<<
>>

б) Табу властителей

Отношение примитивных народов к вождям, королям и священ­никам руководствуется деумя основными принципами, которые как будто скорее дополняют, чем противоречат друг другу. Их нужно бояться и оберегать[135].

И то, и другое совершается при помощи бес­конечного числа предписаний табу. Нам уже известно, почему нуж­но остерегаться властителей: потому что они являются носителя­ми таинственной чародейственной и опасной силы, передающейся через прикосновение, подобно электрическому заряду, и принося­щей смерть и гибель всякому, кто не защищен подобным же заря­дом. Поэтому следует избегать всякого посредственного и непос­редственного соприкосновения с опасной святыней, и в тех случаях, где этого нельзя избежать, найден был церемониал, чтобы предуп­редить опасные последствия.

И убийцы в Восточной Африке думают, например, что они ум­рут, если войдут в дом священнослужителя-короля, но что они избежат этой опасности, если при входе обнажат левое плечо и склонят короля прикоснуться к ним рукой. Таким образом, перед нами тот замечательный факт, что прикосновение короля стано­вится целебным и защитным средством против опасности, грозя­щей от прикосновения к королю. Но тут речь идет о целебной силе преднамеренного, совершенного по инициативе короля прикосно­вения, в противоположность опасности, связанной с прикоснове­нием к нему. То есть здесь противопоставляются активность и пас­сивность по отношению к королю.

Если речь идет о целебном действии прикосновения, то нам не­зачем искать примеры у дикарей. Еще недалеко то время, когда короли Англии проявляли такое же воздействие на скрофулез, но­сивший поэтому название «ТНе Юп§’з ЕуП». Королева Елизавета в такой же степени не отказывалась от этой части своих королевских прерогатив, как и любой из ее наследников. Карл I будто бы изле­чил в одну поездау 1633 больных. Во время царствования его рас­путного сына Карла II, после победы над великой английской рево­люцией, исцеление королем скрофулеза достигло высшего расцвета.

Этот король за период своего царствования прикоснулся приблизи­тельно к ЮООООскрофулезных больных. Наплыв жаждущих исце­ления в иных случаях бывал так велик, что однажды шестеро или семеро из них вместо исцеления умерли, раздавленные в толпе. Скептик из Оранской семьи Вильгельм III, став королем Англии после изгнания Стюартов, отказался от такого чародейства. Един­ственный раз, снизойдя до этого, он это сделал со словами: «Дай вам бог лучшего здоровья и больше разума»[136].

Следующее свидетельство может служить доказательством страшного действия прикосновения, при котором, хотя и не пред­намеренно, проявляется активность, направленная против короля или того, что ему принадлежит. Вождь высокого положения и боль­шой святости на Новой Зеландии забыл однажды в пути остатки своего обеда. Тут пришел раб — молодой, крепкий, голодный па­рень. Он увидел оставленное и набросился на пищу, чтобы съесть ее. Едва только он закончил еду, как человек, видевший это, с ужасом сказал ему, что он совершил покушение на обед вождя- Раб был крепким и мужественным воином. Но, услышав это со-

общение, он упал, с ним сделались ужасные судороги и к вечеру следующего дня он умер[137]. Женщина маори поела каких-то плодов и затем узнала, что они взяты с места,- на которое наложено табу. Она громко вскрикнула, что дух вождя, которого она таким обра­зом оскорбила, наверное убьет ее. Это произошло около полудня, а к двенадцати часам следующего дня она была уже мертвой[138]. Зажигалка вождя маори погубила однажды несколько человек. Вожпь потерял ее, другие ее нашли и пользовались ею, чтобы за­куривать свои трубки. Когда они узнали, кому принадлежит зажи­галка, они умерли от страха[139].

Нечему удивляться, что явилась потребность изолировать от других таких опасных лиц, как вождей и духовных лиц, воздвигнуть вокруг них стену, за которой они были бы недоступны для других. Можно предположить, что эта стена, воздвигнутая первоначально из предписаний табу, существует еще и теперь в форме придвор­ного церемониала.

Но, может быть, большая часть этого табу для властелинов не объясняется потребностью защищаться от них. Противоположная точка зрения в обращении с привилегированными лицами (потреб­ность защищать их от грозящей им опасности) принимала явное участие в создании табу, а следовательно, и в развитии придвор­ного этикета.

Необходимость защитить короля от всевозможных опасностей объясняется его огромным значением для блага его подданных. Строго говоря, его личность направляет течение мирового бытия. Народ должен его благодарить не только за дождь и солнечный свет, влияющие на урожаи плодов земли, но и за ветер, подгоня­ющий корабли к берегу, и за твердую почву, по которой ступают подданные[140].

Эти короли дикарей наделены могуществом и способностью делать людей счастливыми, свойственной только богам, в чем на

более поздних ступенях цивилизации их льстиво уверяют только самые усердные низкопоклонники из придворных.

Кажется явным противоречием, что лица, обладающие такой большой властью, сами требуют величайшей заботливости и ох­раны их от окружающей опасности. Но это не' единственное про­тиворечие, проявляющееся в обращении с королевскими лицами у дикарей. У этих народов считается необходимым следить за сво­ими королями, чтобы те правильно пользовались данными им си­лами. Подданные нисколько не уверены в их добром намерении и совестливости. К мотивировке предписаний табу для короля при­мешивается толика недоверия. «Мысль, что доисторическое коро­левство основано на деспотизме,— говорит Фрейзер,— потому что народ существует якобы только для его властелинов, никоим об­разом не применима к монархиям, которые мы тут имели в виду. Напротив, в них властелин живет только для своих подданных. Его жизнь имеет цену только до тех пор, пока он выполняет обязанно­сти, связанные с его должностью, направляя течение явлений при­роды на благо своих подданных. Как только он перестает это де­лать или оказывается непригодным, заботливость, преданность и религиозное почитание, предметом которых он до того был в без­граничной мере, превращаются в ненависть и презрение.

Он с позором изгоняется и может быть доволен, если ему сохранили жизнь. Может случится, что сегодня его еще обожают, как бога, а завтра его убивают, как преступника. Но у нас нет права осуж­дать такое изменчивое поведение народа — непостоянное и про­тиворечивое. Народ остается безусловно последовательным. Если, по его мнению, их король — это их бог, то он должен быть и их защитником. А если он не хочет защищать народ, то пусть уступит место другому, более услужливому. Но пока король соответствует их ожиданиям, заботливость о нем не знает границ, и подданные заставляют его относиться к самому себе с такой же вниматель­ностью. Такой король живет ограниченный системой церемоний и этикетов, закутанный в сеть обычаев и запрещений, цель которых никоим образом не состоит в том, чтобы возвысить его достоин­ство, и еще‘менее в том, чтобы увеличить его благополучие. Во всем этом сказывается только намерение удержать его от таких шагов, которые могли бы нарушить гармонию природы и вместе с тем погубить его самого, его народ и всю вселенную. Эти предпи­сания, далеко не способствующие его благополучию, вмешивают­ся в каждый его поступок, уничтожают его свободу и делают жизнь короля, которую подданные его будто бы должны охранять, тягос­тной и мучительной».

Одним из самых ярких примеров такого сковывания освя­щенного властелина церемониалом табу является образ жизни японского микадо в прошлых столетиях. В одном описании, ко­торому свыше двухсот лет, сообщается: «Микадо думает, что прикоснуться ногами к земле не отвечает его достоинству и святости. Если он хочет куда-то пойти, то кто-нибудь должен нести его на плечах. Но еще менее пристойно выставлять ему свою святую личность на открытый воздух. И солнце не удоста­ивается чести сиять над его головой. Каждой части его тела приписывается такая святость, что ни его волосы на голове, ни его борода не могут быть острижены, а ногти не могут быть срезаны. Но чтобы он не был очень грязным, его моют по но­чам, когда он спит. Считается, что грязь, смываемая с его тела в таком состоянии сна, можно считать украденной, а кража та­кого рода не умаляет его достоинства и святости.

Еще в более древние времена он должен был каждое утро в течение не­скольких часов сидеть на троне с царской короной на голове, но сидеть, как статуя, то есть не двигая руками, ногами, голо­вой или глазами. Только таким образом, по убеждению япон­цев, он может удержать мир и спокойствие в царстве. Если он, к несчастью, повернется в ту или другую сторону или в течение некоторого времени обратит свой взор только на часть царства, то наступят война, голод, пожары, чума или какое-нибудь дру­гое большое бедствие, которое опустошит страну»[141].

Некоторые из табу для королей у варваров живо напоминают меры пресечения против разбойников. В 5Нагк Рот* при Кар Райгоп в Нижней Гвинее (Западная Африка) живет король-свя- щеннослужитель Кики1и один в лесу. Он не смеет прикасаться к женщине, не смеет оставлять своего дома, ни даже вставать со своего стула, в котором обязан спать сидя. Если он ляжет, то ве­тер стихнет и мореплавание приостановится. На его обязанности лежит сдерживать бури и вообще заботиться об умеренном здоро­вом состоянии атмосферы[142]. Чем могущественнее король Ьоагщо, говорит Бастиан, тем больше он должен соблюдать табу. И наслед­ник престола с детства связан ими, и они множатся по мере того, как он растет; к моменту вступления на престол они его душат. Место не позволяет и наша задача не требует того, чтобы мы входили в более подробные описания табу, связанные с королевс­ким и священническим достоинством. Укажем еще, что главную роль среда них играют ограничения свободы движения и диета. Но какое консервативное влияние оказывает связь с этими привиле­гированными лицами на древние обычаи, можно убедиться на двух примерах церемониала табу, взятых у цивилизованных народов, то есть у народов с более высокой степенью культуры.

Патеп 01аН5, первый священнослужитель Юпитера в Древ­нем Риме, должен был соблюдать особенно большое число табу. Он не должен был ездить верхом, видеть лошадей, вооруженных людей, носить цельное, не надломленное кольцо, завязывать уз­лом свои одежды, прикасаться к пшеничной муке или к прокисше­му тесту.

Он не смел даже называть по имени козу, собаку, сырое мясо, бобы и плющ; волосы ему мог стричь только свободный че­ловек (не раб) и бронзовым ножом, а его волосы и срезанные ногти нужно было хоронить под деревом, приносящим счастье; он не смел прикасаться к покойному, стоять с непокрытой головой под открытым небом и т. п. Жена его Иагшшса соблюдала, кроме того, еще особые запреты. На некоторых видах лестниц она не смела подниматься выше трех ступенек; в определенные празднич­ные дни ей нельзя было причесывать волосы; кожа для ее ботинок не могла быть взята от животного, умершего естественной смер­тью, а только от зарезанного или принесенного в жертву; когда она слышала гром, то становилась нечистой, пока не приносила очис­тительную жертву[143].

Древние-короли Ирландии были подчинены целому'ряду чрез­вычайно странных ограничений, от соблюдения которых ожидали всяких благ для страны, а от нарушения — всяких бедствий. Пол­ный список этих табу помещен в Воок оГ К1§Н1з, самые старые рукописные экземпляры которых датируются 1390 и 1418 годами. Запрещения чрезвычайно детализированы, касаются различных родов деятельности в определенных местах и в определенное вре­мя. В таком-то городе король не должен пребывать в определен­ные дни недели, такую-то реку он не должен переходить в извест­ный час, на такой-то равнине не должен останавливаться лагерем полных девять дней и т. п.[144]...

Тяжесть ограничений табу для королей-священнослужителей имела у многих диких народов исторически важные и на наш взгляд особенно интересные последствия. Эта должность пере­стала быть чем-то желанным. Тот, кому она предназначалась, при­бегал к всевозможным средствам, чтобы избавиться от нее. Так, например, в СотЬос15сНа, где имеются король огня и король воды, часто приходится силой вынуждать наследников принять ко­ролевский сан. На №пе или 5аша§е 1$1апс1, коралловом острове в Тихом океане, монархия фактически пришла к концу, потому что никто не соглашался на такую ответственную и опасную дол­жность. В некоторых районах Западной Африки после смерти короля собирается тайный совет, чтобы назначить его преемни­ка. Того, на кого падает выбор, хватают, связывают и держат под стражей в доме фетишей до тех пор, пока он не соглашается принять корону. Иной раз предполагаемый наследник престола находит средства и пути, чтобы избавиться от предлагаемой ему чести. Так, про одного военачальника рассказывают, что он день и ночь не расставался с оружием, чтобы оказать сопротивление всякой попытке посадить его на престол[145]. У негров в Сьерра- Леоне сопротивление против принятия королевского достоинства так велико, что большинство племен было вынуждено избирать себе королей из чужеземцев.

Этими обстоятельствами Фрейзер объясняет тот факт, что в историческом развитии в конце концов произошло разделение объединенного духовно-королевского сана на духовную и светскую власть. Подавленные бременем своей святости, короли оказались неспособными осуществлять свою власть в реальных отношениях и были вынуждены передать ее менее значительным, но дееспо­собным лицам, готовым отказаться от почестей королевского до­стоинства. Из них впоследствии образовались светские власти, между тем как потерявший практически всякое значение духов­ный сан остался за прежними королями. Известно, насколько эта гипотеза находат подтверждение в истории Древней Японии.

Когда мы анализируем отношение примитивных людей к их властелинам, то в нас пробуждается надежда, что нетрудно будет перейти от их описания к психоаналитическому пониманию их. Отношения эти по своей природе очень запутаны и не лишены противоречий. Властелинам предоставляются большие права, со­вершенно совпадающие с табу для других. Они являются приви­легированными особами. Они могут делать то и наслаждаться тем, что из-за табу запрещается всем остальным. В противовес этой свободе для них имеются свои табу, которые не распространяются на обычных лиц. Здесь, таким образом, возникает первая проти­воположность, почти противоречие между большой степенью сво­бода и большой степенью ограничений для одного и того же лица. Им приписывают необычные чародейственные силы и потому бо­ятся прикосновения к ним или к их собственности. А с другой сто­роны, ждут самого благодетельного действия от этих прикоснове­ний. Это кажется вторым, особенно ярким противоречием. Однако нам уже известно, что оно лишь кажущееся. Целебное и охраня­ющее действие имеет прикосновение, исходящее от самого коро­ля с благостным намерением. А опасно только прикосновение к королю или чему-либо королевскому, вероятно, из-за напомина­ния о связанных с этим агрессивных тенденциях. Другое, не так легко разрешимое противоречие состоит в том, что властелину приписывается большая власть над явлениями природы, а в то же самое время считается необходимым с особенной заботливостью охранять его от угрожающей ему опасности, как будто его соб­ственное могущество, способное так много совершить, защитить его не в состоянии. Другим затруднением в этих взаимоотноше­ниях является недоверие к намерениям властелина использовать свое невероятное могущество должным образом на благо поддан­ных и для своей собственной защиты. Поэтому подданные и счи­тают себя вправе следить за ним. Этикеты табу, которым подчи­нена жизнь короля, служат одновременно всем этим целям: опеке над королем, защите его от опасностей и защите подданных от опасностей, угрожающих им с его стороны.

Само собой напрашивается следующее объяснение сложных и противоречивых отношений примитивных народов к их властели­нам: из суеверных и других мотивов в отношениях к королям про­являются разнообразные тенденции, из которых каждая развива­ется до крайних пределов, не обращая внимания на другие. Отсюда впоследствии развиваются противоречия, которые, впрочем, мало замечает интеллект и дикарей, и народов, стоящих на более вы­сокой ступени цивилизации, если дело идет об отношениях, каса­ющихся религии или «лояльности».

Все это верно, но психоаналитическая техника, пожалуй, позво­лит проникнуть глубже в связь явлений и сказать нечто большее о природе этих разнообразных тенденций. Если мы проанализируем описанное положение вещей, как если бы оно составляло картину симптомов невроза, то начнем, прежде всего, с чрезмерной бояз­ливой заботливости, которой хотят объяснить церемониал табу. Такой избыток нежности — обычное явление в неврозе, особенно в неврозе навязчивости, который мы в первую очередь берем для сравнения. Происхождение этой нежности нам вполне понятно. Она возникает во всех тех случаях, где, кроме преобладающей нежности, имеется противоположное, но бессознательное течение враждебности, то есть имеет место типичный случай амбивалент­ной направленности чувств.

Недоверие, кажущееся абсолютно необходимым при объясне­нии табу для короля, является иным прямым выражением той же бессознательной враждебности. Из-за разнообразия окончательно­го исхода такого конфликта у разных народов, у нас не было бы недостатка в примерах, на которых нам было бы гораздо легче доказать такую враждебность. У Фрейзера[146] мы узнаем, что дикие йттез из Сьерра-Леоне сохранили за собой право избивать выб­ранного ими короля в вечер накануне коронования. Они с такой основательностью пользуются этим конституционным правом, что несчастный властелин часто ненадолго переживает момент свое­го возведения на трон. Поэтому представители народа положили себе за правило избирать в короли то лицо, против кого они оз­лоблены. Но все же и в этих парадоксальных случаях враждебность проявляется не как таковая, а выливается в форму церемониала.

Другой образец отношения народов к своим властелинам вы­зывает воспоминание о душевном процессе, широко распростра­ненном в области невроза и явно проявляющемся в так называе­мом бреде преследования. Тут невероятно увеличивается значение определенного лица. Его могущество чрезвычайно разрастается, чтобы тем легче возложить на него ответственность за все мучи­тельное, случившееся с больным. В сущности, дикари таким же образом поступают со своими королями, приписывая им власть над дождем и солнечным светом, над ветром и бурей и низвергая или убивая их, если природа не оправдала их надежд на хорошую охо­ту или богатую жатву. Прообразом того, что параноик конструи­рует в бреде преследования, является отношение ребенка к отцу. Подобного рода всемогущество в представлении сына приписыва­ется отцу, а недоверие к отцу тесно связано с завышенной оцен­кой его. Если параноик выбирает «преследователем» кого-то, с кем его связывают жизненные отношения, то тем самым он вво­дит его в круг людей, олицетворяющих отца, и ставит его в усло­вия, позволяющие возложить на него ответственность за все пе­реживаемые несчастья. Таким образом, эта вторая аналогия между дикарем и невротиком позволяет нам предполагать, как много в отношениях дикаря к своему властелину исходит из детской почи- таемости ребенком отца.

Но самое большое основание для нашей точки зрения, прово­дящей параллель между табу и невротическими симптомами, мы находим в самом церемониале табу, значение которого для поло­жения достоинства было уже описано выше. В этом церемониале явно просматривается двусмысленное значение и его происхожде­ние из амбивалентных тенденций, если только мы допустим, что он с самого зарождения предназначался для совершения производи­мого им действия. Он не только отличает королей и возвеличива­ет их над обычными смертными, но и превращает их жизнь в не­выносимую муку, накладывает на них цепи рабства, гораздо более тяжелые, чем влачат их подданные. Этот церемониал кажется нам параллелью навязчивых действий невроза, в которых подавленное влечение и подавляющая его сила сливаются в одновременном общем удовлетворении. Навязчивое действие является, по-види­мому, защитой против запрещенного действия. Но мы сказали бы, что в сущности оно является повторением запрещенного. «По- видимому» здесь относится к сознательному, «в сущности» — к бессознательной инстанции душевной жизни. Таким же образом и церемониал табу королей, вроде бы выражающий высший почет и защиту, представляет, в сущности, наказание за их возвышение, своеобразный акт мести, который совершают над ним подданные. Опыт, приобретенный Санчо Панса у Сервантеса в качестве гу­бернатора острова, заставил его, по-видимому, признать, что именно такое понимание придворного церемониала соответству­ет истине. Весьма возможно, что нам удалось бы получить подтвер­ждение нашим выводам, если бы мы могли услышать по этому по­воду мнение современных королей и властелинов.

Очень интересную, но выходяшую за пределы этой работы про­блему составляет вопрос, почему чувства к власть имущим содер­жат такую большую примесь враждебности. Мы уже указали на инфантильный характер комплекса ребенка по отношению к отцу. Прибавим еще, что самые исчерпывающие объяснения должно дать нам исследование доисторического периода образования королев­ства. Согласно данному Фрейзером освещению вопроса, оставляю­щему глубокое впечатление, но, по собственному его признанию, неубедительному, первые короли были чужеземцу, предназначенные после короткого периода власти для принесения в жертву как пред­ставители божества на торжественных праздниках[147]. И на мифах христианства отражается еще влияние этого факта истории разви­тия королевского величия.

<< | >>
Источник: Фрейд 3.. Остроумие и его отношение к бессознательному. 2006

Еще по теме б) Табу властителей:

  1. ЛЕКСИКА
  2. Эпитафия
  3. Уроки безъязычия
  4. …Ad astra (к звездам)
  5. ПОПЫТКА ПСИХИАТРИЧЕСКОГО ПРОГНОЗА
  6. ЕСЛИ ПРЕДРАССУДОК НЕ СДАЕТСЯ, ЕГО... УВАЖАЮТ
  7. ОБЩЕСТВО
  8. б) Табу властителей