскольку она откры­вает некоторым людям (так было им предназначено) возможность преодолеть то беспорядочное состояние, в котором они доселе жили. Одержимость/безумие ста­новится для них тем испытанием, которое может при­вести их к осознанию реальностей, с которыми они не встретились бы иным образом.

Однако для эффективного осуществления этих возмож­ностей (а иначе одержимость останется полностью от­рицательным опытом) необходимо, чтобы одержимый отверг бесов, а это из-за силы бесовского воздействия часто становится трудным, но никогда не бывает невоз­можным: образ Божий, постоянно пребывающий в че­ловеке, его свобода, составляющая главную его часть, — никогда не могут быть полностью уничтожены.

Отцы Церкви сами относятся и советуют относиться' к одержимому/умалишенному с глубоким уважением^[145].!

Это связано прежде всего с указанным выше понимани-, ем, что такое состояние может скрывать за собой неиз­реченный Промысл Божий и может привести к духов­ному преображению человека или, по крайней мере, послужит каким-либо образом ему на благо. «Из этого

ясно усматривается, что не должно отвращаться или презирать тех, которые подвергаются разным искуше­ниям или нечистым духам», — замечает преподобный Иоанн Кассиан, описав случай с аввой Моисеем^[146].

Однако есть и другая, более общая и основательная при­чина: одержимый или умалишенный остается нашим братом, которого тем более не следует презирать или отвергать, но, наоборот, любить и помогать, за то что он глубоко страдает. Преподобный Иоанн Кассиан подчер­кивает, что мы «не только нисколько не будем прези­рать их, но еще будем непрестанно молиться о них, как о своих членах, и станем сострадать им всем сердцем, с полным расположением. Ибо когда страдает один член, то страдают с ним и все члены (1 Кор 12, 26 )»^[147]. Христианин должен сочувствовать их состоянию, ве­рить, что его духовная судьба связана с их так же, как судьба любого члена тела связана с судьбой других чле­нов: «...без них, как своих членов, мы не можем вполне совершенствоваться, как читаем, что и предки наши без нас не могли достигнуть полноты обетования, как говорит о них апостол: И все сии, свидетельствован­ные в вере_? не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства (Евр 11, 39—40)»^[148].

Итак, одержимый не только не исключается из братского общения, но еще более вовлекается благодаря тому до­полнительному вниманию, которое он вызывает из-за своих особых страданий и беспомощности в претерпе­ваемом им испытании.

Очевидно, что в глазах отцов Церкви одержимый остается полноценным человеком. Несмотря на то, что бес пленяет его тело и душу, он сохраняет в себе неизгладимый и не­преложный образ Божий, который составляет его ис­тинное существо, глубинную природу и его человеческую природу. В таком случае одержимость — лишь несча­стный случай, поверхностное искажение. Производимое одержимостью безумие также является лишь несущест­венным для человека расстройством: оно ни в чем не затрагивает глубин его существа, не повреждает его ни полностью, ни окончательно. Несмотря на внешнее за­тмение, подлинная личность человека пребывает непо­врежденной, причем всегда остается надежда на ее осво­бождение и полноценное проявление. В этом случае безумие — только временная маска, при устранении ко­торой вновь станет явной целостность природы. Челове­ческая природа из-за одержимости/безумия не разруше­на, не потеряна и даже не повреждена, она лишь сокрыта. Одержимый/умалишенный, нося в себе образ Божий, остается наследником того Божественного предназначе­ния, которое Спаситель обещал всякому человеку, веру­ющему в Него. Образ Божий в человеке оставляет ему возможность достичь подобия Божия. Из-за одержимо­сти/безумия человек ничего не теряет, по существу, от своей истинной природы. Он сохраняет все свои духов­ные возможности неповрежденными, но только подавлен­ными. Поэтому отцы Церкви никогда не отождествляют одержимого с вселившимся в него бесом^[149]. Они отлича­ют человека от того, кто толкает его к действию, как это, к примеру, в аналогичной ситуации делает препо­добная Синклитикия: «Не он оскорбил тебя, а диавол; питай ненависть к болезни, а не к больному»^[150].

Таким образом, нельзя обращать на одержимого/ума- лишенного то проклятие, которое относится к диаво- лу^[151].

Утверждение, что одержимый/умалишенный не ответ­ственен за свои слова и поступки^[155], вовсе не означает, что он совсем лишен индивидуальности. В святооте­ческой перспективе такая безответственность призна­ется ради того, чтобы оградить подлинную личность человека, показать, что его нельзя отождествить с тем внешним обликом, который на самом деле есть плод действий диавола. Отцы Церкви не только не отождест­вляют одержимого/умалишенного с живущим в нем бесом, но и не отождествляют с его безумием.

Поэтому отцы Церкви принимают приводимых к ним одержимых/умалишенных с большим уважением и от­носятся к ним с любовью, сочувствием, милосердием, состраданием^[157]. Они никогда не смотрят на них как на виновных, но всегда идут им навстречу, как стражду­щим братьям. Они никогда не судят их и никоим обра­зом не отталкивают, но с готовностью принимают их к себе, во всем относятся к ним, как к себе подобным, и заботятся о них, как о своих ближних.

Так, в процитированном выше отрывке из святителя Афанасия Великого изображен преподобный Антоний, полный «сочувствия» к приведенному к нему юноше. Такое же отношение у преподобного Афанасия Афон­ского и его учеников: «Матфей был одержим диаволом. Он пришел к старцу и просил его помочь ему. Святой поцеловал его как члена своей общины. Затем он при­звал одного из братий, о котором знал, что он искусен. Он доверил ему страдальца, тайно сказав: “Ты получишь от этого великую пользу”. Этот брат принял в свою ке­лью одержимого как великое сокровище». Однако этот брат недолго смог переносить Матфея из-за жестоко­сти обладающего им беса. «С благоговением и печалью» он исповедовал свою неудачу святому Афанасию, ут­верждая, что виной этому лишь его собственная сла­бость. Тогда старец поручил Матфея другому брату, «еще более испытанному и великодушному». Но он также потерпел неуспех. Наконец, обращаясь к третье­му, еще более твердому брату, преподобный Афана­сий сказал: «Возьми этого брата, и если ты не поддашь­ся малодушию, то — уверяю тебя — одно твое терпение сделает тебя наследником Царства Небесного»^[158].

Примечательно, что одержимый/умалишенный всегда при­нимается с радостью, даже в тяжелых случаях, которые воспринимают как лишний повод испытать добродетели

и как средство для каждого проявить в особенности свое терпение и доказать свою любовь. В житии пре­подобного Афанасия Афонского хорошо показано, что каждый пытается как можно лучше помочь недужному брату и опечаливается при неуспехе^[159]. Столь же привет-, ливым и милосердным является преподобный Ипатий. Составитель его жития, Каллиник, рассказывает: «Со-* страдая всем, Ипатий был любим всеми. Ибо он страдал со страждущими и был внимателен к тем, кто был уг-¹ нетен испытаниями, говоря: “Написано: помните о за­ключенных так, как будто и вы заключены вместе с ни­ми; о терпящих жестокое обращение — помышляя, что и у вас также есть тело и: следует плакать с плачущими и радоваться с радующимися”»^[160]. «Святой, — по словам того же биографа, — милосердовал о тех, кто находился в болезни, и говорил: “Этот человек был до полусмерти избит разбойниками, бесами. Будем к нему милосерды ради Бога”»^[161]. Относительно монахов, больных психи­ческими расстройствами, вызванными действием бесов, Феодор Петрский говорит, что преподобный Феодосий «благосердно принял их как добрый отец, подражая — насколько это возможно человеку — милосердию Бо- жию, как это подобает ученику Христову согласно еван­гельским словам: будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк 6, 36)»^[162]. «Он более любил общаться с ни­ми, чем со всеми другими, ибо горел по отношению к ним сострадательной любовью»^[163].

Отношение отцов Церкви — это, следовательно, отноше­ние любви и отеческого сострадания, подобно милосер-

дию Отца Небесного. Нигде в их житиях мы не нахо­дим случая, чтобы одержимый/умалишенный был ими отвергнут или не принят. Наоборот, они всеми силами стремятся приблизиться к нему, включить в общину, относиться к нему с не меньшей заботой, чем к осталь­ным братьям, и воспринимают его как равноценного сына или брата, без какого-либо тайного умысла. Одер­жимый/ умалишенный не представляется каким-либо странным человеком, чужим или даже другим. На него не смотрят по-иному и не выделяют, кроме как допол­нительным милосердным вниманием по причине тех трудностей и страданий, которые он испытывает вслед­ствие своего состояния.

Такое отношение к одержимым/умалишенным, свойст­венное святым, очевидно, не было распространено вне просвещенных их присутствием духовных кругов. К при­меру, из житий Христа ради юродивых становится яс­ным, сколь дурное обращение они терпели от своих со­граждан^[164]. Святой Герман, собеседник аввы Серена в седьмом «Собеседовании» преподобного Иоанна Кас- сиана, спрашивает авву: «Как же мы видим, что люди не только презирают и боятся их, но и постоянно отлу­чают их от причащения Господня в наших странах, по изречению Евангелия: Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мф 7, 6), тогда как нужно верить, как ты говоришь, что им по­сылается это смиряющее искушение для очищения или для пользы?» Авва Серен с великим сожалением отзы­вается о такой практике, говорит о ней как о жестокой ошибке, о глубоком искажении правильного понимания этих вещей: «А святое причащение нашими старцами, помним, не запрещалось им, напротив, они думали, что если бы возможно было, даже ежедневно надобно пре­подавать им его. Ибо не должно думать, что по изре­чению евангельскому, которое вы неверно приложили к этой мысли: не давайте святыни псам, — будто свя­тое причащение поступает в пищу демону, а не в очи­щение и охранение тела и души. Будучи принято че­ловеком, оно, как пламя пожигающее, прогоняет того духа, который в его членах заседает или скрывается. Мы недавно видели, что таким способом был исцелен авва Андроник и многие другие. Ибо враг больше и боль­ше будет нападать на одержимого им, когда увидит, что он отлучается от небесного врачевства, и тем злее и ча­ще будет мучить, чем дольше он будет уклоняться от духовного врачевства»^[165].

Однако по этому вопросу у отцов Церкви нет полного единодушия. Например, преподобный Феодосий нала­гает на своих «монахов с помутившимся рассудком» временный запрет причащаться. Но у нас есть достаточ­но свидетельств его глубокой любви и благосердного внимания, чтобы понять, что его решение продиктовано отнюдь не тем чувством презрения или отвращения, о которых упоминает Герман. Оно скорее основывает­ся, с одной стороны, на мысли о том, что принимающие святое причастие должны быть в сознательном состоя­нии, а с другой, что святое причастие является целью, а не средством. Священномученик Дионисий Ареопа- гит, описывая современные ему церковные установ­ления, утверждает, что одержимые не допускаются к присутствию во время второй и основной части Боже­ственной литургии — совершения Святых Таин и им не разрешается участвовать в Таинстве причащения. Здесь не идет речь о презрении с его стороны к одержимым, поскольку без какой-либо дискриминации или особых отрицательных суждений он причисляет их к той же категории, где находятся оглашаемые и кающиеся, со­ветуя им, как и последним, участвовать в первой части литургии, потому что «устав святой иерархии позволяет [им]... слушать псаломские священнословия и чтения боговдохновенных и всесвятых Писаний». Более того, он помещает одержимых на втором месте — выше огла­шаемых, которые находятся на последнем месте, по той причине, что одержимые, в отличие от оглашаемых, уже участвовали в Святых Тайнах. Священномученик Дионисий Ареопагит просто отмечает, что одержимые оказываются временно недостойными Святых Тайн, поскольку по собственной воле отвернулись от Бога, чтобы стать добычей страстей, тогда как от участия в Божественной литургии отлучаются даже кающиеся, а допускаются только совершенные в святости. Так как одержимые сами устранились от святости, то в их осо­бом случае они «будут отлучаться отделяющим гласом служителя» перед тем, как начнется литургия верных. Такое исключение рассматривается как временное, по­тому что чтение Священного Писания, к слушанию кото­рого допускаются одержимые, призвано содействовать их обращению и помочь им вновь обрести те насущные блага, от которых они отвратились^[166].

Не следует думать, что между двумя предыдущими точ­ками зрения и утверждениями аввы Серена сущест­вует действительное противоречие. Речь идет, кажется, о различных случаях, в каждом из которых рассудить и решить, что послужит большей пользе, должен духов­ный руководитель. Основой для решения представля­ется положительное или отрицательное отношение одер­жимого к Святым Тайнам, его воля и способность к участию в Таинстве в том духовном устроении, кото­рое для этого необходимо.

Жития святых достаточно свидетельствуют о добром при­еме, который оказывался одержимым/умалишенным в монастырях и храмах^[167], поэтому следует рассматривать любую дискриминационную в их отношении практику как уклонение от нормы. Близкие одержимых или ума­лишенных нередко приводили их в монастыри, потому что знали, что здесь их с готовностью и радостью при­мут, окажут им всяческое расположение и внимательно о них позаботятся. Такая практика никогда не воспри­нималась как стремление изолировать этих людей от мира, расстаться с ними или поместить их под стражу. Монастырь вовсе не рассматривается в качестве дома скорби или тюрьмы, но как место, где у одержимого/ умалишенного больше надежды найти исцеление, по­скольку именно здесь с наибольшей силой призывается врачующая благодать Божия, ибо здесь находятся по­движники, которые благодаря аскезе стали в Духе подобными «Верховному и Небесному Врачу» и участ­вуют в Его бесконечном сострадании и Его возрождаю­щем всемогуществе^[168].