Проблема метода: от оппозиции к интеграции, от запретов к свободе

При описании разнообразных теоретических подходов к пониманию кон­фликтов мы констатировали, что речь не должна идти о выборе или предпо­чтении того или иного способа их объяснения, поскольку фактически они часто апеллировали к разной феноменологии, к разным явлениям конфликта и реально продемонстрировали разнообразие возможных видов конфликт­ных явлений.

Рассмотрим в дидактических целях ситуацию, которую мы обсуждали со студентами на занятиях с точки зрения ее возможных интерпретаций. Пред­ставим себе женщину, жалующуюся на то, что ее пятилетний ребенок не хо­чет ложиться спать, из-за чего вечерами между ними часто возникают ссоры.

С психоаналитической точки зрения переживания ребенка, связанные с от­рывом от родителей, имеют вполне закономерный, понятный и объяснимый характер. В целом подобные ситуации являются естественными в развитии ребенка. Жестокий конфликт, переживаемый в детстве, нормален, задача пси­хоаналитика — ослабить его, смягчить, сделать менее болезненным. Возмож­но, однако, главным фокусом анализа этой ситуации сделать мать ребенка. Может быть, у нее самой в детстве был сходный драматический опыт, и те­

перь она воспроизводит его, проигрывая заново эту ситуацию. Или предста­вим себе иной сюжет. О ней не очень заботились в детстве, и, когда все бегали по двору и из окон вдруг начинало доноситься: «Петя, домой!», «Катя, пора ужинать и спать!», ей так хотелось, чтобы и ее тоже позвали. Другие дети за­видовали, что ей еще можно погулять, а она втайне завидовала им. Ее родите­ли достаточно равнодушно относились к тому, когда она приходила и укла­дывалась спать. Ей так не хватало родительской заботы, поэтому теперь она воспроизводит ту же ситуацию с собственным ребенком.

Для анализа этого случая может быть применен и поведенческий подход.

Для когнитивистского подхода важен смысл, значение, придаваемое людь­ми тем или иным жизненным ситуациям или событиям. Например, мы могли бы прежде всего попытаться понять, почему данная ситуация вызывает у ма­мы напряжение вплоть до ссор с ребенком, что придает ей драматической от­тенок. Простой ответ — потому что ребенка надо уложить спать — является в данном подходе недостаточным и неудовлетворительным. Спросив у мамы, почему она так переживает по поводу капризов ребенка и его нежелания ло­житься спать, мы можем получить очень разные ответы, разные интерпрета­ции одной и той же ситуации. Что может стоять для нее за этим простым дей­ствием — укладыванием ребенка спать? Во-первых, она может сказать, что необходим же какой-то режим, да и воспитательница в садике говорила, что в этом возрасте детей надо укладывать спать в девять часов и ни минутой поз­же, а то они утром приходят невыспавшиеся и капризничают.

Этот простой пример иллюстрирует многообразие возможных интерпре­таций даже самой обыденной ситуации человеческого взаимодействия. По­нятно, что было бы совершенно неправомерно ставить вопрос таким образом, что какие-то из обозначенных объяснений заведомо оказывались бы верными или, напротив, заведомо нереалистичными.

Таким образом, найти персонологические корреляты потенциальной эф­фективности или адекватности того или иного психотерапевтического мето­да достаточно непросто. Возможно, этот поиск должен скорее вестись не на основе тех или иных характеристик клиента, а исходя из особенностей пере­живаемого им конфликта, тем более что, как мы видели, разные психологиче­ские подходы в определенном смысле «специализируются» на разных видах конфликтов.

Другая тенденция, характерная для современной психологической прак­тики, — это тенденция к интеграции, появление новых, «синтетических» на­правлений, которые невозможно было бы однозначно идентифицировать в рамках привычных классификаций подходов. Уже отмечалось, что синтез по­веденческого и когнитивного подходов — «когнитивно-поведенческая психо­терапия» — оказался более плодотворным, чем практические успехи каждого из этих направлений в «чистом» виде. Происходят перемены даже в такой наиболее разработанной, устоявшейся, а потому и более консервативной прак­тике работы, как психоанализ.

Но, пожалуй, еще более важным результатом отказа от противопоставле­ния разных подходов и защиты «чистоты своих рядов» стало освобождение самих психологов от прежних жестких канонов работы (традиции которых были заложены многочисленными психоаналитическими процедурными та­бу). Взгляд на клиента как на свободную творческую личность дал возмож­ность и самим психологам ощутить свое собственное право на свободу и творчество, в том числе и право выбора своих действий не «по правилам», право на импровизацию. Ведь конкретная практика не может быть заранее уложена в отработанные схемы, и иногда психотерапевт в интересах клиента решается на неожиданные шаги. Вспомним еще раз новеллу Ялома «Лечение от любви» с ее героиней, семидесятилетней женщиной, восемь лет живущей воспоминаниями о былом романе, которые стали для нее своего рода наваж­дением. В течение пяти месяцев Ялом не мог ни изменить состояние своей пациентки, ни избавить ее от этой фиксации. И тогда он принимает решение включить в процесс работы с пациенткой ее бывшего возлюбленного, напря­мую столкнув ее с реальностью. Шаг и нетрадиционный, и рискованный. Од­нако именно он и оказался эффективным (Ялом, 1997).

Бывает очень трудно отнести процедуры реальной практической работы к какому-то одному конкретному типу. В качестве заключительной иллюст­рации приведем случай из практики, который как пример реализации своей стратегии работы с проблемой выбора описывает Ф.

...несколько минут побеседовал с Т., стараясь только оказать эмоциональную под­держку и максимально ослабить лихорадочность внутреннего требования Т. от са­мой себя быстрого принятия решения. Завершился этот короткий диалог сказоч­ной рекомендацией: «Знаешь что — утро вечера мудренее. Ни о чем не думай, ложись сегодня пораньше спать, завтра утром проснешься, и все само встанет на свои места» (Василюк, 1997, с. 313).

Больше они не встретились, а терапевт впоследствии узнал, что Т. отказа­ла обоим претендентам.

Мы привели этот пример (который проигрывает оттого, что он оказался вне контекста общих рассуждений Ф. Василюка о психотехнике выбора), чтобы продемонстрировать ранее обозначенные нами проблемы. К какому типу практической психологической работы может быть отнесен этот реаль­ный случай? Сам автор называет его «психотерапевтической консультаци­ей». К какому направлению практической психологической работы могут быть отнесены приемы, использовавшиеся терапевтом в ходе данной кон­сультации? Могут ли они быть однозначно отнесены к какому-либо из из­вестных направлений работы? Наконец, если эта встреча имела разовый ха­рактер, можно ли говорить о «разовой психотерапии»? И, наконец, послед­ний вопрос — имеют ли смысл все эти вопросы?

На наш взгляд, ставить подобные вопросы и искать на них ответы необхо­димо. Безусловно, современные тенденции в развитии отечественной психо­логии таковы, что развитие психологической практики идет столь быстрыми темпами, «наверстывающими» годы невостребованности, что мы фактически во многом не успеваем осмыслить происходящие процессы. Не хватает усто­явшихся терминов, понятий с четко определенным содержанием, дифферен­циации используемых процедур и техник, их корректного описания. Любой профессионал понимает, что никакая практика не может обойтись без тео­рии. Но было бы большой ошибкой предполагать, что развитие «техниче­ской» стороны дела и накопление опыта сами по себе дадут ответы на все воз­никающие проблемы. Путь «осознавания», который, как мы видели на при­мере нашего анализа, фактически во всех современных направлениях практи­ческой психологической работы выступает в качестве непременного условия эффективного преодоления своих проблем человеком, должен быть пройден и самой психологической практикой. Чтобы получить ответы, надо осознать вопросы и сформулировать их.