Клинико-социальные характеристики детей и подростков, совершивших завершенные суициды
Клинико-социальные характеристики детей и подростков удмуртской и русской национальностей, совершивших завершенные суициды, рассматриваются нами с учетом состояния психического здоровья детей, их родственников, особенностей воспитания суицидентов в родительской семье, наличия тех или иных форм психических расстройств и ряда других факторов.
У 38,7 % суицидентов удмуртов и у 23,7 % русских была выявлена психопатологическая отягощенность наследственности, в структуре которой доминирует алкоголизм (90 % всех случаев). Отягощенность этим заболеванием в 7—8 раз превышает показатели, приводимые в литературе [Бауккоп Р. е1 а!., 1972; 81е8е1 Е., О гипс! Н., 1973], и почти в 10 раз — в общей популяции родительских семей детей и подростков в Удмуртии. Это позволяет расценивать алкоголизм родителей в качестве фактора высокого суицидального риска для их детей.
Еще одним предрасполагающим к самоубийству фактором у детей и подростков является наличие случаев суицидов среди их родственников. По нашим материалам, в удмуртской группе суицидентов такие случаи встречались почти в 6 раз чаще, чем в русской. В литературе существуют еще более высокие показатели суицидологической отягощенности у самоубийц. Так, по данным венгерского исследователя М.З.Корр (1987), суицидальный риск у детей и подростков из семей, в которых ранее были зарегистрированы самоубийства, в 26 раз выше, чем у лиц, в семьях которых суицидов не было. Однако, признавая важную роль этого фактора, мы не разделяем точку зрения Т. КопбпсЫп (1998), согласно которой предрасполагающие к самоубийству поведенческие особенности финно-угров передаются генетически. На наш взгляд, более высокий уровень самоубийств среди детей и подростков удмуртской национальности скорее связан не с генетическими, а с этнокультуральными факторами.
Существенное влияние на формирование суицидального поведения у детей и подростков оказывает неправильный стиль воспитания в родительской семье.
По данным Р.ОаУ1(1- 8оп и др. (1972), 40,3 % суицидентов детского и подросткового возраста не получили «нормального» семейного воспитания. Среди множества видов неправильного воспитания детей, впоследствии покончивших с собой, наиболее часто упоминаются жестокое отношение, эмоциональное отвержение, «эрзац-воспитание», например, когда в процессе воспитания бабушка подменяет собой мать, а также воспитание по типу «кумира семьи».Как показано в табл. 10.3, гармоничное воспитание в родительских семьях исследуемой группы суицидентов имело место лишь в 4 % всех случаев. В особой степени это характерно для удмуртских семей — 1,6 %, в русских семьях доля таковых составила 7,8 %.
Среди патологических вариантов воспитания явно преобладал авторитарный (беспрекословное подчинение старшим, запреты и наказания). Несколько чаще он встречался в родительских семьях суицидентов удмуртской национальности — 74,2 % (у русских — 50 %). Кроме того, в родительских семьях суицидентов удмуртов преобладала гипоопека — соответственно 21,0 и 15,8 %. В семьях суицидентов русской национальности чаще отмечалось воспитание по типу гиперопеки (21,1 против 1,6 % у удмуртов) и «кумира семьи» (соответственно 5,3 и 1,6 %).
Таблица 10.3. Характеристика суицидентов детей и подростков удмуртской и русской национальностей в зависимости от типа воспитания в родительской семье (в %)
|
В качестве одного из возможных объяснений преобладания в родительских семьях суицидентов удмуртской национальности авторитарного типа воспитания можно использовать сведения, обнаруженные нами в этнографических источниках, где именно этот тип воспитания приводится в качестве наиболее типичного для удмуртской культуры.
Еще в 1882 г. И.Н.Смирнов, описывая удмуртские семьи, отмечал неограниченные права, которыми пользовался отец по отношению к своим детям, особо выделяя наказания, которым подвергались нарушители норм внутрисемейного поведения. Всякий раздор в семье подлежал суду общины. Сельский сход наказывал сына, который не повиновался отцу, членов семьи, которые ссорились между собой и т.д. В удмуртских деревнях и в настоящее время достаточно силен социальный контроль за поведением детей и подростков.Большинство современных исследователей относят к особенностям традиционного семейного воспитания у удмуртов культивирование коллективизма, самоограничения личности, ее подчинение требованиям общественной необходимости и высокую зависимость от социального окружения [Владыкин В.Е., 1994; Никитина Г.А., 1997; Хотинец В.Ю., 1997]. По мнению авторов, такое воспитание способствует формированию у удмуртов общинного характера самосознания, определяемого спецификой культурного наследия.
В то же время все, что препятствовало формированию общинного самосознания, подвергалось порицанию и даже социальному запрету (табу). С раннего детства подавлялись все виды агрессивности (и физической, и вербальной), мешавшие хорошим отношениям между людьми, воспитывалась установка на запрет межличностных конфликтных отношений. Отсутствие мотива противоборства с несправедливостью отражается даже в удмуртских заклинаниях, молитвах, что, по-видимому, постепенно закрепилось в сознании народа. Самым тяжким преступлением среди удмуртов считалось провоцирование вражды и ссор. Удмурты чрезвычайно дорожили своей репутацией среди родственников, односельчан, соплеменников. Общественное мнение служило высшей инстанцией, приговор выдерживали не все, он мог привести даже к смертельному исходу [Мипкас$1 В., 1887].
Вероятно, именно в результате такого воспитания у удмуртов сформировался обычай избегать конфликтов. Об этом свидетельствуют особенности их коммуникативного поведения: стремление в процессе общения воздерживаться от употребления прямых и резких формулировок, публичного выражения своих чувств и эмоций; использование косвенных высказываний, намеков, стилистических фигур, призванных смягчить или затушевать содержание сообщения [Поздее- ва И.П.
и др., 1992]. Еще одной особенностью является распространенность у удмуртов так называемых «бесконтактных» (невербальных) коммуникаций, которые дают возможность не испытывать неудачи при общении [Шкляев Г.К., 1992].Воспитание по типу беспрекословного подчинения старшим подавляет внешние проявления агрессии, давая выход аутоагрессивным тенденциям, в частности суицидальному поведению. Противостоять такому воспитанию могли бы общественное мнение и религиозные воззрения. Однако если в православной религии и русском народном творчестве самоубийство резко порицается и отвергается, то в удмуртской мифологии такой акт нередко рассматривается в качестве возможного выхода из стрессовой ситуации (например, в народных легендах и сказаниях «Италмас», «Девушка на луне», «Как клубок ниток» и др.). Влияние православия на удмуртов в силу исторических причин остается слабым.
Патологический стиль воспитания в удмуртских и русских семьях приводит к формированию характерологических акцентуаций у детей (табл. 10.4).
Таблица 10.4. Характерологические особенности суицидентов удмуртской и русской национальностей, %
|
В группе суицидентов удмуртов преобладают по сравнению с русскими дети и подростки с сенситивными чертами (соответственно 56,4 и 15,8 % случаев).
С нашей точки зрения, это согласуется с высокой распространенностью сенси- тивности в общей удмуртской популяции. Так, в старых этнографических источниках имеются описания психологических особенностей, присущих удмуртскому этносу в целом, например страх перед возможными конфликтами, повышенная чувствительность, ранимость, чрезмерная впечатлительность, робость, застенчивость, избирательная общительность. Эти характерные особенности нашли отражение в удмуртском фольклоре (стихотворение Ашальчи Оки «Застенчивость»: «Есть болезнь для нее, знают все без сомненья, и удмурты ее называют стесненьем...»).Указанные сенситивные и тревожные черты характера удмуртов сопоставимы с расстройствами личности в виде избегания (по ДЗМ-Ш-К). По-видимому, в процессе социализации удмуртских детей и подростков сенситивные черты культивируются и закрепляются традиционным воспитанием по типу подчинения старшим. Это подтверждается результатами массовых психологических исследований, проведенных А.А.Пакриевым (1999), согласно которым сенситивность выявляется у 50 % удмуртов молодого возраста.
Второе по частоте место в обеих этнических группах занимают суициденты с характерологическими особенностями возбудимого круга (около у всех случаев). Среди таковых доминируют эксплозивные, эпилептоидные, эмоционально лабильные и неустойчивые варианты. Тормозимые черты характера чаще выявлялись у суицидентов русских — 39,5 % против 1,6 % у удмуртов. Реже встречаются в обеих группах суицидентов дети и подростки с истерическими чертами (у удмуртов в 8,1, у русских в 10,5 % случаев).
Следует отметить, что девиантность, которая зачастую связывается с суицидальным поведением, встречается у суицидентов удмуртской и русской национальностей почти в 3 раза реже по сравнению с данными литературы [Личко А.Е., 1983] и составляет соответственно 32,2 и 18,4 % случаев. Столь выраженное различие можно объяснить преобладанием среди суицидентов удмуртов лиц с сенситивными, а среди русских — с тормозимыми чертами характера, которые не способствуют возникновению девиантных форм поведения.
У психиатров до совершения самоубийства наблюдались лишь 12 % суицидентов, в том числе 9,7 % удмуртов и 15,8 % русских, что значительно ниже приводимых в литературе показателей — 50—80 % [НаЫег I., 1988; МаШипеп МЛ. е1 а1., 1993]. Учитывая незначительный удельный вес лиц с зарегистрированной психической патологией, можно предположить, что психические расстройства у части детей и подростков, особенно проживавших в сельской местности, к моменту совершения ими самоубийства остались нераспознанными. Данное положение согласуется с мнением Н.ЗШИе (1969), утверждавшего, что причиной многих, кажущихся немотивированными, самоубийств подростков являются своевременно неустановленные психические заболевания, в частности эндогенные депрессии.
Среди зарегистрированных психических расстройств у суицидентов в половине случаев диагностирована умственная отсталость. Все эти лица были удмуртской национальности и проживали в сельской местности. Доля лиц, страдавших шизофренией, в пересчете на всех суицидентов, оказалась равной 2 %. Этот показатель существенно ниже приводящегося в зарубежной литературе — 10—12 % [Еёёегз СЬ., 1984; ШсЬ С.Ь. е1 а!., 1986]. Только у 1 % от общего числа суицидентов было зарегистрировано злоупотребление психоактивными веществами, тогда как, по сведениям большинства отечественных и зарубежных авторов [Мулик Е.О., 1995; РГеГ- Гег С.К.., 1984; КоШа Ь., Ьопп8У1$1 I., 1987], число таковых среди подростков самоубийц достигает 16—62 %. По нашим данным, у суицидентов удмуртской национальности алкоголизация выявляется в 4 раза чаще, чем у русских, и сочетается, как правило, с другими формами девиантного поведения. Прочие формы психических расстройств (депрессивные, органические) встречались только у суицидентов русской национальности, причем в единичных случаях.
Переходя к сравнительному изучению характеристик завершенных суицидов у детей и подростков удмуртской и русской национальностей, в первую очередь следует коснуться проблемы психотравмирующих ситуаций, способствующих совершению самоубийства. Установлено, что у подавляющего числа суицидентов обеих национальностей (около 80 %) присутствовали психотравмирующие мотивы совершения самоубийства.
Для квалификации психических травм, предшествовавших завершенным суицидам, были использованы следующие характеристики: исключительно тяжелая, объективно значимая и условно патогенная, требующая дополнительного уточнения.
К «исключительно тяжелым» в основном относились ситуации «потери значимого другого» (смерть одного из родителей или другого близкого человека). В одном случае как «исключительно тяжелая» была квалифицирована ситуация, связанная с повешением на глазах у будущего суицидента его любимой собаки.
К «объективно значимым» были отнесены ситуации, затрагивавшие основные ценностные ориентации детей и подростков, препятствовавшие удовлетворению их ведущих жизненных потребностей: развод родителей, появление в се
мье отчима, привлечение к ответственности за делинквентное поведение, беременность и т.д.
Под «условно-патогенными» («малыми ситуационными вредностями», по Жислину С.Г., 1956) понимались ситуации, которые обычно встречаются в повседневной жизни детей и подростков. Это незначительные семейные или школьные конфликты, которые объективно не ущемляли основные жизненно важные интересы будущих суицидентов, не отражались радикально на их семейном или общественном положении, не наносили им значительного морального или материального ущерба.
Установлено, что к антивитальным переживаниям и самоубийству более чем в половине случаев (56 %) приводит «объективно значимая» психотравмирующая ситуация, в 21 % — «условно-патогенная» и лишь в 4 % — «исключительно тяжелая». В 19 % случаев установить причину суицида не удалось. Что касается суицидентов с неустановленной психотравмирующей ситуацией, то среди них преобладали «сенситивы» и лица с чертами тормозимости. По-видимому, подростки с указанными характерологическими особенностями тщательно скрывают свои переживания, в результате чего их самоубийства оказываются совершенно неожиданными для близких и окружающих. В обеих этнических группах наиболее часто самоубийству детей и подростков предшествовали кратковременные (менее 1 года) конфликты или повторные психические травмы короткого действия.
Таким образом, ведущее место в возникновении суицидального поведения у детей и подростков обеих национальностей занимают объективно значимые психотравмирующие ситуации, что указывает на их высокую патогенность для данного контингента, а наиболее редко суицидам предшествуют исключительно тяжелые ситуации, не так часто встречающиеся в их жизни.
Для лучшего понимания формирования суицидального поведения детей и подростков целесообразно рассмотреть содержательную структуру суицидогенных психотравмирующих ситуаций, представленную в табл. 10.5.
Таблица 10.5. Содержание психотравмирующих ситуаций у суицидентов удмуртской и русской национальностей (в %)
Содержание
психотравмирующей
ситуации
Этническая
принадлежность
удмурты
Семейные конфликты 44,2 51,7 46,9
Конфликты со сверстниками 13,5 13,8 13,6
Содержание психотравмирующей ситуации | Этническая принадлежность | Всего | |
удмурты | русские | ||
Любовные конфликты | 13,5 | 13,7 | 13,6 |
Судебные конфликты | 7,7 | 6,9 | 7,4 |
Школьные конфликты | 1,9 | 3,5 | 2,5 |
Потеря значимого другого | 5,7 | 3,5 | 4,9 |
Смешанные конфликты | 13,5 | 6,9 | 11,1 |
В с е г о... | 100,0 | 100,0 | 100,0 |
Психотравмирующие ситуации, предшествовавшие завершенным суицидам в детском и подростковом возрасте, были весьма разнообразными. Наиболее суицидогенными в обеих этнических группах оказались семейные конфликты (соответственно 44,2 и 51,7 %), что совпадает с данными большинства исследователей. Так, по мнению Ц.П.Короленко и Т.А.Донских (1990), опасность развития суицидального поведения у детей особенно велика в семьях с атмосферой ненависти, агрессии, грубости, несправедливости, т.е. всего того, что делает ребенка потерянным и одиноким. В таких случаях самоубийства детей связаны не столько со стремлением умереть, сколько с желанием избежать тяжелых семейных ситуаций. В качестве примера можно привести самоубийство десятилетнего мальчика, перерезавшего себе горло вскоре после смерти матери из-за систематических и невыносимых придирок отца [Назекига Н. е1 а1., 1985].
Следующими по частоте причинами были конфликты со сверстниками и конфликты любовного характера — около
13 % случаев в каждой этнической группе суицидентов. Достоверно реже встречались самоубийства вследствие потери значимого другого и в результате судебных конфликтов. Лишь в единичных случаях причиной суицида становились школьные конфликты, что противоречит встречающимся в литературе сведениям об их существенной значимости в ге- незе суицидального поведения у детей и подростков [Оио У., 1972]. Обращает на себя внимание большая частота смешанных конфликтов у суицидентов удмуртов, что может свидетельствовать о более часто встречающейся у них дезадаптации сразу в нескольких сферах жизни.
Более подробное рассмотрение содержания семейных конфликтов показало, что две трети из них были обусловлены проблемой «отцов и детей»: неприятием подростком системы ценностей, исповедуемой в родительской семье, жесткими семейными нормативами и запретами, уязвленным чувством собственного достоинства. Иногда дети и подростки сами являются источником семейных конфликтов в силу своего девиантного поведения (алкоголизация, наркотизация т.д.). У 13 % суицидентов, в семьях которых практиковался «палочный метод» воспитания, очередное, а иногда особо жестокое и изощренное, физическое или моральное наказание играло роль «последней капли», приводящей к самоубийству. Такой же удельный вес составили самоубийства, совершенные из-за чувства стыда, которое испытывали дети и подростки в связи с пьянством и аморальным поведением родителей, главным образом матерей-одиночек.
Алкоголизм родителей встречался также во всех случаях «палочного воспитания» и в каждом шестом конфликте «отцов и детей». Дети и подростки в таких семьях становились жертвами «пьяной педагогики», когда родители (чаще отец), не интересовавшиеся в трезвом виде школьными успехами своих детей и подчас даже не обращавшие на них внимания, в состоянии алкогольного опьянения начинали проверять их дневники, выполнение домашних заданий, сопровождая свои действия оскорблением и побоями. В 5,5 % случаев семейных конфликтов завершенные суициды были протестом детей и подростков против несправедливых обвинений со стороны родителей в совершении каких-либо неблаговидных поступков (например, кражи денег). Также еще в 5,5 % случаев суицидогенным оказался отказ родителей удовлетворить те или иные материальные потребности своих детей. По-видимому, образ жизни таких подростков не соответствовал шкале престижности, принятой в среде их сверстников.
Что касается конфликтов со сверстниками, то в половине из них самоубийство совершали дети и подростки (преимущественно мальчики), ставшие жертвами своих делинквентных сверстников, которые систематически избивали будущих суицидентов, вымогая у них деньги и другие материальные ценности. В четверти случаев завершенные суициды совершали дети и подростки, воспитывавшиеся в закрытых учебных заведениях, в которых культивировались жестокие отношения между учащимися. В остальных случаях, особенно у девочек, конфликты со сверстниками, приведшие к самоубийству, носили характер мелких, иногда бытовых ссор.
Любовные конфликты как причины суицида отмечались у молодых людей в возрасте от 15 до 18 лет. Мальчики совершали самоубийство почти в 2 раза чаще, чем девочки (соответственно 63 и 36 %). Среди мотивов любовного страдания преобладал мотив неразделенной любви. У всех мальчиков и части девочек указанный мотив сочетался с другими: ревностью, ненавистью, местью. Иногда подростки приурочивали самоубийство к юбилейным и иным, значимым для них датам (свадьбе возлюбленного, его или собственному дню рождения). В части случаев любовные переживания носили характер платонической влюбленности. Зачастую любовные коллизии наблюдались у подростков из неполных и других неблагополучных семей. По-видимому, неудачный поиск эмоционального тепла вне семьи делал этот тип конфликта особенно значимым для подросткового возраста.
К смешанным были отнесены конфликты, включавшие одновременно несколько психических травм различного содержания, например сочетание семейного и школьного конфликтов, семейного и сексуального (по поводу нежелательной беременности) и т.п. Судебные конфликты имели место только у мальчиков. Самоубийство совершалось подростками в связи с угрозой привлечения их к ответственности за какое-либо правонарушение. В меньшем числе случаев причиной самоубийства являлись смерть одного из родителей, а также школьные конфликты, которые в основном сводились к дидактогениям.
Существенных различий в содержании психотравмирующих ситуаций у суицидентов удмуртской и русской национальностей выявить не удалось. Более того, не удалось установить и каких-либо психических травм, которые оказались бы специфическими только для удмуртов или только для русских.
Трудности в разрешении конфликта, приводящего к самоубийству, обусловливаются не столько внешними, сколько внутренними, психологическими причинами и главным образом неумением детей и подростков решать конфликты конструктивно. У удмуртов последнее обстоятельство усугубляется особенностями их традиционного воспитания, формирующего поведение по типу «избегания» тяжелой для личности психотравмирующей ситуации.
У большинства покончивших с собой детей и подростков обеих национальностей (72 %) ретроспективно выявляется пресуицидальный синдром, длительность которого варьирует от нескольких часов до нескольких месяцев. Следует заметить, что для подросткового и особенно детского возраста характерны немотивированные, «импульсивные» суициды, при которых пресуицидальный синдром может отсутствовать.
В случаях установленного пресуицидального синдрома состояние детей и подростков определялось, как правило, подавленностью настроения, антивитальными переживаниями и фантазиями суицидального содержания. Об этом свидетельствовали рассказы окружающих (членов семей, знакомых, учителей погибших) и предсмертные высказывания, записки, дневники, магнитофонные записи, оставленные суицидентами.
Антивитальные переживания носят характер рассуждений
о смысле и ценности жизни, свойственных психологии подростков, однако ценности жизни в пресуицидальный период, как правило, дается нигилистическая оценка. Помимо устных высказываний, это находит отражение в дневниках, сочинениях, подборе соответствующих стихов для школьных выступлений. В отдельных случаях антивитальные переживания проявляются в апологетике самоубийства как универсального способа решения всех проблем.
По сведениям, полученным от ближайшего микросоци- ального окружения, удалось установить, что суицидальные высказывания имели место у 33 % детей и подростков, погибших в результате самоубийства, 21 % из них оставили предсмертные записки, а в 5 % случаев имели место и суицидальные высказывания, и предсмертные записки. У 13 % суицидентов, по воспоминаниям окружающих, отмечались те или иные особенности поведения накануне или незадолго до самоубийства. Некоторые дети и подростки пропускали занятия в школе, уходили из дома, дарили свои личные вещи друзьям, просили прощения и прощались с друзьями и близкими, рассматривали семейные альбомы с фотографиями, другие были настолько сосредоточены на своих переживаниях, что не замечали окружающих, не отвечали на их вопросы или отвечали невпопад.
Суицидальные высказывания детей и подростков нередко носили депрессивную окраску. Основными мотивами были переживания одиночества, отсутствия любви и тепла, а также обиды, стыд, недовольство собой и другими значимыми для них людьми (родителями, учителями и пр.). В части случаев суицидальные высказывания приобретали магический характер. Будущие суициденты говорили о желании или предчувствии своей близкой смерти, высказывали надежду на иную, более счастливую, загробную жизнь, обсуждали возможность своего возвращения в ином виде. Трое суицидентов рассказывали сверстникам о своих «вещих» снах, в которых видели себя или недавно повесившихся родственников в гробу. Иногда у суицидентов незадолго до самоубийства было веселое, приподнятое настроение и их суицидальные высказывания воспринимались окружающими несерьезно, в виде шутки. Например, на вопрос друга: «Что ты будешь делать завтра?» — один подросток с улыбкой на лице сказал: «Буду вешаться». И, действительно, на следующий день он повесился.
В тексте предсмертных записок дети и подростки пытались объяснить свой поступок, прощались, просили прощения или, очень редко, обвиняли в своей смерти родителей, учителей. В некоторых записках имели место депрессивные идеи самообвинения и самоуничижения, в других — звучали темы одиночества, отсутствия любви и тепла, беспомощности, страха перед будущим. Нередко записки содержали рассуждения о смысле и ценности жизни, о предопределенности смерти, романтические объяснения в любви (иногда в стихах). Некоторые записки носили характер завещания и различных пожеланий близким, в том числе об особенностях погребального обряда. Следует отметить, что почти в каждой третьей предсмертной записке так или иначе звучала тема пьянства. Суициденты просили родителей больше не пить, изменить свой образ жизни, проявлять заботу об оставшихся в живых близких, писали о чувстве стыда из-за пьянства и аморального поведения взрослых.
Нередко развитие пресуицидального синдрома у детей и подростков совпадало по времени с событиями, связанными со смертью и похоронами близких, знакомых или незнакомых людей. На некоторых из будущих суицидентов производили особое впечатление торжественная обстановка похорон, обилие цветов, а также горе, раскаяние и любовь, которые звучали в словах близких покойному. Имели место случаи, когда дети и подростки специально посещали кладбище незадолго до самоубийства.
Существенных этнических различий в частоте выявляемо- сти пресуицидального синдрома установить не удалось. Однако его содержание у детей и подростков удмуртской и русской национальностей нередко различалось. Анализ суицидальных высказываний показал, что у суицидентов удмуртской национальности чаще, чем у русских, понимание смерти имело магическую окраску — соответственно 40 и 13 % от числа суицидальных высказываний в каждой этнической группе. У подростков-удмуртов зачастую сохранялось представление об обратимости смерти. Возможно, это связано с древним удмуртским верованием, по которому умершим приписывали способность возвращения с «того света». Считалось, что самоубийцы превращаются в злых духов — «ку- тись», которые мстят живым, насылают на них всякие болезни [Владыкин В.Е., 1994].
В качестве примера такого отношения к смерти можно привести текст предсмертной записки девушки-удмуртки Я., обращенной к старшей сестре:
«Ладно, прости уж ты меня. Извини, что жить тебе мешала (как ты говорила). Спасибо за то, что куском хлеба попрекала, деньгами. Исполни уж последнее желание мое. Не переодевай меня и не трогай. Оставь все, как есть. В церковь свози, если сможешь. Похорони около мамы. К гробу никого не пускай и сама не сиди. На 40-й день позови моих друзей. Никогда не реви над моей могилой. Лицо мое не трогай, вообще не прикасайся ко мне. Могилу посыпь маком. А то я могу вернуться. Все мое сожги и живи с богом».
В приведенной записке нашли отражение мистические представления, бытовавшие в прошлом и, как видно, сохранившиеся у части удмуртского населения до настоящего времени, например представление о нечистоте покойника. Вредоносное действие приписывалось и вещам, соприкасавшимся с покойником, их выбрасывали или сжигали. Плакать над
гробом было не принято, иначе умерший на «том свете будет плавать в море слез». Чтобы предотвратить возвращение умершего с «того света», на могилу или вокруг дома после похорон сыпали мак. Обращает на себя внимание, что в представлениях погибшей Я., связанных со смертью и похоронами, заметно влияние языческих верований.
По данным посмертной судебно-химической экспертизы, у уъ всех суицидентов было установлено наличие алкогольного опьянения на момент совершения самоубийства. Это совпадает со сведениями литературы [МагШтеп МЛ. е1 а1., 1993], согласно которым алкогольное опьянение выявляется у 16—51 % подростков, совершивших самоубийство.
Алкогольное опьянение несколько чаще определялось у суицидентов удмуртской национальности. Кроме того, установлено, что среди детей и подростков обеих национальностей, находившихся в момент самоубийства в состоянии алкогольного опьянения, преобладали мальчики (соответственно 83 и 100 %).
Из всех суицидентов, находившихся в момент самоубийства в алкогольном опьянении, более половины ранее алкоголь практически не употребляли. Это согласуется с точкой зрения Е.Г.Трайниной (1986) о том, что психически здоровые лица нередко принимают различные дозы алкоголя перед покушением на самоубийство. Спиртное ослабляет страх и контроль за поведением, что облегчает реализацию замыслов, а также играет роль символического прощания с жизнью.
Для характеристики способов самоубийств были использованы понятия «жестких» и «мягких» методов их совершения [ЗсЬпйсШсе А. е1 а1., 1989]. К «жестким» относятся само- повешение, падение с высоты, самострел, самосожжение; к «мягким» — отравления и самопорезы (табл. 10.6).
Таблица 10.6. Характеристика способов самоубийства у суицидентов удмуртской и русской национальностей (в %)
|
Как дети, так и подростки обеих национальностей в большинстве случаев и почти с одинаковой частотой использовали «жесткие» способы самоубийства — более 90 %. В обеих этнических группах наиболее распространенной формой суицида было самоповешение, однако суициденты удмуртской национальности выбирали этот способ ухода из жизни значительно чаще, чем русские (соответственно 92 и 68 % всех случаев). Помимо повешения, дети и подростки удмуртской национальности использовали только отравление и самострел. Русские суициденты применяли большее число способов самоубийства: отравление, падение с высоты, самострел, комбинированные и другие (самосожжение) способы.
Распределение способов самоубийства в зависимости от пола суицидентов показало, что все мальчики вне зависимости от этнической принадлежности совершали исключительно «жесткие» самоубийства. Около у части девочек прибегали к более «мягкому» способу суицида — отравлению. Русские девочки использовали отравление в 3 раза чаще, чем удмуртские (соответственно 60 и 20 %). В свою очередь последние чаще прибегали к повешению (соответственно 80 и 30 %).
Преобладание среди повесившихся подростков удмуртской национальности, по всей видимости, не является случайным. В сохранившихся удмуртских преданиях веревка, которая использовалась для совершения суицида, наделялась особыми магическими качествами. Со словом «веревка» («керем») связывается происхождение имени известного в удмуртской мифологии злого божества Керемета. В недалеком прошлом в удмуртском языке отсутствовали понятия, обозначающие такие распространенные среди других этносов методы самоубийства, как отравление, самопорезы и некоторые иные, тогда как слово «повешение» имеет в удмуртском языке древнее происхождение. Об этом свидетельствует близость понятий — «повешение» и «самоубийство». В удмуртском языке словосочетание, обозначающее самоубийство («ас йырдэ быдтон»), переводится буквально как «кончание с головой».
Что касается места совершения самоубийства, то в 80 % случаев им был родительский дом, что в равной степени характерно и для удмуртов, и для русских. В незначительном числе случаев (3 %) суициденты удмуртской национальности выбирали в качестве места совершения самоубийства дом обидчика. Практически всегда для суицида избирались уединенные места. Дети и подростки, проживавшие в городах, совершали его в квартире в отсутствие близких и каких-либо свидетелей. В селах местом самоубийства детей и подростков нередко становилось подворье родительского дома (сарай, баня и пр.). Выбор детьми и подростками уединенных мест для совершения самоубийства свидетельствует об истинности их суицидальных намерений.
Изучение сезонности суицидов у детей и подростков позволило установить, что среди суицидентов удмуртской национальности пик частоты самоубийств приходится на лето (около половины всех случаев), у русских соответствующая цифра составляет лишь 15 %. Последние чаще совершают суициды в остальные сезоны года, особенно весной.
Распределение частоты самоубийств, совершенных детьми и подростками обеих национальностей, в зависимости от характера дня недели (будни, выходные и праздничные, предвыходные и предпраздничные дни) не выявило каких-либо различий, что отличает их от взрослого населения, у которого, как было сказано в предыдущей главе, существуют определенные суицидоопасные дни. По всей видимости, это указывает на меньшую значимость для суицидентов детского и подросткового возрастов социальной характеристики проживаемого дня.
Относительно времени совершения самоубийства установлено, что более 40 % детей и подростков обеих национальностей предприняли суицидальные действия с 18.00 до 24.00, а около трети — с 12.00 до 18.00. Наиболее редко (10 % всех случаев) суициды совершались в утреннее время с 6.00 до 12.00.
Весьма редко (в 10 % всех случаев) завершенному суициду у детей и подростков предшествовала попытка самоубийства. Эти данные в 2—6 раз ниже показателей, приводимых в литературе [Шейдер Р., 1998]. Это можно связать с тем, что в большинстве случаев дети и подростки обеих национальностей предпочитают использовать «жесткие» способы самоубийств, при которых риск летального исхода особенно высок.
Резюмируя характеристики завершенных суицидов у детей и подростков удмуртской и русской национальностей, можно сделать некоторые обобщения. Указанные различия в изучаемых группах суицидентов свидетельствуют об этнокультуральной обусловленности механизмов возникновения и реализации суицидальных тенденций в детском и подростковом возрастах. Знание этих особенностей позволяет придать большую целенаправленность работе по предупреждению суицидов среди детей и подростков.
10.3.
Еще по теме Клинико-социальные характеристики детей и подростков, совершивших завершенные суициды:
- Глава 3Медико-биологические проблемы наркологии
- ОГЛАВЛЕНИЕ
- Клинико-социальные характеристики детей и подростков, совершивших завершенные суициды
- Социокулыпуральные характеристики детей и подростков, совершивших суицидальные попытки
- 12.2.4. Этнокультуральные особенности психопатологических механизмов общественно опасных действий
- РАЗДЕЛ 4. ОРГАНИЗАЦИОННОМЕТОДИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ОКАЗАНИЯ ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ
- Глава 16. Психология отклоняющегося поведения