Нормальное и патологическое творчество

Творческое сознание человека создает образное представле­ние (суждения) о картине мира или его деталях на основании имеющейся информации. Эта информация может быть получена в результате прямого восприятия объективной действительности либо научно-аналитического восприятия или, наконец, на осно­вании сведений, накопленных другими и заимствованных у них.

Дифференцированный психопатологический анализ предпо­лагаемых «предпосылок», момента или динамики возникнове­ния, последующего развития —«совершенствования», становления, детализации, кристаллизации бреда (бредовой идеи) позволяет установить аналогию между перечисленными факторами и эле­ментами нормального творческого процесса. Таким образом, бред может и должен рассматриваться как проявление пато­логического творчества. Этот вывод вполне согласуется с выска­зываниями о том, что «бред — болезненное творчество» [Оси­пов В. П., 1923], «бредообразование есть, несомненно, творче­ский, хотя и болезненный процесс, для результатов которого большое значение имеют сохранность интеллекта, его актив­ность» [Гиляровский В. А., 1938]. Вместе с тем указанный вы­вод не противоречит сентенции древних мудрецов, согласно которой «в каждом творческом акте есть доля безумия» [Сега- лин Г.

Философы древности, по-видимому, иначе трактовавшие по­нятие «бред», вообще не всегда признавали его проявлением психического расстройства. Например, Платон, он же Аристокл (427—347 гг. до н.э.), по утверждению М. П. Кутанина (1929), считал, что бред — это не болезнь, а, наоборот, величайшее из благ, даруемых нам богами. Ч. Ломброзо (1899) подчеркивает, что под влиянием бреда дельфийские и додонские прорицатель­ницы оказали тысячи услуг гражданам Греции, тогда как в обыкновенном состоянии они приносили мало пользы или ока­зывались совсем бесполезными. Далее он пишет: много раз

случалось, что, когда боги посылали народам эпидемии, кто- нибудь из смертных впадал в «священный бред» и, делаясь под влиянием его пророком, указывал лекарство против этих болезней, и еще: особый род бреда, возбуждаемый музами, вызывает в простой, непорочной душе человека способность воспевать в прекрасной поэтической форме подвиги героев, что содействует просвещению будущих поколений.

Мы полагаем, что сравнение отдельных элементов нормаль­ного и патологического творчества вполне правомерно. Не мо­гут вызвать, например, возражения сопоставления побуждаю­щих мотивов нормального и бредового творчества, способов их возникновения и этапов развития, влияния на то и другое ха­рактера, направленности, степени совершенства эмоциональной и интеллектуальной сфер здорового или больного человека. В частности, среди побуждающих к творчеству моментов не­которые авторы склонны рассматривать «катарсис» — очище­ние— в виде необходимой потребности ученого высказать свою точку зрения и этим ослабить «душевное напряжение» [Столо- вич Л.

Объектом — «органом творчества» — во всех случаях ока­зывается человеческий мозг, психическая деятельность челове­ка, всегда (в норме и при возникновении болезни) подчинен­ная принципиально одним и тем же законам, которые могут искажаться, но не исключаются. В норме открытие или изобре­тение обычно является результатом последовательного логиче­ского творческого акта, но может быть связано с интуицией и подсознательной деятельностью. Точно так же бред, главным образом так называемый первичный, обычно являющийся след­ствием паралогичного мыслительного процесса, может иметь интуитивный подсознательный механизм возникновения.

Любой вид творчества (его содержание, объем, глубина, степень систематичности — систематизации, новизны, колорит­ности, уровня значимости для общества и автора) находится в прямой зависимости от ряда связанных друг с другом фак­торов. К таким факторам можно отнести: уровень интеллекту­ального развития (умственных способностей), особенно памяти, внимания, аналитико-синтетических функций; умение организо­ванно, последовательно мыслить; обладание «гибкостью мыш­ления», выражающейся в возможности сопоставления разных (иногда отдаленных по содержанию) классов и явлений; лег­кость составления понятий, суждений, умозаключений и проду­цирования новых идей, формулирования и постановки проблем, умение логично мотивировать возникающие идеи; наличие эмо­ционального, темпераментного сопровождения всего процесса творчества; способность к критической переоценке прежних собственных или «общепринятых» установок, иногда с полным их игнорированием и одновременной восприимчивостью к но­вым идеям; трудолюбие, терпеливость, упорство, настойчивость, творческая смелость; умение аккумулировать и субъективно перерабатывать накопившуюся информацию, сопоставляя ее со своими идеями.

Нормальное творчество можно условно разделить на «науч­ное» и «художественное» и с первым сопоставить интеллекту­альный (по В. X. Кандинскому, 1885—1890), а со вторым — образный бред. Степень вовлеченности образного и абстрактно­го, символического, словесного мышления влияет на характер, содержание, продуктивность как нормального, так и патологи­ческого творчества. Клиническое различие степени вовлеченно­сти образного и абстрактного мышления в процесс патологиче­ского творчества связано с участием или неучастием в творче­ском акте вербального оформления мысли, которое обусловли­вает более сложные бредовые концепции, поскольку словесное мышление имеет больший диапазон творчества, чем образное.

Трудность решения проблемы, однако, состоит в том, что словесное мышление можно себе представить в чистом виде, а мышление образное у человека, по-видимому, дополняется словесным. Говоря о патологическом творчестве, допустима утверждать, что оно, так же как нормальное творчество, тем продуктивнее, чем активнее и эффективнее понятийное словес­ное мышление.

Вербальное оформление процесса мышления на разных этапах его развития выражено по-разному: проблемная ситуа­ция, конкретная задача могут возникнуть как в образном, так и в вербальном оформлении, но затем мысль обязательно со­провождается внутренней речью, уже представленной в виде символов мысли — слов. При этом быстрое течение мыслитель­ного процесса не может быть синхронно выражено в речи. Мышление концентрируется во «внутренней речи», которая за­тем оформляется, выражается во «внешней речи». И. Кант (1724—1804) по этому поводу сказал, что мыслить — значит говорить с самим собой .. ., внутренне (через репродуктивное воображение) слышать себя самого.

Активность и эффективность словесного мышления в свою очередь тем больше, чем больше его «легкость». Под «легко­стью мышления» при этом понимается максимальная ограни­ченность или полное отсутствие внешних и внутренних фак­торов, мешающих образованию суждений, промежуточных вы­водов, умозаключений с одновременным относительным ускоре­нием темпа мыслительного процесса.

Новые идеи, открытия, изобретения, так же как бредовые идеи, имеют в разных случаях различный генез. Одни откры­тия оказываются следствием длительного развития, разработ­ки проблемы, другие возникают сначала в качестве гипотезы, подтверждаемой в дальнейшем результатами длительной ра­боты, наконец, третьи как бы озаряют ученого — возникают без предварительных посылок или работы над проблемой. При этом, отмечает А. Г. Спиркин (1972), новая идея вначале не­редко кажется фантастической, нелепой, абсурдной.

Подчеркнем, что анализ нормального научного и художест­венного творчества помогает в известной степени пониманию структуры и развития бредового творчества, т. е. бреда. В свою очередь анализ бредообразования способствует пониманию проблемы нормального творчества. При этом дополнительную роль играет психопатологический анализ научной и художест­венной продукции ученых, художников, композиторов, поэтов, писателей, страдающих психическими заболеваниями, у кото­рых продуктивное, научное творчество сочетается с патологи­ческим, бредовым.

По мнению А. Я. Пономарева (1976), факторы, побуждаю­щие к творчеству, и его результаты — открытия, связаны не только с субъективной направленностью интересов ученого, но также с объективно обусловленной общественной потребностью. В свою очередь субъективное творчество находится в зависимо­сти от мировоззрения, интересов, склонностей, способностей, мо­тивов деятельности творческой личноеги. Полноценная творче­ская деятельность доступна только творческим личностям, об­ладающим развитым внутренним планом действия, способным «ассимилировать» нужным образом сумму специальных знаний в той или иной области, располагающим интеллектуальной возможностью (включая развитую активность «не осознавае­мых» мыслительных процессов) сформировать свои убеждения, мотивы, интересы, притязания, имеющие другие «личностные особенности, в частности творческую интуицию, без которых невозможно подлинное творчество», достигшим уровня умст­венных способностей, не зависящих от суммы полученных зна­ний, и т.

А. Г. Спиркин (1972) добавляет, что для нормального твор­чества, кроме перечисленных «качеств творческой личности», необходимы определенные психологические свойства — харак­тер, воля, находчивость, страсть, вдохновение, опыт, остроумие, эрудиция, воображение. По поводу эрудиции он делает оговор­ку, что она иногда препятствует творчеству, поскольку зависит от имеющихся знаний и давно узаконенного положения, веду­щего к пониманию того, что «это новое» невозможно. В то же время «невежда», не зная, что «это невозможно», игнорирует якобы «невозможное» и делает открытие. Вдохновение же А. Г. Спиркин признает очень важным фактором, понимая его как своего рода одержимость, интенсивное проявление чувств, волнение, интеллектуальный энтузиазм, способный предвосхи­щать итоги мыслительной работы, мгновенно пробегая по ас­социативным звеньям и как бы перескакивая через некоторые из них.

Интенсивность, продуктивность человеческого творчества прямо пропорциональна перечисленным выше позитивным пси­хологическим свойствам личности. При патологическом твор­честве содержание и любые особенности бреда не всегда зави­сят от свойств личности. Это связано с тем, что при душевном заболевании личность больного претерпевает изменения, иногда приобретает противоположные черты характера. Однако неко­торые качества личности (уровень интеллекта, опыт и знания, воображение, память и тревожно-мнительные черты характера и др.) играют в патологическом творчестве такую же роль, как и в творчестве психически здорового человека.

Сравнивая научное творчество с патологическим, трудно отождествить влияние исторического уровня общественного по­знания на конкретные проявления творчества того или иного ученого с влиянием общественного познания на патологическое творчество психически больного. Если в первом случае факт возникновения «творческого акта» связан с общественной по­требностью, то во втором возникновение патологического твор­чества в дебюте и в процессе развития психического заболева­ния имеет не общественные (социальные), а биологические кор­ни. Вместе с тем направленность патологического творчества, фабула, сюжет бреда отражают элементы современного уровня общественного познания.

Психологи справедливо полагают, что в высшей нервной деятельности «физиологическое» является первичным, но не преобладающим, поскольку «психическое» в процессе своего развития оказывает такое большое влияние на «физиологиче­ское», что в целом его можно рассматривать как результат психического воздействия. Если развитие бреда суть патологи­ческое творчество, то вполне обоснован не только психопатоло­гический, но также патопсихологический анализ этого творчест­ва. Приведенные положения представляются особенно справед­ливыми в случае подтверждения обусловленности типовых раз­личий структуры и отдельных свойств бреда не только и не столько развитием болезненного процесса, сколько преморбид- ными свойствами личности, определяющими ее способность к творчеству, в частности патологическому. О влиянии премор- бидных особенностей личности на характер и глубину сформи­ровавшегося бреда, рассматриваемого как следствие патологи­ческого творчества, пишет также А. П. Нечаев (1929). К таким «особенностям» он относит: степень интеллектуального разви­тия, включающего уровень памяти, внимания, способности к понятию, суждению, представлению, умозаключению; способ­ность к воображению, которое характеризуется как интенсив­ное и экстенсивное; сила воображения; степень продуктивности и целесообразности воображения.

Процесс творческого мышления. Любое творчест­во начинается с постановки проблемной задачи. Этот процесс предполагает единство конкретного и абстрактного типов мыш­ления, прямолинейно или опосредованно сменяющих друг дру­га. Главные операции мышления — выбор, сравнение, анализ (критика) и синтез (творчество). Следовательно, основная часть мыслительного процесса стимулируется возникновением проблемной ситуации, сопровождающейся творческим поиском. Направленность мыслительного процесса на разрешение кон­кретной задачи называют интенцией (от лат. т1еп1ю— стрем­ление). Задача, составляющая цель поиска, в отличие от проб­лемной ситуации конкретизирует поиск, ограничивает сферу его действия. Удачный поиск, разрешение задачи или части пробле­мы приводит к выработке понятия, обусловливающего в даль­нейшем формирование суждения и умозаключения. Правиль­ность результата мыслительной операции проверяется опытом.

Процесс творческого мышления может протекать на разных уровнях сознания с неодинаковой скоростью, которая, как от­мечено Т. Цигеном еще в 1909 г., увеличивается под влиянием аффекта со знаком плюс и замедляется под действием аффекта со знаком минус. Мыслительный процесс, течение ассоциаций сопровождаются вербальным или образным оформлением и той или иной степенью творческой продуктивности. Под ассоциаци­ей идей понимают их последовательное развитие или «следова­ние» друг за другом. Такое «следование» может быть обуслов­лено близостью идей по времени и «положению» в пространстве, сходству их содержания, смежности (различного рода формаль­ным сочетаниям, например по созвучию, образному сходству), совпадению исходных посылок или выводов и т.д. Развитие ассоциаций, как ранее было отмечено, их исчерпывающая «про­работка» приводят к суждению и затем умозаключению.

В соответствии с этим продуктивный творческий процесс может быть осознаваемым, контролируемым сознанием и под­сознательным, неосознаваемым, проясняющимся затем посте­пенно или в результате внезапного озарения — «инсайта».

По поводу сознательности — осознаваемости и неосознаваемости — бес­сознательности ученые высказываются неоднозначно. Так, одни считают, что внезапное возникновение идеи, «синтез мысли», открытие, сделанное ученым, не являются для пего неожиданными и производятся только со­знательно [Меграбян А. А , 1967] Другие, наоборот, утверждают, что твор­ческий процесс происходит вне сферы ясного сознания М. П. Кутании (1929) считает, что творческая идея, так же как бред, возникает внезапно, из подсознательного, «непроизвольно», вдохновение берет свое начало где-то за пределами ясного сознания В подтверждение своих соображений он ци­тирует весьма колоритные формулировки известных философов «Момент творчества — это только воплощение, только медиум высших сил, то, что внезапно с несказанной уверенностью и точностью становится видимым и слышимым, до самой глубины потрясает и опрокидывает человека , тут слышишь без поисков, берешь, не спрашивая, от кого, мысль вспыхивает как молния , это какое-то бытие вне себя, с самым ясным сознанием бес­численного множества тонких дрожаний , это глубина счастья, где самое болезненное и самое жестокое действует не как противоречие, но как нечто логическое» [Ницше Ф., 1844—19001; идеи рождаются «в темных чертогах сказочного бессознательного» [Кречмер Е, 1927] и в области «сферы», на­ходящейся вне сознания [Шильдер П., 1924] А. Н. Лук (1976) отмечает: «В научно-теоретическом творчестве мысленный перебор вариантов проходит подсознательно. Непригодные пути отвергаются, а тот, который ведет к решению, пробивается в сознание». Это и есть момент «озарения», или «инсайта».

Анализируя процесс творчества, философы разделяют его на «моменты», «элементы», «акты», «фазы», «стадии», «этапы». Однако такие разделения включают неоднозначные проявле­

ния феномена человеческого творчества. В одних случаях речь идет об «основных элементах», составляющих творческий акт* в других — о «механизме» творчества, в третьих — об «этапах» творчества — временной последовательности развивающегося творческого процесса. Некоторые понятия, привлекаемые для анализа процесса творчества, повторяются при определении его элементов, механизмов, этапов. Те же понятия в видоизменен­ной форме могут использоваться при анализе процесса бредо- образования.

Я. А. Пономарев (1976) признает правомерными следующие называемые разными авторами элементы, или моменты, творчества: интуиция или бес­сознательная работа мозга, труд и вдохновение, ведущие к накоплению зна­ний для их последующей бессознательной переработки, бессознательная работа в виде исключительной способности к «отбору», специфические ка­чества творческой личности — резко выраженная фантазия, выдумка, укло­нение в сторону от шаблона, оригинальность, субъективность, обширные знания и др [Потебня А. А, 1988, 1989]; труд, бессознательная работа, вдохновение [Лезин Б. А, 1907]; желание, интуиция, происхождение за­мысла, построение гипотезы, знания и рассуждения, выработка схемы или плана, умение, конструктивное осуществление изобретения (Эшельмей- ер П. К, 1910].

Суммируя различные параметры творческого процесса, Я. А. Пономарев (1960, 1976) перечисляет его следующие эле­менты: «сознательная работа»—подготовка (особое деятельное состояние, являющееся предпосылкой для интуитивного про­блеска новой идеи); «бессознательная работа»—созревание (инкубация направляющей идеи); переход бессознательного в сознание — вдохновение (поступление в сферу сознания возник­шей в результате «бессознательной работы» мозга творческой идеи вначале в гипотетическом виде); развитие идеи, ее окон­чательное оформление и проверка.

А. Н. Лук (1976) сообщает о предложенных некоторыми учеными эле­ментах творчества: подготовка, инкубация, озарение, проверка или дора­ботка; осознание потребности, ее анализ, изучение доступной информации, оценка предлагавшихся ранее решений, рождение повой идеи и ее экспе­риментальная проверка (американский психолог Россмен), осознание проб­лемы, ее анализ, выдвижение идей, их проверка, выбор (американский фи­лософ Д. Дьюи).

«Механизм» творчества. В механизме творческого процесса принято различать «воображение», или «фантазию», «интуицию», «интуитивное озарение».

Воображение, по мнению А. П. Нечаева (1929), составляет основу твор чества и включает не только осознание окружающей обстановки, но и мыс­ленное дополнение ее своей фантазией, вольной комбинацией прежних впе­чатлений, мечтаниями, способностью претворять неясные желания в опре­деленное творение. Он различает реальное воображение и воображение, оторванное от действительности, указывая на то, что всякое воображение сродни фантазии, так как то и другое основывается не на непосредственных восприятиях и впечатлениях, а на тех мыслях, которые возникают в созна­нии под влиянием непосредственных впечатлений. При этом, разделяя «во­ображение» на целесообразное (продуктивное) и нецелесообразное, он ука­зывает на то, что фантазия возникает не под непосредственным воздей­ствием окружающей среды, а под влиянием тех ассоциаций, которые возни­кают в связи с этим воздействием.

Механизм творческого процесса, по А. Г. Спиркину (1960), включает вдохновение, продуктивное воображение, озарение новой идеей, ее логиче­скую обработку, проверку и реализацию, являющиеся своего рода венцом: творчества, развитие процесса творчества от подсознания, интуиции да осознанного, логического мышления (с разрешением противоречий и созда­нием нового, что неизбежно связано с отрицанием старого).

Почти аналогичные суждения высказывает В. С. Библер (1975): для доказательства новой идеи необходимо раздвоение мыслителя, который сна­чала сам себе противоречит, и лишь когда мысль испытала и преодолела это противоречие с самой собой, она оказывается доказанной. Он утвержда­ет, что доказывать — значит оспаривать..., диалектика не есть монолог умо­зрения, но диалог умозрения с опытом мыслитель лишь постольку диалек­тик, поскольку он противник самого себя.., усомниться в самом себе—выс­шее искусство и сила; Л Фейербах (1804—1872) считает, что истина заключается лишь в единении «Я» и «Ты». А. Н. Лук (1976) по этому пово­ду пишет, что творческий акт и обычное решение проблемы имеют одина­ковую структуру, включающую накопление знаний и навыков, необходимых для четкого уяснения и формулирования задачи, а также сосредоточенные усилия и поиски дополнительной информации, уход от проблемы, переклю­чение на другие занятия, если задача не поддается решению (инкубация, при которой лучше всего заниматься умственной работой, требующей сосре­доточенности п логических рассуждений), и озарение, или инсайт, который внешне выглядит как «логический разрыв», «скачок в мышлении», получение результата, не вытекающего однозначно из посылок (с последующей вери­фикацией или проверкой сущности инсайта). Важное значение А. Н Лук придает наличию «мотивационной основы»— чувственной, интеллектуальной, общественной мотивации.

А. А. Налчаджян (1980) отмечает, что суждения, осуществляющиеся в теоретическом процессе, преимущественно условны и вероятностны, посколь­ку творческий процесс сплошь и рядом генерирует предположение, т. е. целые ассоциации вероятностных суждений. Под воображением он пони­мает внутреннее оперирование, образами и представлениями, средствами, су­ществующими в концептуальной форме, замыслами, проблемами, способами преодоления возникающих препятствий, а также поисками новых образов и новых ассоциаций образов при обязательной эмотивностп, сопровождаю­щей творческий поиск. Разновидностями воображения автор называет «вос­производящее», «комбинаторное», пли «сообразующее», и «подлинно твор­ческое», или «интуитивное», озарение, не тождественное «интеллектуальному» озарению, являющемуся лишь его частным случаем.

Этапы, стадии творческого процесса. Боль­шинство авторов сходятся на том, что творческий процесс на­чинается с постановки творческой проблемы (что уже было от­мечено), содержит ее разработку и завершается выводами в ви­де суждений, умозаключения, открытия.

К этапам творчества разные авторы относят: возникновение идеи, вы­работку схемы или подробного плана исполнения идеи, и осуществление ее на деле [Нечаев А. П., 19291; постановку задач, получение конечного резуль­тата, обнаружение противоречия и, наконец, его разрешение [Спиркин А. Г., 1972]; осознание проблемы, ее разрешение и проверку результатов [Поно­марев Я. А., 1976]. Я. А. Пономарев цитирует старых авторов, разделявших творческий процесс на возникновение идеи, ее доказательство, реализацию [Блох М. А., 1920]; накопление фактов путем наблюдений и экспериментов, возникновение идеи и фантазии, проверку и развитие идеи [Левинсон Ф. Ю., 1923]; период интеллектуальной готовности, усмотрение проблемы, зарожде­ние идеи, формулировку задачи, поиск решения, превращение принципа в схему, техническое оформление в развертывании «изобретения» ГЯкоб- сон П. М., 1934].

Интуиция, интуитивное озарение и творчест­во. Категория «интуиция» занимает особое место в нормальном творческом процессе и в патологическом творчестве. Диапазон мнений по поводу понятия «интуиция» простирается от полного отрицания существования этого понятия до придания ему осно­вополагающей роли. Принято выделять «интеллектуальную», чувственную, инстинктивную, непосредственную (в отличие от логического, опосредованного познания), бессознательную, не­осознаваемую «познавательную», «стратегическую» интуицию, а также интуицию чистых, логических форм.

Под интуицией (лат. — пристально смотреть) понимают «способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помо­щью доказательства». Интуиция — это своеобразный тип мышления, когда отдельные звенья процесса мышления проносятся в сознании более или ме­нее бессознательно, а предельно ясно осознается именно итог мысли — ис­тина, поэтому интуиции бывает достаточно для усмотрения истины, но ее недостаточно, чтобы убедить в этой истине других и самого себя Для этого необходимо доказательство [БСЭ, 1972].

Некоторые психиатры признают «интуитивный момент» в качестве ос­новного элемента в механизме творчества [Блох М. А., 1920; Левин­сон Ф. Ю., 1923; Омельянскнй В. Д, 1923; Пушкин В. Н., 1967; Ратано- ва Е. А. и др., 1968, Тихомиров О. К., 1969], другие же отрицают сущест­вование интуиции [Полонский В. П., 1934; Рубинштейн С. Л., 1940, цит. по Пономареву Я. А., 1976].

Синонимами термина «интуиция» считают: «озарение», «просветление», «зарождение», «вынашивание», «неосознаваемые элементы мышления», «ре­шение, возникшее в сфере бессознательного». Разные авторы под интуицией понимают: отображение подсознательной деятельности, преобладающей на начальных этапах творчества [Леонтьев А. Н., 1954; Сумбаев И. С., 1957]; случайную ассоциацию, эффект пересечения ранее не связанных событий [Кедров Б. М., 1969]; неожиданную, непроизвольно, без участия воли и рас­судка, неизвестно откуда пришедшую мысль, способность постижения истины путем ее прямого усмотрения, без обоснования с помощью доказательства... Интуитивно постигнуть — значит догадаться, угадать, сообразить, «смекнуть» в чем дело ... Интуиция — эмоционально-рациональный процесс рождения идеи, возникающей в сфере бессознательного, наиболее гибкой, свободной от шаблона и рамок..., творческое вдохновение, сопровождающееся вне­запным «озарением» новой идеей, рождающейся как бы от какого-то толчка изнутри, мгновенное решение задач, долго не поддававшихся сознательным усилиям, непроизвольные воспоминания о том, что казалось прочно забы­тым [Спиркин А. Г., 1972]; внезапное нахождение нового принципа реше­ния или нового взгляда в проблемной ситуации, осуществляемое подсозна­тельно..., «осознание» или процесс вербализации подсознательно и созна­тельно полученных результатов [Налчаджян А. А., 1980].

Интуитивный процесс включает несколько периодов, или родов: внача­ле обращение к чувствам и воображению; затем обобщение посредством индукции и, наконец, интуиция «чистого вида». Две первые не могут быть достоверны, а третья — бесспорна. Это идеи, которые становятся потом открытиями, приходят неожиданно, тогда, когда непосредственно о них не думают, и характеризуются внезапностью, краткостью, уверенностью в их правильности. Прежде всего поражает внезапность прозрения, с несомнен­ностью свидетельствующая о долгой предварительной бессознательной рабо-

те, роль такой работы в процессе математического творчества представля­ется неоспоримой. Способы открытий могут быть логичными или интуитив­ными, а также смешанными н зависят от особенностей ума [Пуанкаре А.,. 1983]; интуиция развивается в процессе деятельности человека, выступая как некоторый «спрессованный опыт». В ней своеобразно соединяются образ­ное и понятийное мышление [Ломов Б. Ф., 1984].

Все проявления интуитивного творчества встречаются в- «творческих сновидениях» и при патологическом бредовом творчестве.

Творчество во сне и в сновидениях. Признание существования бессознательного, или подсознательного, или на­ходящегося «вне сферы сознания», безусловно, целенаправлен­ного творческого процесса подтверждает вероятность продол­жения продуктивного творчества у спящего человека.

Частично объяснить высокую творческую продуктивность, отмечаемую во время сна, можно «подсознательной актуализа­цией» в этом состоянии событий и знаний прошлого опыта, со­хранившихся в динамической, кратковременной и долговремен­ной памяти [Налчаджян Л. А., 19801. Такой актуализации спо­собствует значительное уменьшение контролирующего влияния (критики), присущего бодрствующему сознанию. При этом во сне активное творчество — «творческие истоки»—не скованно, не ограничено степенью и возможностями получения ощущеиий и восприятий, поэтому в сновидениях лишенный слуха в течение многих лет слышит, а ослепший — видит. Иначе говоря, в сно­видениях сознание, вырвавшись из-под контроля рассудочной оценки соответствия или несоответствия каждого нашего шага с воспринимаемым миром вещей, свободно играя, творит и ха­рактеры, и обстоятельства, п настроения, и чувства, а иногда новые идеи, новую музыку, новые стихи [Михайлов Ф. Т., 1976].

Одной из задач изучения загадочной, таинственной, подсо­знательной творческой деятельности человеческого мозга сле­дует признать решение вопроса о наличии и степени подчинен­ности мыслительного процесса спящего человека законам фор­мальной логики в той же степени, в которой им подчинено мышление в состоянии бодрствования. Кроме того, остается невыясненным, при каком «качестве сна», в какой его фазе наи­более активна подсознательная творческая деятельность. Обос­нованно предположение, что творческий иоиск происходит во время «быстрого» сна. Есть некоторые свидетельства первич­ного участия «быстрого» сна в процессах обучения. «Быстрый» сон тесно связан с процессами психологической защиты в усло­виях эмоционального стресса, конфликтов и т. д., что также можно связать с творчеством [Тихомиров О. К-, 1976]. Чрезвы­чайная быстрота течения ассоциаций в состоянии сна подтверж­дается тем, что между воздействием причины пробуждения че­ловека и самим пробуждением имеется очень короткий проме­жуток времени, в который может «вписаться» длительное про­странное содержательное сновидение. Например, пробуждение

может быть вызвано звонком в дверь или чьим-либо криком. При этом между фактом внешнего воздействия, вызвавшим пробуждение (звонок или крик), и самим пробуждением про­ходит мгновение. Вместе с тем сновидение, наблюдающееся в это время, может иметь весьма содержательную фабулу. Так, разбуженный криком может видеть во сне, что на его жену на­пали бандиты, связывают ее, бьют, намереваются увезти и т. п.

На характер и содержание сновидений, помимо идеи или творческой задачи, предшествовавших сиу, влияют представле­ния н понятия, сохраняющиеся в памяти (подсознании), а так­же ощущения и восприятия, предшествовавшие засыпанию и сопровождающие сон. Все это питает возникающие подсознатель­но во сне или в сновидениях суждения и умозаключения, чаще причудливые, нелепые, но в отдельных случаях вполне последо­вательные, логичные, содержательные, творческие.

Особенности сновидений во многом зависят от глубины сна, т. е. степени изменения сознания. При поверхностном сне зна­чительно чаще, чем при глубоком, можно установить зависи­мость сюжета сновидения и его развития от внешних причин (разговор, стук, звон), интероцептивных раздражителей (боль, переполнение желудка, чувство голода), содержания пережива­ний и направленности мыслей, предшествовавших сну.

В соответствии с изложенным предположения, касающиеся характера мыслительного процесса во время сна, значимости и обусловленности сновидений, можно представить себе в двух вариантах. Согласно первому из них, мышление во сне, его со­держание, целевая направленность, словесное и образное оформление, возникновение ассоциаций, взаимозависимость между ними и сновидениями беспорядочны, случайны, не от­ражают каких-либо аналитико-синтетических функций, не соот­ветствуют задачам, замыслам, появившимся в бодрствующем состоянии, не имеют с ними последовательной логической связи. Второй вариант — мыслительный процесс во время сна, про­текая в сфере бессознательного, неосознаваемого (вне созна­ния), активен, целенаправлен, включает элементы анализа и синтеза, а смысл и сюжет сновидений имеют прямую последова­тельную связь с психической деятельностью во время бодрст­вования.

Многочисленные психологические исследования, историче­ские и литературные справки, наши клинические наблюдения подтверждают возможность обоих вариантов: нередко целена­правленное мышление во сне продолжается. Оно слагается из словесных и в большей степени, чем в состоянии бодрствования, образных компонентов. Осуществление его вне сознания затруд­няет творческую направленность. Однако преимущественно об­разный характер и отключение рецепторных раздражений со­здают условия, облегчающие возникновение ассоциаций, поэто­му иногда во сне и в сновидениях разрешаются творческие задачи, казавшиеся неразрешимыми в состоянии бодрствования. Подчеркнем, что во сне могут разрешаться только творческие задачи, поставленные в состоянии бодрствования, в то же время возникать, ставиться, планироваться такие задачи в период сна, по нашему мнению, не могут. По-видимому, включение снови­дений в течение физиологического сна в норме почти обязатель­но. Сновидения могут быть связными, последовательными, на­поминающими интересный рассказ.

Весьма знаменательно, что указанные обстоятельства отметил еще А. Маттей (1829). Он писал: «Во сне одна низшая нервная система дей­ствует еще на мозг, и тогда действие оной ощущается гораздо более, не­жели наяву, так как орудие мысления не развлечено чувствами, то жи­вость идей, сосредоточивающихся в оном, оказывается в большей деятель­ности».

Истории известно много примеров продолжения во сие предшествовав­шей ему мыслительной творческой деятельности. Например, Д. И. Менделеев очень долго не мог найти форму наглядного отображения принципа систе­матики химических элементов. Утомленный длительными и бесплодными по­исками этой формы, он уснул, а во сне увидел таблицу, которую, проснув­шись, зарисовал.

Г. В. Ссгалин (1928) считает всякое проявление творчества в снови­дении «патологическим эпизодом». Он цитирует некоторых авторов, сооб­щавших о ряде подобных эпизодов, отмеченных в биографиях ученых, поэтов и др. Так, например, известному египтологу Генриху Бругш Паше, которо­му долго не удавалось расшифровать группу египетских письменных знаков, решение этой задачи пришло в сновидении. При проверке утром записи, сделанной им ночью в темноте с закрытыми глазами, он убедился в пра­вильности своего открытия.

Г. В. Сегалин, ссылаясь на Грузенберга («Психология творчества»)_> Измайлова («Загадки Дионисия»), записки Смирновой, сообщает о следую­щих фактах:

итальянскому композитору Тартини приснился дьявол, мастерски ис­полнивший сонату. Проснувшись, композитор записал ее, назвав «Сонатой дьявола»;

А. С. Грибоедов в 1821 г. в сновидении рассказывал друзьям о плане и отдельных сценах якобы написанной им комедии. После пробуждения он записал приснившиеся ему план и несколько сцен первого акта «Горе от ума», издав всю пьесу через год;

Вольтеру приснилась первая часть сочиненного им в дальнейшем произ­ведения;

А. С. Пушкин говорил, что ему иногда снятся «дивные стихи». Два из них, которые он считал лучшими, были записаны после пробуждения.

Образ Мадонны Рафаэль увидел во сне. По мнению А. Г. Спиркина (1972), наибольшая творческая активность отмечается в дремотном состоя­нии или при пробуждении, когда сон уже неполный, но еще нет полного бодрствования. В связи с этим он считает правдоподобными сведения о том, что А. Эйнштейн «открыл» закономерности взаимозависимости между про­странством и временем, будучи в состоянии, каким-то образом связанным со сном. По данным Ф. Т. Михайлова (1976), В. Маяковский долго и без­результатно мучился в поисках «незатейливых слов», которыми можно ска­зать «о чувстве своем», и только в сновидении нашел необычной силы •сравнение: он увидел «как солдат, обрубленный войною, ненужный, ничей, бережет свою единственную ногу».

Анализируя еще в 1970 г. психопатологические переживания Андрея Коврина, героя чеховского рассказа «Черный монах», мы обратили внима­ние на несоответствие картины этих переживаний известным клиническим описаниям галлюцинаторных синдромов. Объяснение этого несоответствия оказалось достаточно понятным н убедительным: черный монах — его внеш­ний вид—и основная канва рассказа Антону Павловичу приснились. В письме к Суворину от 25 января 1894 г. он писал: «Монах же, несущийся через поле, приснился мне, и я, проснувшись утром, рассказал о нем Мише». В воспоминаниях М П. Чехова мы находим- «. .Сижу я как-то после обе­да у самого дома на лавочке, и вдруг вбегает Антон, как-то странна начинает ходить и тереть себе рукой глаза. Мы все уже привыкли к его «дерганьям» во сне и думали, что его опять дернуло. «Что, опять дерну­ло?»— спросил я «Нет»,— ответил он — Я видел сейчас страшный сои — мне приснился черный монах». Впечатление от черного монаха было настолько сильным, что брат Антон еще долго не мог успокоиться и много потом говорил о монахе, пока наконец, не написал о нем рассказа...».

По сведениям А. А. Горбовского (1991), принципы «закона индукции», созданные Карлгаузом, привиделись ему во сне; модель строения атома, составившая основу великого открытия Нильса Бора, ему приснилась.

А. А. Горбовский описал также следующую историю. Археологу Г. Гил- прехту долго не удавалось прочесть длинный шумерский текст, сохранив­шийся на двух обломках агата, найденных во время раскопок. (Книга об этих раскопках была написана, но без расшифровки текста на кусках агата ее нельзя было публиковать.) Замучившись, ученый уснул и во сне увидел полную расшифровку текста.

Сновидения в известной степени отражают элементы психи­ческой деятельности в состоянии бодрствования, а также способность к интеллектуальному творчеству, в том числе па­тологическому. Вследствие этого анализ сюжетов и образов сно­видений по аналогии с анализом бредовых переживаний и гал­люцинаций может иметь диагностическое значение. Изучая сно­видения психически больных, следует, однако, учитывать недо­статочную достоверность, неточное соответствие рассказов о сновидениях действительно переживавшемуся во сне.

3. Фрейд (1913) пишет, что на основании сообщения субъекта нельзя судить о действительном содержании сновидения, так как воспоминание о сновидении чаще всего бывает «искажено памятью», нередко запоминают­ся, и то недостаточно надежно, лишь отрывки сновидений, и далее: ...все говорит за то, что наше воспоминание воспроизводит сновидение не только- неполно, но и неверно, в искаженном виде. Таким образом, подобно тому, как мы можем сомневаться, действительно ли сновидение было таким бес­связным и расплывчатым, как сохранилось в памяти, так, с другой сторо­ны, мы по праву можем сомневаться и в том, было ли сновидение таким связным, как мы его сообщаем, не заполнили ли мы при попытке репро­дукции все вовсе не существовавшие или созданные лишь забыванием пробелы произвольно избранным, новым материалом, не приукрасили ли мы сновидение, не «округлили» ли его.

Характер сновидений при отклонениях от нормальной пси­хической деятельности нередко указывает на особенности мыш­ления, его непоследовательность, наличие резонерства, склон­ность к паралогичным, символическим и бредовым построениям.

Оценка содержания сновидения, равно как оценка бредового или галлюцинаторного сюжета, часто позволяет судить о сте­пени и особенностях снижения интеллекта больного, состоянии? его критики и эмоциональной сферы. Диагностическое значение имеет тот факт, что указанное нарушение в отдельных иници­

альных случаях легче проявляется при анализе сновидений, чем при обследовании бодрствующего больного.

На основании нашего опыта можно предположить, что боль­ные, страдающие острой спутанностью сознания, видят только бессвязные сны, а у больных с разорванностью мышления она отражается на сюжете сновидений. При олигофрении содержа­ние переживаний больного во сне так же примитивно, как его переживания в бодрствующем состоянии.

Обычно сразу же после пробуждения восстанавливается кри­тическое отношение к содержанию подавляющего большинства сновидений. Исключение составляют (помимо случаев суевер­ной трактовки снов) сновидения психически больных, у которых увиденные во сне образы переходят в гипнопомпические галлю­цинации или галлюцинации в бодрствующем состоянии, а сю­жет сновидений совпадает с бредовыми переживаниями перио­да бодрствования.

Бред как патологическое творчество. Между механизмом возникновения, постановки, разрешения интеллек­туальных задач, составлением суждения и умозаключения, на­учным открытием, а также механизмом возникновения, разви­тия, кристаллизации бреда (бредового умозаключения, «бре­дового открытия») существует достаточно определенная анало­гия. Иначе говоря, можно найти много общего между нормаль­ным творческим актом и бредовым (патологическим) творчест­вом. Эта мысль неоднократно возникала у психиатров еще в первой половине текущего столетия. Например, И. Г. Оршан­ский (1910) сомневался, действительно ли при всех психотиче­ских состояниях, сопровождающихся бредовыми идеями, по­следние являются продуктом ненормального творчества мозга или же в некоторых случаях бред находит только в мозге бла­гоприятные условия для того, чтобы всплыть в сознании боль­ного из той бессознательной области, где его зародыши обыкно­венно находятся. Ф. Е. Рыбаков (1916) подчеркивает, что при научном и бредовом творчестве обязательны подсознательное развитие идей, эмоциональный настрой и неудовлетворенное (скрытое) тайное желание. Он отмечает, что содержание и по­строение бредовых идей больного во многом зависит от его творческих возможностей, так как чем богаче фантазия боль­ного, его умственная жизнь и активнее его творческая сила, тем более ярок и логически последователей его бред, и, наоборот, чем беднее умственная жизнь больного, тем бессвязнее, отры­вочнее и нелепее становятся обнаруживаемые им бредовые идеи.

По мнению Е. А. Шевалева (1927), стереотипная навязчи­вость одних и тех же идей, нередко возникающая в процессе нормального, интеллектуального творчества, сближает их с бре­довыми идеями. Несколько иначе подходит к этому вопросу М. П. Кутании (1929), рассматривающий психическую болезнь в качестве возможного фактора, ведущего к освобождению «творческой потенции», в связи с чем болезнь служит как бы «ферментом творческого начала». По его мнению, паранойяль­ные бредовые формы наиболее близко соприкасаются с творче­скими линиями психической структуры. Позитивную роль пато­логии в механизмах научного творчества усматривает также Г. В. Сегалин (1928). Занимаясь изучением художественного н научного творчества многих известных авторов, он уделяет осо­бое внимание анализу влияния или взаимовлияния разного ро­да психической деятельности на творческий процесс («эвропа- тологии» или «эвропсихопатологии»).

Результаты сопоставления отдельных элементов нормаль­ного (научного) и патологического (бредового) творчества лег­че всего осмыслить при изучении механизма бредообразования (глава 3).

Однако некоторые принципиальные моменты такого сопо­ставления следует рассмотреть в связи с категориями высшей психической деятельности.

Отсутствие достоверных научных знаний о сущности (ана­томической, физиологической, биологической, физико-химиче­ской, энергетической) мыслительного процесса в норме и при патологии не может служить препятствием для установления взаимозависимости между отдельными ступенями процесса познания и нормальным или патологическим творчеством. При этом очень важно определить последовательность участия тех или иных форм познания в возникновении умозаключения (на­учного или бредового). Иначе говоря, необходимо установить, что является причиной и что — следствием: объективно или

субъективно оцениваемые ощущения, восприятия, представле­ния обусловливают то или иное умозаключение — религиозное, мифологическое, бредовое, научное или, наоборот, ранее воз­никшее мировоззрение соответствующим образом изменяет ха­рактер ощущений, восприятий и др.

В норме человек воспринимает, понимает, оценивает нахо­дящиеся вокруг предметы и происходящие явления с позиции его мировоззрения. Если указанная позиция необъективна, т. е. субъективна, извращена болезнью (бредовой концепцией), та окружающие больного предметы, явления, люди и их поведение воспринимаются с позиции, обусловленной этим извращением. Следовательно, в одних случаях речь идет о бредовом толкова­нии извращенных ощущений, восприятий, представлений (сос­тавляющих иллюзии воспринимаемого и галлюцинации) и тогда можно говорить об «интерпретативном бреде», или бредообра- зовании на основе болезненных интерпретаций. В других слу­чаях уже возникший «интеллектуальный» бред, нередко появив­шийся в виде инсайта и лишенный вначале каких-либо болез­ненных интерпретаций, приводит к толкованию происходящего вокруг с позиций сформировавшейся или формирующейся бре­довой концепции. В этих случаях речь идет о бредовых интер­претациях.

По аналогии с приводящими к бредовой концепции разра­ботками болезненных восприятий — иллюзий, галлюцинаций, псевдогаллюцинаций — можно говорить об ошибочной посылке, ведущей при дальнейшей мыслительной работе (ииогда доста­точно логичной) к ложному умозаключению, ошибочной кон­цепции, сверхценной идее. При психическом заболевании звеном творческого психического процесса, подвергающегося болезнен­ному искажению, может быть подсознание, интуиция. У боль­ных с бредовым озарением — инсайтом, возникающим в про­цессе подсознательной, интуитивной деятельности, бредовую интерпретацию происходящего вокруг правильнее рассматри­вать как следствие уже наступившего бредового озарения, а не как его причину.

Допустимо условное разделение феномена творчества на гуманитарное (живопись, поэзия, проза, ваяние, создание му­зыки) и научное (в области математики, физики, естественных наук и др.) творчество. В соответствии с этим интеллектуаль­ный по В. X. Кандинскому, или интерпретативный, бред, явля­ясь следствием патологической продукции расстроенного мыш­ления, по своей структуре ближе к научному творчеству. В то же время чувственный, образный бред более сопоставим с ху­дожественным творчеством.

Так же как научное творчество начинается с момента по­становки творческой проблемы — творческой задачи, бредовой процесс начинается с появления бредовой установки. Постав­ленная сознанием научная задача при переходе в сферу неосо­знаваемого усиливается—сублимируется, приобретает большую энергию решения. Соответственно этому зреющая «бредовая готовность» приобретает в сфере неосознаваемого большую си­лу развития, иногда приводящего к скачку бредового озарения. Этот тезис соответствует сказанному 3. Фрейдом о том, что ... «влечения, загнанные в подполье бессознательного», сублими­руются и превращаются в стремление.

Одни научные открытия, за исключением редких случаев (научной находки», вроде открытия В. К. Рентгеном (1895) особых лучей, могут быть следствием осознанного длительного поиска, неоднократных проверок возникающих теорий, разра­ботки отдельных суждений. Другие открытия, как ранее отме­чалось, происходят неожиданно для самого автора, «из неосо­знаваемой сферы», в виде озарения. Бредовая идея также иногда возникает из подсознания в результате «озарения», под­вергаясь в дальнейшем разработке, кристаллизации, или за­рождается, постепенно проходя стадии «бредового настроения», «бредовой готовности», «бредовой установки», накопления оце­ниваемых по-бредовому фактов, «бредовых суждений», приво­дящих к бредовой концепции — бредовому умозаключению.

Научное исследование, начинающееся с постановки научной задачи, как считает К. А. Тимирязев (цит. по Чернышевой Т. А., 1983), состоит из трех этапов: интуиции, доказательства и экс­перимента. При этом интуиция может быть результатом слу­чайной находки, длительной проверки разработанной гипотезы и озарения.

Механизм бредообразования имеет известное сходство с двумя вариантами механизма научного открытия. К первому из них относится «механизм научной гипотезы», в структуре ко­торого «предположение» связано с недостатком информации, «ассоциация»—с «допустимым или возможным» в сознании больного. Ко второму — не гипотеза, не предположение, а убеж­денность, возникшая в виде «озарения» или основывающаяся на информации, в истинности которой у больного нет сомнений (появляющейся в результате интерпретации воспринимаемого).

Научные открытия, так же как мифы, рождаются на основе «массового сознания» [Чернышева Т. А., 1983] или, вернее, «массовое сознание» ведет к их созданию. Бред появляется на основе субъективного сознания и направляется только этим субъективным сознанием. Исключение составляют некоторые формы «бреда околдования», в создании которого принимает участие «массовое сознание».

Механизм бредообразования ближе к механизму мифотвор­чества, чем к механизму научного открытия. От механизма ми­фотворчества механизм бредообразования отличается наличием субъективной убежденности. При этом в одних случаях мифо­творчества имеется научное основание или привлекаются на­учные гипотезы, а в других миф оказывается только плодом фантазии субъекта. Бредообразование также в одних случаях основывается на исходных объективных посылках или реали­стичных предположениях и подкрепляется логическими доказа­тельствами, а в других — у бреда нет никаких объективных по­сылок, в его построении не участвуют логические доказатель­ства.

«Образ мира» использует при своем построении все дости­жения науки, включая научные догадки, гипотезы, и создается в общественном сознании, а следовательно, обладает наиболь­шей объективизацией [Чернышева Т. А., 1983]. Бред воплоща­ется лишь в субъективном сознании больного, но для его по­строения в одних случаях могут быть использованы факты с их паралогичным осмыслением, а в других факты не используются.

Важным признаком, позволяющим отличить открытие от бреда, научную идею от бредовой, является эксперимент — проверка идеи практикой. В науке такая проверка основывается на строго научных принципах и предельной объективности эксперимента. При одних типах бреда степень убежденности больного столь велика, что он не нуждается в проверке бредо­вой идеи практикой, при других — «практическое подтвержде­

ние» составляет спонтанная бредовая интерпретация восприни­маемого и паралогичное рассуждение больного, при третьих — больной предпринимает нечто вроде практической проверки собственных бредовых убеждений. Однако такая проверка всегда субъективна и, следовательно, основывается на бредовой оценке результатов проверки. Кроме того, сам «эксперимент», предпринятый для проверки, имеет паралогичные основы.

Безусловное различие между нормальным и патологическим творчеством состоит в более адекватной и прямолинейной за­висимости динамики творческих возможностей в норме от ес­тественно наступающего интеллектуального снижения и отсут­ствии такой зависимости при психических заболеваниях. Так, при нарастании церебрального атеросклероза творчество уче­ного обычно постепенно и равномерно, но неуклонно снижается. При психическом заболевании в исходных состояниях бредовые идеи утрачивают тенденцию к развитию, теряют сюжетное многообразие, фантастичность, гиперболичность. Однако неред­ко неожиданно интерпретативные механизмы бредообразова- ния возобновляются на «развалинах» конфабуляторного бреда, что свидетельствует об активации резервов патологического творчества, обычно отсутствующих в норме.

Таким образом, изучение процессов возникновения (образо­вания) сверхценных идей, навязчивых состояний, бреда может способствовать пониманию сущности нормального мышления — нормальной интеллектуальной деятельности человека.